После пяти дней и пяти ночей заточения в овечьем лагере я почувствовал себя, как гуляка на Бродвее. Когда мне шла карта, я радовался так, словно заработал миллион на бирже, а когда Огден разошелся и рассказал анекдот про даму в спальном вагоне, я хохотал добрых пять минут.
Все в жизни относительно, вот что я скажу. Человек может столько насмотреться всякой всячины, что уже не повернет головы, чтобы поглядеть, как горит трехмиллионный особняк, или возвращается с гастролей Джо Вебер, или волнуется Адриатическое море. Но дайте ему только попасти немножко овец, и он будет кататься со смеху от какой-нибудь песенки, вроде "Барабан, не барабань, я не встану в эту рань" - и получать искреннее удовольствие от игры в карты с дамами.
Словом, дальше - больше. Огден вытаскивает бутылку бурбонского, и мы окончательно предаем забвению наших овец.
- Вы помните, - говорит Огден, - примерно месяц назад в газетах писали о нападении на Канзас-Техасский скорый? Было похищено пятнадцать тысяч долларов кредитными билетами, а проводник почтового вагона ранен в плечо. И, говорят, все это дело рук одного человека.
- Что-то припоминаю, - говорю я. - Но такие вещи случаются настолько часто, что мозг рядового техасца не в состоянии удержать их в памяти. И что ж, преступник был застигнут на месте преступления? Или изловлен, схвачен, предан в руки правосудия?
- Он удрал, - говорил Огден. - А сегодня я прочел в газете, что полиция напала на его след где-то в наших краях. Все похищенные банкноты были, оказывается, одной серии первого выпуска Второго Национального банка города Эспинозы. Проследили, где грабитель менял эти банкноты, и след привел сюда.
Огден наливает себе еще бурбонского и пододвигает бутылку мне.
- Что ж, - говорю я, отхлебнув глоточек этого царского напитка, - для железнодорожного налетчика не так уж глупо придумано - укрыться на время в здешней глуши. Овечья ферма, пожалуй, самое подходящее для этого место. Кому придет в голову искать такого отпетого бандита среди певчих птичек, барашков и полевых цветочков? А что, - говорю я, скосив глаза на Огдена и как бы приглядываясь к нему, - в газетах не было дано примет этого единоборца? Что- нибудь насчет объема, веса, линейных измерений, покроя жилета или количества запломбированных зубов?
- Нет, - говорит Огден. - Он был в маске, и никто не мог его хорошенько рассмотреть. Но установлено, что это известный железнодорожный бандит по кличке Черный Билл, потому что тот всегда работает один, и кроме того, в почтовом вагоне нашли платок с его меткой.
- Я одобряю Черного Билла, - говорю я. - Он правильно сделал, что спрятался на овечьем ранчо. Думаю, им его не найти.
- Объявили награду в тысячу долларов за его поимку, говорит Огден.
- На черта мне эти деньги, - говорю я, глядя мистеру овцеводу прямо в глаза. - Хватит с меня и двенадцати долларов в месяц, которые я у вас получаю. Я нуждаюсь в отдыхе. Мне бы только наскрести деньжат, чтоб оплатить билет до Тексарканы, где проживает моя вдовствующая матушка. Если Черный Билл, - говорю я, многозначительно глядя на Огдена, - этак месяц назад подался в эти края... и купил себе небольшое овечье ранчо и...
- Стойте, - говорит Огден и с довольно-таки свирепой рожей подымается со стула, - это что за намеки?
- Никаких намеков, - говорю я. - Я беру чисто гипотонический случай. Если бы, - говорю я, - Черный Билл забрел сюда и купил себе овечье ранчо и нанял бы меня нянчить его овец и играть им на дудочке, да поступал бы при этом со мной честно и по-товарищески, вот как вы, - ему бы не пришлось меня опасаться. Человек для меня всегда человек, какие бы ни случались у него осложнения с железнодорожными поездами или с овцами. Теперь вы знаете, чего от меня ждать.
Лицо у Огдена стало черней кофейной гущи. Секунд девять он молчал, а потом рассмеялся.
- Вот вы какой, Сент-Клэр, - говорит он - Что ж, будь я Черным Биллом, я бы не побоялся довериться вам. А теперь давайте перекинемся в картишки... если, конечно, вам не претит играть с железнодорожным бандитом.
- Я уже выразил вам свои чувства в словесной форме, говорю я, - и притом без всякой задней мысли.
Тасуя карты после первой сдачи, я, как бы невзначай, спрашиваю Огдена, откуда он.
- О, - говорит Огден, - я с Миссисипи.
- Хорошенькое местечко, - говорю я. - Мне не раз приходилось там останавливаться. Только простыни немного сыроваты и насчет жратвы не густо. Верно, да? А я вот, говорю я ему, - с побережья Тихого океана. Может, бывали когда?
