..
В луже воды из разбитого графина он смочил носовой платок, положил на лоб Аникею. Увидев стоявшего рядом Дымшакова, поднял на него мутные от злобы глаза:
— Добился своего? Можешь радоваться! Довел человека до смерти! По за него я и тебе жизни по дам... Ты еще за решетку сядешь по закону!..
Не отвечая, Дымшаков пристально смотрел на запрокинутое лицо Лузгина. Оно блестело от пота, но не было бледным, чуть отвалившаяся нижняя мясистая губа открывала плотно стиснутые желтые от табака зубы. Дышал Аникей ровно, как будто глубоко, крепко спал.
Заметив, как тревожно расхаживает по опустевшему клубу Ксения, вскидывая беспрестанно руки к вискам, Егор вдруг потерял интерес к лежащему на полу Лузги-ну и подошел к ней.
— Удивила ты меня сегодня, сродственница! И, не буду скрывать, порадовала,— тихо сказал он, трогая ее за рукав костюма.
— Как вы сейчас можете говорить об этом! — обидчиво ответила Ксения.— Нельзя же быть таким бессердечным! Неужели вы по понимаете, что мы наделали?
— Да перестань ты мятушиться, ничего мы с тобой не сделали,— все тем же настойчивым шепотом успокоил он ее.— Когда жулика ловят с поличным, а он на сердчишко окажется слабоват, то сам я от этого в обморок падать не буду. И тебе не советую. Смерти я Аникею не желаю, но прощать ему его воровские дела из-за того, что он на здоровье хлипок, тоже не собираюсь!..
— Да перестаньте хоть здесь-то, в этой обстановке, говорить так, прошу вас! — Ксения с хрустом ломала пальцы.—Если с ним что случится, я не прощу этого себе!
— Так ты уж лучше сразу кидайся на пол рядышком с ним — может, тебе и зачтется это потом,— жестко, сквозь зубы, выдавил Дымшаков и отошел от нее. Раскисла, ударилась в бабью истерику! А он-то думал, что племянница на самом деле прозрела. Один раз ноднялась на ноги и тут же опять на колени. Попробуй вот положись на таких!
Скоро в клуб вбежал Сыроваткин вместе с запыхавшейся медицинской сестрой. Она ловко, одним движением плеч сбросила надетое внакидку пальто, наклонилась к Аникею и, закатав рукав его рубахи, быстро сделала укол в бледную пухлую руку; Лузгин чуть поморщился от укола, невнятно пробормотал что-то, но в сознание не пришел — по-прежнему лежал с закрытыми глазами.
В дверях показался Шалымов с кнутом в руках, запорошенный пушистым снегом.
— Давай, мужики, которые покрепче! — скомандовал Ворожнев.—Да не хватайте как попало — человека понесем, а не бревно!
Он ничего не сказал взявшемуся помочь Дымшакову, но зато оттеснил плечом щуплого Сыроваткина.
— Ты-то хоть, Пашуня, не лез бы под такую тягу! Не по тебе она. В нем ведь без малого центнер весу будет.
— Ежели бы он мертвый был, тогда другое дело,— охотно пояснил кто-то из мужиков.— А живой он завсегда тяжельше...
— Ну ты, не каркай там! — огрызнулся Никита и махнул рукой.— Берись половчее, ребята!
Но Сыроваткин внял совету Ворожнева- только наполовину. Как только четверо мужчин, осторожно подняв Аникея за плечи и ноги, понесли его к выходу, кладовщик протиснулся между теми, кто шел сзади, и, хотя в том не было никакой нужды, стал поддерживать председателя за сапог.
— Заносите головой к передку! — распорядился Ворожнев.— Шалымов, ты что, не мог помягче настелить? Взаймы взял соломы-то?
