Край у нас безводный, и этот колодец был летом настоящим спасением для всего верхнего конца села. Три других колодца, на площади, в эту пору почти пересыхали. Парни улучили время, когда Илия был в поле, заколотили колодец досками и заперли его. Вечером Илия разбил замок и отодрал доски, чтобы напоить скотину, но ночью кто-то бросил в колодец собаку и оставил записку. Село всколыхнулось. Осень была засушливая, и люди уже зачерпывали песок со дна колодцев. Многие настаивали, чтоб тех двух парней наказали, но парни отрицали, что это они бросили в колодец собаку. Они, мол, по приказу партийного секретаря только забили колодец, а собаку не бросали. Парни не врали. Дело было в том, что некоторые противники ТКЗХ и личные враги моего брата воспользовались этим случаем, чтобы настроить против него все село. Через несколько дней после этого в него стреляли. Около полуночи, когда он возвращался домой, над его головой просвистело три выстрела. Убийца притаился за оградой в таком месте, где через нее нельзя было бы быстро перелезть, если бы пули не попали в брата и он решил бы преследовать стрелявшего. Так и получилось. Одна нуля лишь задела пиджак на его левом плече, Стоян тут же пришел в себя, тоже выстрелил и хотел кинуться за злоумышленником, но, пока нашел место, где можно было перелезть через ограду, тот исчез в темноте.
Утром мы осмотрели место происшествия, но не нашли никаких следов. Стоян сообщил в милицию, и Михо Бараков, словно только того и ждал, тут же примчался со следователем и еще двумя молодыми людьми из следственных органов. Михо Бараков распорядился произвести обыск | нескольких домах. Я отказался присутствовать при обысках и посоветовал брату сделать то же самое, заявив, что сеять смятение среди людей, и без того растревоженных,— затея ненужная и недостойная. Но Михо Бараков сказал, что, поскольку мы вызвали его как потерпевшие, мы непременно должны присутствовать при обысках. Люди приходили в ужас, когда следователь и его помощники принимались совершенно бесцеремонно обшаривать их дома, переворачивать все вверх дном и залезать в лари, сундуки и другие места, никак не предназначенные для чужих рук и глаз. Женщины причитали как над покойником, дети плакали, по всему селу пошел стон. Оружия нигде не нашли, у всех заподозренных было безупречное алиби. Это был новый удар Михо Баракова нам в спину. Быстрый и хорошо рассчитанный удар.
Но дело этим не кончилось. Среди тех, на кого пало подозрение, притом в первую очередь, оказался, разумеется, Илия Драгиев. Когда мы пришли к нему с обыском, бедняга встретил нас, смущенный появлением «высоких гостей», и тут же, с утра пораньше, стал угощать нас ракией. Его дети (старший — шестнадцати лет, а младший — грудничок), полуголые, еще не умытые, сопливые, только что вылезшие из-под одеял, возились в комнате. Когда мы вошли, они забились в угол, точно напуганная скотинка, и смотрели на нас с застенчивым любопытством. Воздух был спертый, пахло мочой, хозяйка, костлявая и желтая, еще не прибранная, прикрыла грудь пеленкой младенца, которого кормила, и тоже уставилась на нас исподлобья любопытствующим и враждебным взглядом. Илию спросили, есть ли у него оружие, и он сказал, что есть. Вышел из комнаты, пошарил рукой под стрехой хлева и вытащил оттуда ржавый наган.
— Отцовский еще, вон как заржавел. Когда я был мальцом, отец давал мне играть, потом я его моим ребятишкам давал.
Следователь взял револьвер, попытался прокрутить барабан и вернул хозяину. Его помощники стали перетряхивать пропахшие мочой домотканые одеяла, перевернули все в соседней комнате, потом перешли в хлев, в кошару, но нигде ничего не нашли. И тогда, словно кто дернул его за язык, Илия, грозя пальцем, обратился к брату:
— Эй, секретарь, думаешь, ты партейный, так тебе сам черт не брат? Хозяйничаешь в селе, как на своем дворе, хочешь, чтоб все под твою дудку плясали. Начальник милиции — свой паренек, я ему все скажу. Ты мой колодец заколотил, на замок запер, а потом собаку туда кинул, потому как я в кооператив по второму разу не захотел идти. Детей моих, скотину и весь конец села без воды оставил. Слыхать, ночью в тебя стрелял кто-то. Да на кой в такого стрелять, потом за него всю жизнь по тюрьмам гнить. Его б судить надо, да таких, как он, и судом не возьмешь, вот они и куражатся. А коли суда и управы на него нет, хоть по роже бы ему съездить. Чтоб открыл глаза поширше да увидел, что в селе этом люди живут.