- Сплошные сквозняки, - говорит Огден. - Но если вам случится попасть на Средний Запад, сошлитесь на меня, и вам нальют кофе через ситечко и положат грелку в постель.
- Ладно, - говорю я. - Я ведь не хотел выведать у вас номер вашего личного телефона или девичью фамилию вашей тетушки, которая умыкнула пресвитерианского священника из Кэмберленда. Мне-то что. Я стараюсь только втолковать вам, что в руках у вашего овчара вы - в полной безопасности. Ну, бросьте нервничать, червы пиками не кроют.
- Втемяшится же человеку, - говорит Огден и опять смеется. - А не кажется ли вам, что, будь я Черный Билл и явись у меня мысль, что вы меня подозреваете, я давно угостил бы вас пулей из винчестера и тем успокоил бы свои нервы, если бы они у меня расшалились?
- Не кажется, - говорю я. - Тот, у кого хватило духу в одиночку ограбить поезд, никогда такой штуки не выкинет. Я не зря пошатался по свету - знаю, что у них там насчет дружбы крепко. Не то чтобы я, мистер Огден, - говорю я ему, - состоя при вас овечьим пастухом, набивался вам в друзья. Но при менее мало благоприятных обстоятельствах мы, может, и сошлись бы поближе.
- Забудьте на время овец, прошу вас, - говорит Огден, - и снимите - мне сдавать.
Дня четыре спустя, когда мои барашки мирно полдничали у речки, а я был погружен в превратности приготовления кофе, передо мной появилась некая загадочная личность, стремившаяся изобразить из себя то, что ей хотелось изобразить. Она неслышно подкралась по траве, верхом на лошади. По одеянию это было нечто среднее между сыщиком из Канзаса, собачником из Батон-Ружа и небезызвестным вам разведчиком Буффало Биллом. Глаза и подбородок этого субъекта не свидетельствовали о боевом опыте, и я смекнул, что это всего-навсего ищейка.
- Пасешь овец? - спрашивает он меня.
- Увы, - говорю я, - перед лицом такой несокрушимой проницательности, как ваша, у меня не хватает нахальства утверждать, что я тут реставрирую старинную бронзу или смазываю велосипедные колеса.
- Что-то ты, сдается мне, не похож на пастуха: и одет не так и говоришь не так.
- А вы зато говорите так, что очень похожи на то, что мне сдается.
Тут он спросил меня, у кого я работаю, и я показал ему на ранчо Чиквито в тени небольшого холма, милях в двух от моего выгона.
1 2 3 4
Все в жизни относительно, вот что я скажу. Человек может столько насмотреться всякой всячины, что уже не повернет головы, чтобы поглядеть, как горит трехмиллионный особняк, или возвращается с гастролей Джо Вебер, или волнуется Адриатическое море. Но дайте ему только попасти немножко овец, и он будет кататься со смеху от какой-нибудь песенки, вроде "Барабан, не барабань, я не встану в эту рань" - и получать искреннее удовольствие от игры в карты с дамами.
Словом, дальше - больше. Огден вытаскивает бутылку бурбонского, и мы окончательно предаем забвению наших овец.
- Вы помните, - говорит Огден, - примерно месяц назад в газетах писали о нападении на Канзас-Техасский скорый? Было похищено пятнадцать тысяч долларов кредитными билетами, а проводник почтового вагона ранен в плечо. И, говорят, все это дело рук одного человека.
- Что-то припоминаю, - говорю я. - Но такие вещи случаются настолько часто, что мозг рядового техасца не в состоянии удержать их в памяти. И что ж, преступник был застигнут на месте преступления? Или изловлен, схвачен, предан в руки правосудия?
- Он удрал, - говорил Огден. - А сегодня я прочел в газете, что полиция напала на его след где-то в наших краях. Все похищенные банкноты были, оказывается, одной серии первого выпуска Второго Национального банка города Эспинозы. Проследили, где грабитель менял эти банкноты, и след привел сюда.
Огден наливает себе еще бурбонского и пододвигает бутылку мне.
- Что ж, - говорю я, отхлебнув глоточек этого царского напитка, - для железнодорожного налетчика не так уж глупо придумано - укрыться на время в здешней глуши. Овечья ферма, пожалуй, самое подходящее для этого место. Кому придет в голову искать такого отпетого бандита среди певчих птичек, барашков и полевых цветочков? А что, - говорю я, скосив глаза на Огдена и как бы приглядываясь к нему, - в газетах не было дано примет этого единоборца? Что- нибудь насчет объема, веса, линейных измерений, покроя жилета или количества запломбированных зубов?
- Нет, - говорит Огден. - Он был в маске, и никто не мог его хорошенько рассмотреть. Но установлено, что это известный железнодорожный бандит по кличке Черный Билл, потому что тот всегда работает один, и кроме того, в почтовом вагоне нашли платок с его меткой.
