ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Врубил на малую фонарь шлема. И передернулся от брезгливости. Миллионы миллионов крохотных паучков копошились со всех сторон. Он лежал в живой, трясущейся массе и щуп скафа, показывал, что нет ей ни конца, ни краю. Паучки не причиняли видимого вреда, они сновали по шлему, по металлопластику скафа, они пытались удерживаться на стекле забрала... но все это было настолько гадко, противно и гнусно, что Глеб сдвинул регулятор лучемета до верхнего предела и жег пауков, пока не сели батареи. Кончилось тем, что он остался висеть в одиночестве среди густых черных клубов жирного, насыщенного дыма. Трос лебедки вымотался полностью, и он не мог спуститься, он мог лишь болтаться подобно подвешенной кукле в пустоте и мраке. Но ему все еще казалось, что пауки ползают по коже, снуют в складках скафа, заползают в уши, нос, глаза. Он был близок к безумию. Микролебедка подняла его на поверхность. Он выбрался почти без приключений, сбив по дороге рога какому-то уцелевшему и тоже полусумасшедшему выползню, перерезав глотку крылатому демону с человечьим лицом...
Иннокентий Булыгин долго и нудно материл Глеба, оборотень Хар натужно и беззвучно рычал на него, выражая свое неодобрение, карлик Цай просто скрежетал зубами. Короче, на «Святогор» они вернулись не в духе.
Дил Бронкс молчал, таращил свои желтушные выпученные глазища.
Гуг Хлодрик пил и мычал себе под нос грустную песенку. Никто не знал, где он умудрился раздобыть два ящика рома. Другим выпить Гуг не предлагал. Глеба хватило на полтора часа. Он перекусил со всеми, посидел в сферическом зальчике с низкими потолками, окрещенном ими кают-кампанией. А потом снова напялил свой грязный и помятый скаф, выбрался наружу и, отогнав надоедливо-услужливых киберов, побрел вдоль по бесконечной платформе корабля-матки, побрел к корме, где тускло отливал желтым светом в лучах еще не испоганенного нечистью Солнца его боевой шар. Шарик. Обычно они добирались до боевых машин по внутренним трубоводам, за считанные секунды. Но тут душа просила простора и воли... Глеб брел долго, останавливаясь, молча глядя в черноту Пространства и намеренно отворачиваясь от черноты Земли, висящей огромной уродливо сплюснутой черной тыквой под ногами. Глеб уныло взирал на далекие еле видные звезды и думал, неужто и там, у черта на рогах, не осталось ни одной-единственной паршивой планетенки, где нет нечисти?! неужто и приткнуться уже негде и им место только в непомерных пустых дырах меж мирами, предназначенными для совсем иных?!
Он остановился на самой кромке, не дойдя с полкилометра до шара, до обгорело-черной громадины с проблескивающими желтизной чешуинками керамической брони. Сел, свесив ноги в черную бездну. Призадумался. Человеку нечего делать в Пространстве. Ему, рожденному в тепличных мирах планет, не надо было высовывать своего носа за щиты атмосферы своей теплицы... и все было бы нормально, все было бы хорошо. Ныла спина, саднило в левом локте, голова была тяжелой, но не болела, наверное, там омертвело все, нечему было болеть... сильно чесалась правая нога под коленом, будто там ползал кто-то. Глеб глядел в бесконечность мрака и ощущал себя последним во Вселенной – никого не осталось, он один, усталый, выпотрошенный, измученный, злой и никому не нужный. Ногу свербило все сильнее, он дернул ей, поболтал в пустоте наподобие мальчишки, сидящего на скамейке и не достающего пятками до земли... он тоже не доставал ногами до Земли. Он был маленький, брошенный и беззащитный. Но ему не хотелось уходить отсюда. Жжение и зуд перемещались выше, вместе с чем-то нереальным и ползущим. Глеб знал, что так бывает, это просто шалят кончики нервов... да не только кончики, он весь стал одним болезненным, горящим нервом.
Глеб уже собирался вставать, когда почувствовал, что жжение переходит на бок, затем на грудь, что мелкие, остренькие крючья коготков царапают горло, скребутся, лезут выше. Вот что-то острое впилось в подбородок, вонзилось в нижнюю губу... Он скосил глаза и похолодел от ужаса. Черный восьминогий паук, судорожно перебирая длинными черными лапками с мохнатой бахромой, полз по его лицу, разевая в алчи проголодавшегося птенца свой крохотный клювик. Паук был отвратителен, мерзок, нелеп здесь, внутри скафандра. Но самым нелепым и ужасным были его желтые, горящие осмысленным ненавидящим огнем глаза. Это был разумный, нечеловечески разумный паук, и он раздувался, рос, он уже охватывал цепкими лапами виски, щеки, подбородок, он заглядывал в зрачки, он целился прямо в них своим клювом...
И вот тогда Глеб вскочил. Он хотел закричать, заорать во все горло, но его губы, рот, нос – все было залеплено мягким, почти жидким и одновременно мохнатым брюшком паука. Острейшие когти продавливали кожу висков, кости, вонзались в уши. Дикая боль сводила с ума. И эти лютые, потусторонние глаза – зрачки в зрачки.
Алчный клюв вонзился в переносицу, как раз в тот миг, когда Глеб, раздавив кодовый датчик на груди скафа, откинул забрало... Он еще успел подумать, как мог паучок оттуда, из пропасти земного ада, пробраться, пролезть в его герметичный скаф? Это была последняя мысль. Каким образом?! Потом все развеялось, растаяло во мраке.
Иван упал на колени. Это надо было пережить – на его глазах, за миллионы световых лет отсюда, погиб мученической смертью друг! И он ничем не мог ему помочь. Только теперь Иван догадался, что это такое – жить в Старом Мире и в и д е т ь. Не каждому дано вынести такую жизнь... если это вообще жизнь!
Он вскочил на ноги, бросился в чащу. Он бежал сломя голову, пытаясь вымотать себя, бежал с бешеной скоростью, чудом огибая стволы, перепрыгивая через кустарник, он желал одного – выдохнуться, свалиться без сил, загнанным зверем. И он не мог загнать самого себя. Он бежал час, другой, третий... село солнце и стало темно, а он бежал, первые лучи продырявили сито листвы, а он бежал, и вновь день пошел на склон, а он бежал... Остановился лишь с вновь наступившей темнотой. Остановился вкопанным столбом, смерил пульс – сердце билось так, будто он только что проснулся, усталости не было, даже дыхание не участилось. Это было непостижимо. Но это было.
Иван повалился в траву. И уснул.
Во сне к нему пришел волхв. Он был как две капли воды похож на двух предыдущих. Лицо его озарял лунный свет, хотя никакой луны сквозь густые кроны не было видно.
– Я тебе не снюсь, – сказал он. – И ты не спишь. Тебе не нужен сон. Священный лес наделяет тебя силами подлинного росса.
– Если убьют всех моих близких,– ответил Иван, – мне не нужны будут никакие силы, мне не нужна будет жизнь.
Волхв покачал головой.
– Ты обманываешь сам себя. И жизнь и силы тебе будут нужны. И смерть каждого близкого тебе человека будет укреплять тебя, делать мудрее, добрее, необоримее и справедливей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139