— Тот вечер...— начал было Жилль и приостановился на мгновение,— это была среда, я провел в постели с Винни — своей подругой, американкой. Я жил в ее комнате почти год. Практически у нас не было ломаного гроша, а тут еще и газ в баллоне кончился. Это была одна из причин, почему мы оставались в постели. Тед пришел сразу после семи вечера, вместе с подружкой Мари-Франс. Тед — это австралиец. Он так же, как и Винни, получает из дома денежные переводы, и мы все по-братски складываем в общую кассу. Тед сказал нам, что сегодня у него тоже пусто в кармане. Конечно, можно было бы взяться за какую-нибудь мелкую работу, но это дало бы нам деньги не раньше, чем через день или даже через пару дней. Мы посоветовались и увидели один-единственный источник возможных поступлений — моего деда, старого Монгарнье. Надували мы его редко, но сейчас был крайний случай. Посчитали мелочь, которая у нас осталась,— едва хватило на проезд в метро и автобусе. К сожалению, не хватило, чтобы я мог взять с собой Винни. А жаль. Летом прошлого года она один раз поехала со мной и очень понравилась старику. Он был тогда щедр. Короче говоря, я поехал один. Мы условились, что я все улажу как можно быстрее. На улице Сен-Андре-дес-Арт есть магазин, открытый до полуночи. Там можно купить новый баллон газа.
— В котором часу вы выехали?
— Это я могу вам сказать точно: когда я садился в метро на станции Одеон, электрические часы на перекрестке показывали без десяти восемь. Я мысленно просчитал, сколько все это займет времени и когда я могу возвратиться. Затем я вышел на станции Порт-де-Сен-Клу. Там несколько минут ожидал автобус номер 136. Автобус идет не очень быстро, и на улицу дес Розес я приехал немного позже девяти, может быть, минут на десять. Дом деда был погружен в темноту, но это меня не беспокоило. Я знал, что Констанция всегда закрывает шторы и двойные гардины. Я хотел уже по-
звонить, когда заметил, что калитка не заперта, а только прикрыта. Это меня немного удивило, но я подумал, что Констанция смотрит телевизор и выйдет запереть калитку перед тем, как пойдет спать. Я обошел дом, подошел ко входу для прислуги и нажал ручку. Дверь была открыта. Я вошел. В доме было темно, как в погребе. Я зажег свет. Выключатель был внизу, возле лестницы, ведущей в кухню. Я заглянул туда, но везде было темно. Я позвал Констанцию. Ответа не было. Только тогда, господин адвокат, я испугался. Я взбежал по лестнице, зажигая по пути свет. Я думал, что, может быть, они пошли к соседям, хотя раньше этого не случалось. Наконец, я добрался до комнаты, где обычно сидел дед, и там... увидел. Бедный старик лежал головой на бюро. Череп его был расколот, как яйцо. Везде лужи крови... Я к нему не прикасался, но видел, что он мертв. Не знаю, откуда у меня была такая уверенность, ведь я никогда в жизни не видел трупа. Я заметил, что ящики бюро были взломаны. Я стал звать Констанцию, выбежал в коридор и открыл дверь в ее комнату. Бедная старушка лежала на кровати со скрещенными руками, нормально одетая, только с задранной юбкой. У нее тоже был разбит череп. Тогда, господин адвокат, меня охватила паника. Я бежал, ударяясь о стены, так хотелось мне поскорее оттуда выбраться. По лестнице я сбегал, перепрыгивая через три ступеньки. Из-за этой спешки я даже споткнулся и оказался в полубессознательном состоянии на паркете. Только это меня отрезвило. Я стал себя убеждать, что все это кошмарный сон, а потом вспомнил, что нахожусь один в доме, где убиты двое людей, и что я пришел выдурить у деда денег. Я понял, что буду первым подозреваемым. Тогда я снова пошел наверх, избегая смотреть в стороны трупов. Я погасил везде свет, сошел вниз и вышел через кухню. Внизу я повесил ключ от боковых дверей в кладовке для ведер с мусором, как это делала Констанция, потом всунул ключ от калитки в почтовый ящик и ушел.
Риго слушал с огромным интересом, пытаясь обнаружить ошибку, которая выдала бы парня.
— Но ведь вы должны были знать домашние привычки, чтобы так разместить ключи. Вы там часто бывали?
— Нет,— покачал головой молодой человек.— В течение последних двух лет я был у деда всего шесть или семь раз. Однажды вечером Констанция проводила меня до калитки и сказала: «Посмотри, где мы кладем ключи, чтобы в следующий раз мне не нужно было идти тебя провожать».
— И все же это удивительно,— задумался Риго.— Никто не знал о ваших визитах. О них нет ни малейшего упоминания в первых отчетах полиции. Жинетт Гобер, уборщица, не сказала о вас ни слова. Джеймс Монгарнье тоже о них не знал. Честное слово, можно подумать, что они были тайными.
— В каком-то смысле так и было,— признался парень. Он сидел, свесив руки между коленями, с опущенной головой и взглядом, устремленным в пол.— Дед был, по сути, хорошим человеком, но, старея, стал боязливым. Как и многие старые люди, он любил
покой и не желал никаких осложнений. Он хотел, чтобы никто не знал о моих приездах и о том, что он дает мне немного денег.
— Сколько он вам давал во время ваших посещений?
— Немного. Двести пятьдесят — триста франков. Хотя дома у него всегда было много наличных денег. Он держал их на случай покупки нового полотна. Однажды дед дал мне даже пятьсот франков. Было это тогда, когда со мной была Винни. Тогда он что-то бормотал о женитьбе. Думаю, что он был бы доволен, если бы я женился на Винни.
— А почему ваш дед не давал вам больше? Он был скуп?
— Я часто задумывался над этим. По сути дела Джеймс всегда знал более или менее точно, сколько денег находится дома. Возможно, именно он ходил за деньгами в банк. Иногда мне казалось, что дед немного побаивается Джеймса. Старый человек, вы понимаете... Впрочем, Джеймс, если его хорошо знать, может внушать ужас.
— Какие у вас были отношения с Джеймсом Монгарнье?
— Никаких. Абсолютно никаких,— без малейшего колебания сказал Жилль.— Я для него был мусором. Прошу вас понять, господин адвокат... я не могу сказать о нем ничего плохого, к тому же он оплачивает мне защитника, но все же...
— Послушайте, Жилль,— сказал Риго серьезно,— мы здесь не для того, чтобы говорить друг другу любезности. Прошу вас хорошенько понять, что я должен узнать все обстоятельства дела, чтобы начать работать всерьез. Вы сказали сейчас либо слишком много, либо слишком мало. Что вы имеете в виду под этим «все же»?
— Я хотел сказать,— решился Жилль,— что не имею права читать мораль, но Джеймс стоит не больше моего. Я знаю, что мне на это ответят: он художник, ему можно многое простить. И все же он иногда с этой своей Ингеборг заходит слишком далеко.
— Что это значит?
— Мне лично компании в несколько пар на диванах его квартиры на Поль-Думер нисколько не мешают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35