Все это Илия выпалил одним духом, высоким, прерывистым голосом, весь красный от неловкости и возбуждения, а из его больших и круглых голубых глаз потекли слезы. Он был из тех, что и мухи не обидят, к тому же полноватый, рыхлый, словно без костей, поэтому его воздетые кулаки вызвали лишь снисходительные усмешки. Он, очевидно, набрался храбрости в присутствии начальника милиции — «своего паренька» — и решил впервые в жизни отвести душу. В ту же ночь, будто выполняя угрозу Илии Драгиева, на моего брата напали неизвестные. Когда он, возвращаясь домой, открыл калитку и собирался войти во двор, он обо что-то (это оказалась натянутая веревка) споткнулся и упал ничком. Злоумышленники накинулись на него, связали ему руки, заткнули рот и принялись тузить кулаками. К счастью, его сосед вышел с фонарем на крыльцо, собираясь заглянуть в хлев, услышал в темноте стоны и таким образом спас брата. Враги действовали оперативно и изобретательно, умели учитывать психологический момент и заметать следы. После того как они бросили в колодец собаку, а накануне стреляли в него, брат меньше всего мог ждать нападения в следующую же ночь, да еще сразу после того, как он проводил начальника милиции до дома его отца. В невиновности Илии Драгиева Стоян не сомневался, но чтобы как-то выпутаться из скомпрометировавшей его истории с собакой, начал обвинять Илию, будто тот сам бросил собаку в колодец, чтобы подорвать в глазах сельчан авторитет новой власти. Враги ТКЗХ, которые и бросили в колодец собаку, взяли Илию под свое покровительство, и он невольно попал в их круг. Моему брату не оставалось ничего другого, кроме как вынудить Илию каким-то образом якобы добровольно вступить в кооператив и тем самым положить конец неприятной истории. Позже я узнал, что он угрожал Илии объявить его кулаком, но сначала устроил ему еще одно испытание.
В это время в селе началась кампания по истреблению собак. Основанием для этой смертоносной кампании выставлялись хозяйственные трудности — действовала карточная система, продовольствие надо было экономить. Было известно, у кого сколько собак, и председатель сельсовета Стою Бараков издал приказ — оставить на двор по одной собаке, а остальных уничтожить. Собаки исчислялись сотнями, и поскольку у Совета не было столько патронов, их убивали ножом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
Утром мы осмотрели место происшествия, но не нашли никаких следов. Стоян сообщил в милицию, и Михо Бараков, словно только того и ждал, тут же примчался со следователем и еще двумя молодыми людьми из следственных органов. Михо Бараков распорядился произвести обыск | нескольких домах. Я отказался присутствовать при обысках и посоветовал брату сделать то же самое, заявив, что сеять смятение среди людей, и без того растревоженных,— затея ненужная и недостойная. Но Михо Бараков сказал, что, поскольку мы вызвали его как потерпевшие, мы непременно должны присутствовать при обысках. Люди приходили в ужас, когда следователь и его помощники принимались совершенно бесцеремонно обшаривать их дома, переворачивать все вверх дном и залезать в лари, сундуки и другие места, никак не предназначенные для чужих рук и глаз. Женщины причитали как над покойником, дети плакали, по всему селу пошел стон. Оружия нигде не нашли, у всех заподозренных было безупречное алиби. Это был новый удар Михо Баракова нам в спину. Быстрый и хорошо рассчитанный удар.
