Обдало промозглым туманом плохо топленого помещения и пивным перегаром. Захватило в припадке кашля.
Выбежала старуха.
— Есть комната?
— Вам надолго?
— Не знаю, как придется.
— У нас на время больше берут. Двадцать рублей. За простыни особо. Постоянных жильцов не держим. С хозяином в случае поговорите…
В узкий просвет коридора видна спина в «американской форме».
Тренькает гитара. Визжит женщина. Пьяный мужской голос выводит:
За-ла-туую па-ставлю кра-а-вать…
Кирибаев сплюнул и хлопнул дверью. Старуха что-то кричит вслед. Куда итти?
«В маленьких домишках, пожалуй, пустят, только ведь подведешь. К доктору разве? Может быть, в больницу положат. Есть же какая-нибудь. А документы?»
На этой мысли Кирибаев махнул рукой и пошел к ближайшему дому. Из ворот как раз вышла женщина с ведрами.
Из разговора узнал, что в Барабинске искать ночлега и какой-нибудь квартиры безнадежно. Городишко переполнен.
— Да вы что? Езжайте до Каинска. Самое это спокойное место. Скоро первый поезд по ветке пойдет.
— А далеко?
— Недалечко же. Двенадцать верст. Поезд три раза в день ходит.
— Билет достать трудно?
— Да нет же! Сколько угодно. Вон дымок. Кирибаев взглянул по указанному направлению, побежал к вокзалу. Задыхался, кашлял, а все-таки бежал. В вокзале на скамеейках сидело человек пять. Все женщины. Спросил, где дают билеты на Каинск.
— Вон в то окошко.
Подозрительно посмотрел на пустой угол, но пошел туда. На листке бумаги синим карандашом: «Разменом не затруднять. Билет 30 копеек».
Почему только никого нет? Никакой очереди?
Визгливо просвистел паровоз. Пришел поезд. По вокзалу прошла толпа. Больше офицеры и женщины с корзинами.
— Катерина, много вчера добыла?
— Семь бутылок. Нехватило больше. По четырнадцать рубликов теперь.
— Вот так здорово! Почем продавать-то? Очередь большая?
— До собору была. Шесть часов выстояла.
Оставшиеся в вокзале женщины судят о повышении цены. Оказывается, они ездят в Каинск за водкой.
«Из притона, значит, в кабак попаду», — думает Кирибаев.
В вокзале уже десятка три людей.
Высокий офицер в модной по той зиме белой шапке с длинными наушниками набросился на торговку:
— Ты мне вчера какую водку послала? Сука!
— Обыкновенно какую. За печатью.
— Сама припечатала?
— Да вот те Христос, ваше благородие, цельная была…
— Была, да давно, как ты же, — острит офицер. Потом переходит на свирепый тон. — Вот тебе, сволочь, последний сказ. Разведешь — такие на заду печати наставлю — век не забудешь.
У кассы начинают «трудиться».
В длинном бараньем тулупе прошел кассир, без задержки открыл окошечко, крикнул:
— Ну, кому? Подходи скорей! Деньги сразу готовь, сдачи не буду давать. Холодно.
Кирибаев подал тридцать копеек, получил билет и все еще не веря, что так легко и просто, вышел на платформу.
Состав — четыре классных вагона и маленький паровозик.
Вошел в ближайший вагон. Никого. Сел к окну на скамейку, подложил под локоть дорожный мешок.
Тепло… Вот где выспаться!
Мешает кашель и зуд. С трудом стаскивает с себя верхний тулуп, ожесточенно скоблит поясницу и плечи.
Вагон наполняется. Проверяют билеты. Сидеть свободно. Никто не покушается на занятую Кирибаевым скамейку, и он моментально засыпает, закрывшись тулупом.
Кажется, прошло не больше минуты, а уже трясут за плечо — выходить.
Эх, если б можно было остаться в теплом вагоне и ездить взад и вперед, пока не выспишься…
Но нет. Надо продолжать поиски.
Кирибаев с остервенением скоблится и начинает надевать верхний тулуп.
Еле выбрался из опустевшего вагона. Ноги после передышки совсем отказались служить. Сказались площадка и голодовка.
В маленьком вокзальном здании опять офицеры и женщины с корзинами бутылок.
Извозчиков много. Кричат:
— Пожалуйте, купец. За три рублика довезу. Цена непривычно дешевая по тому времени. Это действительно угол, где можно отлежаться, полечиться.
— Только вот своих здесь едва ли найдешь.
«Самое спокойное место»
На площади, в стороне от вокзала, учатся солдаты. По улицам их тоже немало. Часто проходят офицеры.
— Вам куда? — спрашивает извозчик.
— Да где подешевле. На постоялый какой-нибудь.
— К Киличеву свезу. У них купцы останавливаются, — решает извозчик и поворачивает на улицу к Оми. Низенький дом на пять окон, просторный двор. В кухне за чаем парятся пятеро крестьян. Две пустых бутылки показывают, что языки развязались основательно.