— Торопился, недосмотрел,—оправдывался бухгалтер, Наконец Лузгана бережно уложили в широкие розвальни, и Никита сам принял в руки вожжи. Сыпал легкий снежок, около клуба еще толпились и глухо гудели. собравшиеся в кружок колхозники, где-то на другом краю Черемшанки горланили песню, задыхалась на холоде сиплая гармонь.
— Шалымов с Мрыхиным, садитесь в сани, доглядывайте за больным,— сказал Ворожнев.— Я поведу подводу. Прохор, ты тоже пойдешь с нами, поможешь в дом внести.
— А я куда? — с тоскливым заискиванием спросил Сыроваткин.
— Ты? — Никита немного подумал, потом мотнул головой.— Беги что есть духу, упреди Серафиму, а то как бы еще с ней не пришлось возиться...
Ничего не сказав на прощанье стоявшим около саней Дымшакову и Ксении, Ворожнев повернулся к ним спиной и тихо тронул вожжи.
Едва розвальни поравнялись с домом председателя, как из распахнутых настежь освещенных дверей выскочила простоволосая Серафима, чуть не сбила с ног Прохора Цапкина, завыла в голос.
— Да цыть ты! — прикрикнул на нее Ворожнев.— Что ты заголосила, как по покойнику?
Но Серафиму не урезонил его злой окрик, она лезла прямо к лежавшему без памяти мужу, цеплялась за полы тужурки, билась головой о его грудь.
— Да уймите вы ее, окаянную! — выходя из себя, приказал Ворожнев.— Я для чего тебя послал, Пашуня? С одной бабой не можешь сладить? Оглуши ее валерьянкой или еще какой отравой, но чтоб она из меня не тянула тут душу. У меня тоже нервы есть!
Серафиму силой оттащили от подводы, ввели в дом. Когда Аникея внесли в горенку и положили на кровать, она перестала плакать и начала неторопливо стягивать с него сапоги.
— Ну что ж, мужики, вам пора на покой,— отпуская всех, сказал Никита.— Я уж здесь один побуду, подежурю около брательника, пока доктор из района не приедет. Будем надеяться, что все обойдется, организма у него все ж не слабая.
Горенка опустела, и сразу стало слышно, как размеренно, успокаивающе постукивают ходики, поскрипывает ставней ветер.
Попросив Серафиму что-нибудь приготовить на ужин, Никита подошел к висевшему на стене черному ящику телефона и закрутил ручкой.
— Куда это ты надумал звонить, Никита? — услышал он вдруг голос Аникея и, словно обжегшись, выпустил ручку аппарата.
— Ну и напугал ты меня до смерти, брательник! — шумно вздохнув, признался Ворожнев.— Прямо душа ушла в пятки!
— Рано ты ее прячешь так далеко.— В голосе Аникея чувствовалась ласковая усмешка.— Подь сюда, хватит хоронить меня.
Вороягаев присел на край кровати и недоуменно уставился на улыбавшегося и хитро прищурившегося больного.
— Ну как, здорово я учудил? — спросил Аникей.
— Как учудил? — Никита часто заморгал ресницами.— Разве ты по-нарочному падал?
— Нет, поди, по-взаправдашнему! — Аникей хмыкнул в кулак.— Да что я, девка на выданье, чтоб ни с того ни с сего в обморок хлопаться?
— Ух ты, дьявол тебя забери! — вспотев от восхищения, ошеломленно протянул Никита.— Да как же ты это?
— Приспичит — и не такое сотворишь! — С лица Аникея сошла наигранная веселость, он помрачнел.— Надо будет — и кверху ногами станешь и закукарекаешь.
— Так ты же натуральным трупом лежал! — еще не придя в себя, восторженным шепотком продолжал Ворожнев.— Уж на что я на слезу скупой, а тут прямо чуть не заревел от перживания!.. Ну, думаю, завязывай теперь горе веревочкой... Постой! — хлопнув себя рукой по лбу, вспомнил он.— А графин-то ты, верно, нечаянно свалил?
— Зачем нечаянно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109