Примерно за год перед тем, в декабре 1904 года, Блок обработал набросок, сделанный летом. Получилось стихотворение «Помнишь думы? Они улетели…». Нужно думать, он придавал ему важное значение: посвятил матери, аккуратно переписал на первой странице подаренного ей экземпляра «Стихов о Прекрасной Даме».
Стихотворение темноватое. В нем говорится о «безумных детях», проживших долгие жизни на какой-то далекой планете, и о возвращении их на родную Землю.
Нам казалось: мы кратко блуждали.
Нет, мы прожили долгие жизни…
Возвратились – и нас не узнали,
И не встретили в милой отчизне.
И никто не спросил о Планете,
Где мы близились к юности вечной…
(Впоследствии люди, осведомленные в вопросах новейшей физики, поражались: Блок как бы предвосхитил теорию относительности Эйнштейна с ее «парадоксом времени».)
Загадочные стихи озадачивали любознательных читателей. Один из них обратился к поэту за разъяснением. Тот будто бы сказал так: «Я часто думал о бесконечности мира, о вечности жизни. Думал, что формы нашей земной жизни – не есть нечто единственное, неповторимое, но лишь одно из бесконечного множества форм жизни. И где-то есть совершенное счастье – вечная юность, вечная радость… Вот и написалось это стихотворение». Написалось под впечатлением звездопада, который он наблюдал темной августовской ночью в Шахматове.
Концовка стихотворения многозначительна. Скитальцы Вселенной, вернувшись в «дорогое, родное жилище», не только должны хранить благодарную память о прекрасном прошлом, но и воспитать в себе веру в еще более чудесное будущее. Прошлое, проведенное на дальней планете, отошло навсегда, покрылось забвеньем. (Здесь – явный намек на собственное прошлое с его утопической верой.)
Пусть к тебе – о краях запредельных
Не придут и спокойные мысли.
Но, прекрасному прошлому радо, –
Пусть о будущем сердце не плачет.
Тихо ведаю: будет награда:
Ослепительный Всадник прискачет.
К 1905 году относится и неотделанный набросок, в котором тоже говорится о дальних планетах и о родной Земле:
Свободны дали. Небо открыто.
Смотрите на нас, планеты….
Друзья! Над нами лето, взгляните –
Безоблачен день, беззакатно светел.
И солнце стоит высоко – в зените,
И утро пропел давно уже петел.
Мы все, как дети, слепнем от света,
И сердце встало в избытке счастья.
О, нет, не темница наша планета:
Она, как солнце, горит от страсти!
И Дева-Свобода в дали несказанной
Открылась всем – не одним пророкам!..
Не правда ли, тут чувствуются «вихри», о которых Блок писал Евгению Иванову? Потом он скажет о том же иными словами: «…чудесное, что витало над нами в 1905 году, обогатило нас великими возможностями». В другом случае – назовет свое поколение: «Мы – дети дней свободы». В третьем – напишет Зинаиде Гиппиус (уже после Октября): «…нас разделил не только 1917 год, но даже 1905-й, когда я еще мало видел и мало сознавал в жизни».
Отсюда ясно, чем оказалась для Блока первая русская революция. Оставаясь самим собой, он простился с «мальчишеской мистикой», из созданных распаленным воображением хрупких и не выдержавших столкновения с жизнью «миров иных» шагнул в мир сущий, в мир сытых и голодных, и в трагическом переживании его контрастов и конфликтов обрел опору для своей любви и веры, что были заложены в самой натуре и прорвались голосом совести, силой нравственного чувства.
Поэзия призвана творить чудеса. Декларации, формулировки, доказательства – не дело поэзии, но она, как ничто другое, передает живое ощущение того, что совершается в мире. Много позже Блок скажет, что стихи, казалось бы совсем далекие от жизни, на самом деле рождаются из самого тесного соприкосновения поэта с нею…
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою…
И всем казалось, что радость будет
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
Это – август 1905 года. Позади уже были Кровавое воскресенье, Мукден и Цусима. Душа очнулась от заколдованного сна, мысль пробудилась, но еще не обрела формы. Так – только дуновение свежего ветра, что пронесся над Россией, только еще неясное, еще безотчетное предчувствие светлой жизни…
ДЕЙСТВЕННЫЙ ПЕТЕРБУРГ
1
В самый разгар революционных событий Блок писал Евгению Иванову: «Все дни брожу по городу и смотрю кругом… Петербург упоительнее всех городов мира, я думаю, в эти октябрьские дни».
Война и революция еще более сгустили ту совершенно особую петербургскую атмосферу, которою в начале века дышала тогдашняя интеллигентская элита – и с нею молодой Блок.
Атмосфера была навеяна «Медным всадником» и «Пиковой дамой», «Невским проспектом» и «Шинелью», «Двойником», «Белыми ночами», «Преступлением и наказанием» и «Подростком». Великий город хотели видеть непременно под покровом неразгаданной зловещей тайны. За этим стояли своя философия и своя эстетика, коротко сформулированные Герценом: «В судьбе Петербурга есть что-то трагическое, мрачное и величественное».
Блоку в величайшей мере было свойственно внесенное в русскую литературу, главным образом Достоевским, ощущение Петербурга как одушевленного существа, живущего своей собственной, единственной и неповторимой, жизнью и непостижимым образом воздействующего на бытие и судьбу человека.
«Действенный Петербург» – этими словами Блок отчетливо выразил свое обостренное чувство города, в котором природа – убогая, но овеянная сумрачно-тревожным дыханием ненастья, и великолепное искусство, воплощенное в стройных и соразмерных ансамблях, объединились, чтобы создать уникальный, единственный на всем свете ландшафт.
Игра света и тени, меняющая пейзаж в зависимости от погоды и освещения, широко распахнутые сквозные пространства, мощное течение реки, рассекающей город надвое, венецианская застылость каналов, густая осенняя мгла или прозрачные белые ночи, влажный морской ветер – почти всегда западный, «тот, что узкое горло Фонтанки заливает невской водой», шпили и купола, колонны и арки, увенчанные торжественными квадригами, круто выгнутые мосты, гранитные парапеты – все слагается здесь в единую симфонию воздуха, воды и камня.
Вода и камень – бесспорно, самая приметная черта города, возникшего «из топи блат». Реки, каналы, протоки пересекают все его пространство (ведь их свыше полутораста!), а присутствие моря ощущается в нем всегда: «А в переулках пахнет морем…» Всюду, куда ни пойдешь, – вода, топь, хлябь, лишь огражденные и придавленные камнем и готовые вот-вот вырваться из плена.
В стихах Блока такое представление о городе на Неве нашло, пожалуй, наиболее точное и лапидарное выражение:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207