Но дело этим не кончилось. Среди тех, на кого пало подозрение, притом в первую очередь, оказался, разумеется, Илия Драгиев. Когда мы пришли к нему с обыском, бедняга встретил нас, смущенный появлением «высоких гостей», и тут же, с утра пораньше, стал угощать нас ракией. Его дети (старший — шестнадцати лет, а младший — грудничок), полуголые, еще не умытые, сопливые, только что вылезшие из-под одеял, возились в комнате. Когда мы вошли, они забились в угол, точно напуганная скотинка, и смотрели на нас с застенчивым любопытством. Воздух был спертый, пахло мочой, хозяйка, костлявая и желтая, еще не прибранная, прикрыла грудь пеленкой младенца, которого кормила, и тоже уставилась на нас исподлобья любопытствующим и враждебным взглядом. Илию спросили, есть ли у него оружие, и он сказал, что есть. Вышел из комнаты, пошарил рукой под стрехой хлева и вытащил оттуда ржавый наган.
— Отцовский еще, вон как заржавел. Когда я был мальцом, отец давал мне играть, потом я его моим ребятишкам давал.
Следователь взял револьвер, попытался прокрутить барабан и вернул хозяину. Его помощники стали перетряхивать пропахшие мочой домотканые одеяла, перевернули все в соседней комнате, потом перешли в хлев, в кошару, но нигде ничего не нашли. И тогда, словно кто дернул его за язык, Илия, грозя пальцем, обратился к брату:
— Эй, секретарь, думаешь, ты партейный, так тебе сам черт не брат? Хозяйничаешь в селе, как на своем дворе, хочешь, чтоб все под твою дудку плясали. Начальник милиции — свой паренек, я ему все скажу. Ты мой колодец заколотил, на замок запер, а потом собаку туда кинул, потому как я в кооператив по второму разу не захотел идти. Детей моих, скотину и весь конец села без воды оставил. Слыхать, ночью в тебя стрелял кто-то. Да на кой в такого стрелять, потом за него всю жизнь по тюрьмам гнить. Его б судить надо, да таких, как он, и судом не возьмешь, вот они и куражатся. А коли суда и управы на него нет, хоть по роже бы ему съездить. Чтоб открыл глаза поширше да увидел, что в селе этом люди живут.
Все это Илия выпалил одним духом, высоким, прерывистым голосом, весь красный от неловкости и возбуждения, а из его больших и круглых голубых глаз потекли слезы. Он был из тех, что и мухи не обидят, к тому же полноватый, рыхлый, словно без костей, поэтому его воздетые кулаки вызвали лишь снисходительные усмешки. Он, очевидно, набрался храбрости в присутствии начальника милиции — «своего паренька» — и решил впервые в жизни отвести душу. В ту же ночь, будто выполняя угрозу Илии Драгиева, на моего брата напали неизвестные. Когда он, возвращаясь домой, открыл калитку и собирался войти во двор, он обо что-то (это оказалась натянутая веревка) споткнулся и упал ничком. Злоумышленники накинулись на него, связали ему руки, заткнули рот и принялись тузить кулаками. К счастью, его сосед вышел с фонарем на крыльцо, собираясь заглянуть в хлев, услышал в темноте стоны и таким образом спас брата. Враги действовали оперативно и изобретательно, умели учитывать психологический момент и заметать следы. После того как они бросили в колодец собаку, а накануне стреляли в него, брат меньше всего мог ждать нападения в следующую же ночь, да еще сразу после того, как он проводил начальника милиции до дома его отца. В невиновности Илии Драгиева Стоян не сомневался, но чтобы как-то выпутаться из скомпрометировавшей его истории с собакой, начал обвинять Илию, будто тот сам бросил собаку в колодец, чтобы подорвать в глазах сельчан авторитет новой власти. Враги ТКЗХ, которые и бросили в колодец собаку, взяли Илию под свое покровительство, и он невольно попал в их круг. Моему брату не оставалось ничего другого, кроме как вынудить Илию каким-то образом якобы добровольно вступить в кооператив и тем самым положить конец неприятной истории. Позже я узнал, что он угрожал Илии объявить его кулаком, но сначала устроил ему еще одно испытание.
В это время в селе началась кампания по истреблению собак. Основанием для этой смертоносной кампании выставлялись хозяйственные трудности — действовала карточная система, продовольствие надо было экономить. Было известно, у кого сколько собак, и председатель сельсовета Стою Бараков издал приказ — оставить на двор по одной собаке, а остальных уничтожить. Собаки исчислялись сотнями, и поскольку у Совета не было столько патронов, их убивали ножом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149