— Ты думаешь в том сила, чтоб до краю давить? Нет, брат, с пупа сорвешь.
При входе постороннего — настораживаются, переходят на пустой разговор:
— Ладно, не ершись! Выпьем вот остатнее, и запря-с гать пора.
— Развоевались у бутылки-то!
Старуха хозяйка в коричневом платке выглядывает от печки на кашель Кирибаева.
Увидев городского человека с дорожным мешком, она бросает предупреждающий взгляд в сторону сидящих за столом и поспешно открывает дверку направо от входа.
— В горенку проходите. Там спокойнее будет. Кирибаев спрашивает о цене. Старуха с приговорками, что теперь все дорого, назначает рубль за сутки.
— Два самовара ставлю. Которым и обед стряпаю. Тут уж сколько пожалуют. По рублю тоже больше платят.
После железнодорожной линии это кажется до смешного мало. В голове мелькает мысль: «Пожалуй, здесь на месяц хватит прожить».
Хозяйка уходит ставить самовар. Плотно закрывает двери.
В комнате тепло. В простенках столики, накрытые вязаными скатертями. Около печи узкий, обитый клеенкой диван. Божества навешано через число. Из угла иконы повылезли в стороны и перешли в картины, тоже с божественным отливом: «Житейское море» «Афон-гора» и т. п.
Кирибаев разделся, стащил с ног валенки, Даже острые приступы кашля не могут заглушить животной радости тепла и освобождения от тяжелой одежды.
В кухне толкутся. Видимо, собираются к отъезду. Слышатся отдельные выкрики, обрывки фраз.
Хозяйка приносит тарелку с хлебом, молоко, два блюда с помакухой.
Хочется есть, но надо держать фасон — дожидаться самовара.
Ждать кажется долго. Проглотил один кусок, по-волчьи, не разжевывая. Только разманило.
Старуха притащила самовар.
— У вас, поди, свой чай будет? Сами-то мы кирпичный пьем. И того скоро не будет.
— Ничего, бабушка, какой есть. Я ведь налегке, провизии не вожу с собой.
— А вы откуда будете?
Затевается обычный разговор. Кирибаеву он нужен, чтобы определить положение.
Рассказывает, что ехал по кооперативным делам в Иркутск, да вот простудился и хочет отдохнуть и полечиться.
Старуха сочувственно кивает головой.
— У нас здесь подешевле. В Барабинске вон дорожизь, сказывают. Только вот беспокоят сильно. Каждый вечер обход. Чуть что, — сейчас забирают.
— Кого забирают?
— Да кто их знает. На той неделе вон у меня Сулова Иван Максимыча увели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Выбежала старуха.
— Есть комната?
— Вам надолго?
— Не знаю, как придется.
— У нас на время больше берут. Двадцать рублей. За простыни особо. Постоянных жильцов не держим. С хозяином в случае поговорите…
В узкий просвет коридора видна спина в «американской форме».
Тренькает гитара. Визжит женщина. Пьяный мужской голос выводит:
За-ла-туую па-ставлю кра-а-вать…
Кирибаев сплюнул и хлопнул дверью. Старуха что-то кричит вслед. Куда итти?
«В маленьких домишках, пожалуй, пустят, только ведь подведешь. К доктору разве? Может быть, в больницу положат. Есть же какая-нибудь. А документы?»
На этой мысли Кирибаев махнул рукой и пошел к ближайшему дому. Из ворот как раз вышла женщина с ведрами.
Из разговора узнал, что в Барабинске искать ночлега и какой-нибудь квартиры безнадежно. Городишко переполнен.
— Да вы что? Езжайте до Каинска. Самое это спокойное место. Скоро первый поезд по ветке пойдет.
— А далеко?
— Недалечко же. Двенадцать верст. Поезд три раза в день ходит.
— Билет достать трудно?
— Да нет же! Сколько угодно. Вон дымок. Кирибаев взглянул по указанному направлению, побежал к вокзалу. Задыхался, кашлял, а все-таки бежал. В вокзале на скамеейках сидело человек пять. Все женщины. Спросил, где дают билеты на Каинск.
— Вон в то окошко.
Подозрительно посмотрел на пустой угол, но пошел туда. На листке бумаги синим карандашом: «Разменом не затруднять. Билет 30 копеек».
Почему только никого нет? Никакой очереди?
Визгливо просвистел паровоз. Пришел поезд. По вокзалу прошла толпа. Больше офицеры и женщины с корзинами.
— Катерина, много вчера добыла?
— Семь бутылок. Нехватило больше. По четырнадцать рубликов теперь.
— Вот так здорово! Почем продавать-то? Очередь большая?
— До собору была. Шесть часов выстояла.
Оставшиеся в вокзале женщины судят о повышении цены. Оказывается, они ездят в Каинск за водкой.
«Из притона, значит, в кабак попаду», — думает Кирибаев.
В вокзале уже десятка три людей.
Высокий офицер в модной по той зиме белой шапке с длинными наушниками набросился на торговку:
— Ты мне вчера какую водку послала? Сука!
— Обыкновенно какую. За печатью.
