Двуколка, вздымая облака пыли, затарахтела по дороге.
Судья Бинаджа Уиддеп выкурил свою бузиновую трубку. Потом достал еженедельную газету и принялся за чтение. Он читал до самых сумерек, а когда строчки стали расплываться у него перед глазами, зажег сальную свечу на столе и продолжал читать, пока не взошла луна, возвестив время ужина.
Судья жил в бревенчатой хижине на склоне холма, у сухого тополя. Направляясь домой, он перебрался через ручеек, проложивший себе путь в лавровых зарослях. Темная фигура выступила из-за деревьев и направила ему в грудь дуло ружья. Низко надвинутая шляпа и какой-то лоскут закрывали лицо грабителя.
- Давай деньги, - сказала фигура, - да помалкивай. Я зол как черт, и палец, вишь, так и пляшет на спуске...
- П-п-пять долларов - все, что у меня есть, - пробормотал судья, доставая бумажку из жилетного кармана.
- Сверни ее, - последовал приказ, - и засунь в ствол ружья.
Бумажка была новенькая и хрустящая. Даже дрожащим от страха неуклюжим пальцам нетрудно было свернуть ее трубочкой и (что потребовало больших усилий!) засунуть в ствол ружья.
- Ну ладно, ступай теперь, - сказал грабитель.
Судья не стал мешкать.
На другой день маленький рыжий бычок приволок двуколку к крыльцу суда. Судья Бинаджа Уиддеп с утра сидел обутый, так как поджидал посетителей. В его присутствии Рэнси Билбро вручил жене пятидолларовую бумажку. Судья впился в нее взглядом. Она закручивалась с концов, словно была не так давно свернута трубочкой и засунута в ствол ружья. Но Бинаджа Уиддеп воздержался от замечаний. Мало ли чего никакой бумажке не заказано скручиваться. Судья вручил каждому из супругов свидетельство о расторжении брака. Они в неловком молчании стояли рядом, медленно складывая полученные ими гарантии свободы, Эриэла бросила робкий, неуверенный взгляд на мужа.
- Ты, стало быть, домой теперь, на двуколке... Хлеб в шкафу, в жестяной коробке. Сало я положила в котелок - от собак подальше. Не позабудь часы-то завести на ночь.
- А ты, значит, к братцу Эду? - с тонко разыгранным безразличием спросил Рэнси.
- Да вот до ночи надо бы добраться. Не больно-то они там обрадуются, когда меня увидят, да куда ж больше пойдешь. А путь-то туда знаешь какой. Пойду уж, стало быть... Надо бы, значит, попрощаться нам с тобой, Рэнси... да ведь ты, может, и не захочешь попрощаться-то...
- Может, я, конечно, собака, - голосом мученика проговорил Рэнси. - не захочу, видишь ты, попрощаться!.. Оно, конечно, когда кому невтерпеж уйти, так тому, может, и не до прощанья...
Эриэла молчала. Она тщательно сложила пятидолларовую бумажку и свидетельство о разводе и сунула их за пазуху. Бинаджа Уиддеп скорбным взглядом проводил исчезнувшую банкноту.
Мысли его текли своим путем, и последующие его слова показали, что он, может быть, принадлежал либо к довольно распространенной категории чутких душ, либо к значительно более редкой разновидности - к финансовым гениям.
- Одиноко тебе будет нынче в старой-то хижине, а, Рэнси? - сказала Эриэла.
Рэнси Билбро глядел в сторону, на Кэмберлендскии кряж светло-синий сейчас, в лучах солнца. Он не смотрел на Эриэлу.
- А то нет, что ли, - сказал он. - Так ведь когда кто начнет с ума сходить да кричать насчет развода, так разве ж того силком удержишь.
- Так когда ж кто другой сам хотел развода, - сказала Эриэла, адресуясь к табуретке. - Видать, кто-то не больно уж хочет, чтоб кто-то остался.
- Да когда б кто сказал, что не хочет.
- Да когда б кто сказал, что хочет. Пойду-ка я к братцу Эду. Пора уж.
- Видать, теперь никто уж не заведет наших часов.
- Может, мне поехать с тобой, Рэнси, на двуколке, завести тебе часы?
На лице горца не отразилось никаких чувств. Но он протянул огромную ручищу, и худая, коричневая от загара рука жены исчезла в ней. На мгновение жесткие черты Эриэлы просветлели, словно озаренные изнутри.
- Уж я пригляжу, чтоб собаки не донимали тебя, - сказал Рэнси. - Скотина я был, как есть скотина. Ты уж заведи часы, Эриэла.
