Вот иные столетья настали,
и несчетно воды утекло.
И давно уже нет той Натальи,
и в музее пылится седло.
Позабыт командир -
дам уездных кумир.
Жаждет новых потех
просвещенный наш мир.
А юный тот гусар,
в Наталию влюбленный,
опять стоит пред ней
коленопреклоненный.
(пластинка, 1986)
Все глуше музыка души,
Все глуше музыка души,
все звонче музыка атаки.
Но ты об этом не спеши,
не обмануться бы во мраке:
что звонче музыка атаки,
что глуше музыка души.
Чем громче музыка атаки,
тем слаще мед огней домашних.
И это было только так
в моих скитаниях вчерашних:
тем слаще мед огней домашних,
чем громче музыка атак.
Из глубины ушедших лет
еще вернее, чем когда-то:
чем громче музыка побед,
тем горше каждая утрата.
Еще вернее, чем когда-то,
из глубины ушедших лет.
И это все у нас в крови,
хоть этому не обучались:
чем чище музыка любви,
тем громче музыка печали.
Чем громче музыка печали,
тем выше музыка любви.
(пластинка, 1986)

x x x
Официант Антон Андрианович
ненавидит всякую снедь.
Официант Антон Андрианович
ненавидит посуды звон.
Все равно ему - оловянная,
серебряная, золотая...
И несдержанность постояльцев
оборачивается злом -
И тускнеет шевелюра его завитая.
Шеф-повар Антон Митрофанович
ненавидит всякую снедь:
ему бы селедки да хлеба кусочек.
А супруга пророчит мужу голодную смерть
и готовит ему повкуснее - а он не хочет.
Она идет к нему с блюдами, как на свидание,
но пончики портятся, прокисает рагу
и лежат нетронутыми караси в сметане,
как французские гренадеры в подмосковном снегу.
Полковник Антон Севастьянович
ненавидит шаг строевой:
человеку нужна раскованная походка.
Но он марширует, пока над его головой
клубится такая рискованная погодка.
Я, нижеподписавшийся, ненавижу слова,
слова, которым не боязно в речах поизноситься,
слова, от которых кружится говорящего голова,
слова, которые любят со звоном произноситься.
Они себя кулачками ударяют в свинцовую грудь,
выкрикиваются, выпеваются трубно...
Слова, которым так хочется меня обмануть,
хотя меня давно обмануть уже трудно.
(концерт, 1985)

После дождичка небеса просторны,
После дождичка небеса просторны,
голубей вода, зеленее медь.
В городском саду флейты да валторны.
Капельмейстеру хочется взлететь.
Ах, как помнятся прежние оркестры,
не военные, а из мирных лет.
Расплескалася в улочках окрестных
та мелодия - а поющих нет.
С нами женщины - все они красивы -
и черемуха - вся она в цвету.
Может, жребий нам выпадет счастливый:
снова встретимся в городском саду.
Но из прошлого, из былой печали,
как ни сетую, как там ни молю,
проливается черными ручьями
эта музыка прямо в кровь мою.
(концерт, 1985)

x x x
Из жизни прекрасной, но странной,
и короткой, как росчерк пера,
над дымящейся свежею раной
призадуматься, право, пора...
Призадуматься и присмотреться,
поразмыслить, покуда живой,
что там кроется в сумерках сердца,
в самой черной его кладовой.
Пусть твердят, что дела твои плохи,
но пора научиться, пора,
не вымаливать жалкие крохи
милосердия, правды, добра.
И пред ликом суровой эпохи,
что по-своему тоже права,
не выжуливать жалкие крохи,
а творить, засучив рукава.
(концерт, 1985)
Что-то дождичек удач падает нечасто,
Что-то дождичек удач падает нечасто,
впрочем, жизнью и такой стоит дорожить.
Скоро все мои друзья выбьются в начальство,
и, наверно, мне тогда станет легче жить.
Робость давнюю свою я тогда осилю.
Как пойдут мои дела, можно не гадать.
Зайду к Юре в кабинет, загляну к Фазилю,
и на сердце у меня будет благодать.
Зайду к Белле в кабинет, скажу:
"Здравствуй, Белла!"
Скажу: "Дело у меня. Помоги решить".
Она скажет: "Ерунда. Разве это дело?"
И, конечно, сразу мне станет легче жить.
Часто снятся по ночам кабинеты эти,
не сегодняшние - нет, завтрашние - да.
Самовары на столе, дама на портрете...
Вообщем, стыдно по пути не зайти туда.
Города моей страны все в леса одеты.
Звук пилы и топора трудно заглушить.
Может, это для друзей строят кабинеты.
Вот построят, и тогда станет легче жить.
(концерт, 1985)

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20