— Сама припечатала?
— Да вот те Христос, ваше благородие, цельная была…
— Была, да давно, как ты же, — острит офицер. Потом переходит на свирепый тон. — Вот тебе, сволочь, последний сказ. Разведешь — такие на заду печати наставлю — век не забудешь.
У кассы начинают «трудиться».
В длинном бараньем тулупе прошел кассир, без задержки открыл окошечко, крикнул:
— Ну, кому? Подходи скорей! Деньги сразу готовь, сдачи не буду давать. Холодно.
Кирибаев подал тридцать копеек, получил билет и все еще не веря, что так легко и просто, вышел на платформу.
Состав — четыре классных вагона и маленький паровозик.
Вошел в ближайший вагон. Никого. Сел к окну на скамейку, подложил под локоть дорожный мешок.
Тепло… Вот где выспаться!
Мешает кашель и зуд. С трудом стаскивает с себя верхний тулуп, ожесточенно скоблит поясницу и плечи.
Вагон наполняется. Проверяют билеты. Сидеть свободно. Никто не покушается на занятую Кирибаевым скамейку, и он моментально засыпает, закрывшись тулупом.
Кажется, прошло не больше минуты, а уже трясут за плечо — выходить.
Эх, если б можно было остаться в теплом вагоне и ездить взад и вперед, пока не выспишься…
Но нет. Надо продолжать поиски.
Кирибаев с остервенением скоблится и начинает надевать верхний тулуп.
Еле выбрался из опустевшего вагона. Ноги после передышки совсем отказались служить. Сказались площадка и голодовка.
В маленьком вокзальном здании опять офицеры и женщины с корзинами бутылок.
Извозчиков много. Кричат:
— Пожалуйте, купец. За три рублика довезу. Цена непривычно дешевая по тому времени. Это действительно угол, где можно отлежаться, полечиться.
— Только вот своих здесь едва ли найдешь.
«Самое спокойное место»
На площади, в стороне от вокзала, учатся солдаты. По улицам их тоже немало. Часто проходят офицеры.
— Вам куда? — спрашивает извозчик.
— Да где подешевле. На постоялый какой-нибудь.
— К Киличеву свезу. У них купцы останавливаются, — решает извозчик и поворачивает на улицу к Оми. Низенький дом на пять окон, просторный двор. В кухне за чаем парятся пятеро крестьян. Две пустых бутылки показывают, что языки развязались основательно.
— Ты думаешь в том сила, чтоб до краю давить? Нет, брат, с пупа сорвешь.
При входе постороннего — настораживаются, переходят на пустой разговор:
— Ладно, не ершись! Выпьем вот остатнее, и запря-с гать пора.
— Развоевались у бутылки-то!
Старуха хозяйка в коричневом платке выглядывает от печки на кашель Кирибаева.
Увидев городского человека с дорожным мешком, она бросает предупреждающий взгляд в сторону сидящих за столом и поспешно открывает дверку направо от входа.
— В горенку проходите. Там спокойнее будет. Кирибаев спрашивает о цене. Старуха с приговорками, что теперь все дорого, назначает рубль за сутки.
— Два самовара ставлю. Которым и обед стряпаю. Тут уж сколько пожалуют. По рублю тоже больше платят.
После железнодорожной линии это кажется до смешного мало. В голове мелькает мысль: «Пожалуй, здесь на месяц хватит прожить».
Хозяйка уходит ставить самовар. Плотно закрывает двери.
В комнате тепло. В простенках столики, накрытые вязаными скатертями. Около печи узкий, обитый клеенкой диван. Божества навешано через число. Из угла иконы повылезли в стороны и перешли в картины, тоже с божественным отливом: «Житейское море» «Афон-гора» и т. п.
Кирибаев разделся, стащил с ног валенки, Даже острые приступы кашля не могут заглушить животной радости тепла и освобождения от тяжелой одежды.
В кухне толкутся. Видимо, собираются к отъезду. Слышатся отдельные выкрики, обрывки фраз.
Хозяйка приносит тарелку с хлебом, молоко, два блюда с помакухой.
Хочется есть, но надо держать фасон — дожидаться самовара.
Ждать кажется долго. Проглотил один кусок, по-волчьи, не разжевывая. Только разманило.
Старуха притащила самовар.
— У вас, поди, свой чай будет? Сами-то мы кирпичный пьем. И того скоро не будет.
— Ничего, бабушка, какой есть. Я ведь налегке, провизии не вожу с собой.
— А вы откуда будете?
Затевается обычный разговор. Кирибаеву он нужен, чтобы определить положение.
Рассказывает, что ехал по кооперативным делам в Иркутск, да вот простудился и хочет отдохнуть и полечиться.
Старуха сочувственно кивает головой.
— У нас здесь подешевле. В Барабинске вон дорожизь, сказывают. Только вот беспокоят сильно. Каждый вечер обход. Чуть что, — сейчас забирают.
— Кого забирают?
— Да кто их знает. На той неделе вон у меня Сулова Иван Максимыча увели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94