- Сердце-то у меня там осталось, Рэнси, в нашей хижине, шепнула Эриэла. - Где ты - там и оно. И я не стану больше беситься-то. Поедем домой, Рэнси, может еще поспеем засветло.
Забыв о присутствии судьи, они направились было к двери, но Бинаджа Уиддеп окликнул их.
- Именем штата Теннесси. - сказал он, - запрещаю вам нарушать его порядки и установления. Суду чрезвычайно отрадно и не скажу как радостно видеть, что развеялись тучи раздора и взаимонепонимания, омрачавшие союз двух любящих сердец. Тем не менее суд призван стоять на страже нравственности и моральной чистоты Штата и он напоминает вам, что вы разведены по всем правилам и, стало быть, больше не муж и не жена и, как не таковые, лишаетесь права пользоваться благами, кои составляют исключительную привилегию матрианомального состояния.
Эриэла схватила мужа за руку. Что он там говорит, этот судья? Он хочет отнять у нее Рэнси теперь, когда жизнь дала им обоим хороший урок?
- Однако, - продолжал судья, - суд готов снять с вас неправомочия, налагаемые фактом бракоразвода, и может хоть сейчас приступить к совершению торжественного обряда бракосочетания, дабы все стало на свое место и тяжущиеся стороны могли повергнуть себя вновь в благородное и возвышенное матрианомальное состояние. Плата за вышеозначенный обряд в вышеизложенном случае составит, короче говоря, пять долларов.
В последних словах судьи Эриэла уловила для себя слабый проблеск надежды. Рука ее проворно скользнула за пазуху, и оттуда, выпущенной на свободу голубкой, выпорхнула пятидолларовая бумажка и, сложив крылышки, опустилась на стол судьи. Бронзовые щеки Эриэлы зарделись, когда она, стоя рука об руку с Рэнси, слушала слова, вновь скрепляющие их союз.
Рэнси помог ей взобраться в двуколку и сел рядом. Маленький рыжий бычок снова описал полукруг, и они - все так же рука с рукой - покатили к себе в горы.
Мировой судья Бинаджа Уиддеп уселся на крыльце и стащил с ног башмаки. Пощупал еще раз засунутую в жилетный карман пятидолларовую бумажку. Закурил свою бузиновую трубку. Рябая чванливая курица проковыляла по "главному проспекту" поселка, бессмысленно клохча.
1 2
Судья Бинаджа Уиддеп выкурил свою бузиновую трубку. Потом достал еженедельную газету и принялся за чтение. Он читал до самых сумерек, а когда строчки стали расплываться у него перед глазами, зажег сальную свечу на столе и продолжал читать, пока не взошла луна, возвестив время ужина.
Судья жил в бревенчатой хижине на склоне холма, у сухого тополя. Направляясь домой, он перебрался через ручеек, проложивший себе путь в лавровых зарослях. Темная фигура выступила из-за деревьев и направила ему в грудь дуло ружья. Низко надвинутая шляпа и какой-то лоскут закрывали лицо грабителя.
- Давай деньги, - сказала фигура, - да помалкивай. Я зол как черт, и палец, вишь, так и пляшет на спуске...
- П-п-пять долларов - все, что у меня есть, - пробормотал судья, доставая бумажку из жилетного кармана.
- Сверни ее, - последовал приказ, - и засунь в ствол ружья.
Бумажка была новенькая и хрустящая. Даже дрожащим от страха неуклюжим пальцам нетрудно было свернуть ее трубочкой и (что потребовало больших усилий!) засунуть в ствол ружья.
- Ну ладно, ступай теперь, - сказал грабитель.
Судья не стал мешкать.
На другой день маленький рыжий бычок приволок двуколку к крыльцу суда. Судья Бинаджа Уиддеп с утра сидел обутый, так как поджидал посетителей. В его присутствии Рэнси Билбро вручил жене пятидолларовую бумажку. Судья впился в нее взглядом. Она закручивалась с концов, словно была не так давно свернута трубочкой и засунута в ствол ружья. Но Бинаджа Уиддеп воздержался от замечаний. Мало ли чего никакой бумажке не заказано скручиваться. Судья вручил каждому из супругов свидетельство о расторжении брака. Они в неловком молчании стояли рядом, медленно складывая полученные ими гарантии свободы, Эриэла бросила робкий, неуверенный взгляд на мужа.
- Ты, стало быть, домой теперь, на двуколке... Хлеб в шкафу, в жестяной коробке. Сало я положила в котелок - от собак подальше. Не позабудь часы-то завести на ночь.
- А ты, значит, к братцу Эду? - с тонко разыгранным безразличием спросил Рэнси.