- Я одобряю Черного Билла, - говорю я. - Он правильно сделал, что спрятался на овечьем ранчо. Думаю, им его не найти.
- Объявили награду в тысячу долларов за его поимку, говорит Огден.
- На черта мне эти деньги, - говорю я, глядя мистеру овцеводу прямо в глаза. - Хватит с меня и двенадцати долларов в месяц, которые я у вас получаю. Я нуждаюсь в отдыхе. Мне бы только наскрести деньжат, чтоб оплатить билет до Тексарканы, где проживает моя вдовствующая матушка. Если Черный Билл, - говорю я, многозначительно глядя на Огдена, - этак месяц назад подался в эти края... и купил себе небольшое овечье ранчо и...
- Стойте, - говорит Огден и с довольно-таки свирепой рожей подымается со стула, - это что за намеки?
- Никаких намеков, - говорю я. - Я беру чисто гипотонический случай. Если бы, - говорю я, - Черный Билл забрел сюда и купил себе овечье ранчо и нанял бы меня нянчить его овец и играть им на дудочке, да поступал бы при этом со мной честно и по-товарищески, вот как вы, - ему бы не пришлось меня опасаться. Человек для меня всегда человек, какие бы ни случались у него осложнения с железнодорожными поездами или с овцами. Теперь вы знаете, чего от меня ждать.
Лицо у Огдена стало черней кофейной гущи. Секунд девять он молчал, а потом рассмеялся.
- Вот вы какой, Сент-Клэр, - говорит он - Что ж, будь я Черным Биллом, я бы не побоялся довериться вам. А теперь давайте перекинемся в картишки... если, конечно, вам не претит играть с железнодорожным бандитом.
- Я уже выразил вам свои чувства в словесной форме, говорю я, - и притом без всякой задней мысли.
Тасуя карты после первой сдачи, я, как бы невзначай, спрашиваю Огдена, откуда он.
- О, - говорит Огден, - я с Миссисипи.
- Хорошенькое местечко, - говорю я. - Мне не раз приходилось там останавливаться. Только простыни немного сыроваты и насчет жратвы не густо. Верно, да? А я вот, говорю я ему, - с побережья Тихого океана. Может, бывали когда?
- Сплошные сквозняки, - говорит Огден. - Но если вам случится попасть на Средний Запад, сошлитесь на меня, и вам нальют кофе через ситечко и положат грелку в постель.
- Ладно, - говорю я. - Я ведь не хотел выведать у вас номер вашего личного телефона или девичью фамилию вашей тетушки, которая умыкнула пресвитерианского священника из Кэмберленда. Мне-то что. Я стараюсь только втолковать вам, что в руках у вашего овчара вы - в полной безопасности. Ну, бросьте нервничать, червы пиками не кроют.
- Втемяшится же человеку, - говорит Огден и опять смеется. - А не кажется ли вам, что, будь я Черный Билл и явись у меня мысль, что вы меня подозреваете, я давно угостил бы вас пулей из винчестера и тем успокоил бы свои нервы, если бы они у меня расшалились?
- Не кажется, - говорю я. - Тот, у кого хватило духу в одиночку ограбить поезд, никогда такой штуки не выкинет. Я не зря пошатался по свету - знаю, что у них там насчет дружбы крепко. Не то чтобы я, мистер Огден, - говорю я ему, - состоя при вас овечьим пастухом, набивался вам в друзья. Но при менее мало благоприятных обстоятельствах мы, может, и сошлись бы поближе.
- Забудьте на время овец, прошу вас, - говорит Огден, - и снимите - мне сдавать.
Дня четыре спустя, когда мои барашки мирно полдничали у речки, а я был погружен в превратности приготовления кофе, передо мной появилась некая загадочная личность, стремившаяся изобразить из себя то, что ей хотелось изобразить. Она неслышно подкралась по траве, верхом на лошади. По одеянию это было нечто среднее между сыщиком из Канзаса, собачником из Батон-Ружа и небезызвестным вам разведчиком Буффало Биллом. Глаза и подбородок этого субъекта не свидетельствовали о боевом опыте, и я смекнул, что это всего-навсего ищейка.
- Пасешь овец? - спрашивает он меня.
- Увы, - говорю я, - перед лицом такой несокрушимой проницательности, как ваша, у меня не хватает нахальства утверждать, что я тут реставрирую старинную бронзу или смазываю велосипедные колеса.
- Что-то ты, сдается мне, не похож на пастуха: и одет не так и говоришь не так.
- А вы зато говорите так, что очень похожи на то, что мне сдается.
Тут он спросил меня, у кого я работаю, и я показал ему на ранчо Чиквито в тени небольшого холма, милях в двух от моего выгона.
1 2 3 4