- Да вот до ночи надо бы добраться. Не больно-то они там обрадуются, когда меня увидят, да куда ж больше пойдешь. А путь-то туда знаешь какой. Пойду уж, стало быть... Надо бы, значит, попрощаться нам с тобой, Рэнси... да ведь ты, может, и не захочешь попрощаться-то...
- Может, я, конечно, собака, - голосом мученика проговорил Рэнси. - не захочу, видишь ты, попрощаться!.. Оно, конечно, когда кому невтерпеж уйти, так тому, может, и не до прощанья...
Эриэла молчала. Она тщательно сложила пятидолларовую бумажку и свидетельство о разводе и сунула их за пазуху. Бинаджа Уиддеп скорбным взглядом проводил исчезнувшую банкноту.
Мысли его текли своим путем, и последующие его слова показали, что он, может быть, принадлежал либо к довольно распространенной категории чутких душ, либо к значительно более редкой разновидности - к финансовым гениям.
- Одиноко тебе будет нынче в старой-то хижине, а, Рэнси? - сказала Эриэла.
Рэнси Билбро глядел в сторону, на Кэмберлендскии кряж светло-синий сейчас, в лучах солнца. Он не смотрел на Эриэлу.
- А то нет, что ли, - сказал он. - Так ведь когда кто начнет с ума сходить да кричать насчет развода, так разве ж того силком удержишь.
- Так когда ж кто другой сам хотел развода, - сказала Эриэла, адресуясь к табуретке. - Видать, кто-то не больно уж хочет, чтоб кто-то остался.
- Да когда б кто сказал, что не хочет.
- Да когда б кто сказал, что хочет. Пойду-ка я к братцу Эду. Пора уж.
- Видать, теперь никто уж не заведет наших часов.
- Может, мне поехать с тобой, Рэнси, на двуколке, завести тебе часы?
На лице горца не отразилось никаких чувств. Но он протянул огромную ручищу, и худая, коричневая от загара рука жены исчезла в ней. На мгновение жесткие черты Эриэлы просветлели, словно озаренные изнутри.
- Уж я пригляжу, чтоб собаки не донимали тебя, - сказал Рэнси. - Скотина я был, как есть скотина. Ты уж заведи часы, Эриэла.
- Сердце-то у меня там осталось, Рэнси, в нашей хижине, шепнула Эриэла. - Где ты - там и оно. И я не стану больше беситься-то. Поедем домой, Рэнси, может еще поспеем засветло.
Забыв о присутствии судьи, они направились было к двери, но Бинаджа Уиддеп окликнул их.
- Именем штата Теннесси. - сказал он, - запрещаю вам нарушать его порядки и установления. Суду чрезвычайно отрадно и не скажу как радостно видеть, что развеялись тучи раздора и взаимонепонимания, омрачавшие союз двух любящих сердец. Тем не менее суд призван стоять на страже нравственности и моральной чистоты Штата и он напоминает вам, что вы разведены по всем правилам и, стало быть, больше не муж и не жена и, как не таковые, лишаетесь права пользоваться благами, кои составляют исключительную привилегию матрианомального состояния.
Эриэла схватила мужа за руку. Что он там говорит, этот судья? Он хочет отнять у нее Рэнси теперь, когда жизнь дала им обоим хороший урок?
- Однако, - продолжал судья, - суд готов снять с вас неправомочия, налагаемые фактом бракоразвода, и может хоть сейчас приступить к совершению торжественного обряда бракосочетания, дабы все стало на свое место и тяжущиеся стороны могли повергнуть себя вновь в благородное и возвышенное матрианомальное состояние. Плата за вышеозначенный обряд в вышеизложенном случае составит, короче говоря, пять долларов.
В последних словах судьи Эриэла уловила для себя слабый проблеск надежды. Рука ее проворно скользнула за пазуху, и оттуда, выпущенной на свободу голубкой, выпорхнула пятидолларовая бумажка и, сложив крылышки, опустилась на стол судьи. Бронзовые щеки Эриэлы зарделись, когда она, стоя рука об руку с Рэнси, слушала слова, вновь скрепляющие их союз.
Рэнси помог ей взобраться в двуколку и сел рядом. Маленький рыжий бычок снова описал полукруг, и они - все так же рука с рукой - покатили к себе в горы.
Мировой судья Бинаджа Уиддеп уселся на крыльце и стащил с ног башмаки. Пощупал еще раз засунутую в жилетный карман пятидолларовую бумажку. Закурил свою бузиновую трубку. Рябая чванливая курица проковыляла по "главному проспекту" поселка, бессмысленно клохча.
1 2