Салаги. Что они понимают… Он не спит третью автономку. Третью! Совсем не спит. Паршин сходил четыре, не вынимая. Но он молодой, Паршин. Ему еще можно. По молодости все можно.
Нельзя спать на левом боку. Там сердце. Но там всегда снится жена…
Жена. Неужели люди когда-нибудь поймут друг друга? В третий раз одно и то же: кто-то высокий, в сапогах, топчет, давит что-то розовое, уродливое, маленькое, скользкое. Это маленькое извивается, бьется, а раны тут же рубцуются, и урод пищит, тонко пищит…
Он кричал — не слышат, он стал бить оконные рамы; кулаком — раз, — и стекла в стороны… Проснулся оттого, что бился в переборку. Нельзя. Так нельзя. Нужно спать. Таблеток целая куча. Как люди спят по восемь часов подряд? Не понимаю. Уже год, как не понимаю — целая груда — и ни в одном глазу.
Девяносто на шестьдесят. Давление. На собрании он чуть не упал. Плохо. Ноги ватные. Во рту язык. Сухой. Воздуха. Не было воздуха. Хорошо, что никто не заметил. Прошло.
Самая тяжелая в этом году первая. В первую автономку он ждал. Все время ждал. Сейчас тоже, но уже не так. А тогда…
Командующий сказал: «Жди». Сказал и пожалел, спохватился. Потом говорил какую-то чушь и прихватил за прическу. Старый дурак.
И он не спал. Ждал. Каждое всплытие. Людям не сказал, но все и так поняли. Все ждали.
Сигнал — и лодка вздрагивает, ракеты толкают ее. Одна за другой. Все! Хоть одна, но дойдет. Обязательно. Одной достаточно — снесет все. Сволочи. О, господи!
Психозы начались с середины. Он срывался на мелочах — бросался на всех подряд. Все тогда ждали. Было дело… Три автономки в году — это много. Много. Надо спать… спать. А у виска бьется: что-то должно случиться… что-то должно случиться…
Сколько раз он ловил себя: его успокаивает, если что-то случается и все обходится — сразу отпускает. Спать. Надо спать…
Тогда пришли — и сразу под погрузку ракет. И это вместо того, чтоб по домам. Бабы мерзли… начальник штаба орал на строй:
— Куда побежали!
А строй — мимо! Козел. К женам побежали. К семьям. Сам-то ты сколько капитанил? Одну? Ты, электровеник! Укатаешься еще. И не такие приходили. Он отпустил. Пусть хоть жен поцелуют. Люди же…
Не выводились. Всю ночь простояли у стацпирса. После ночи бегали втихаря домой отмечаться. А в шесть утра — назад.
Утром ушли. Проболтались без толку. Пришли. Догрузились — и опять в море на стрельбу.
Ту стрельбу он до сих пор помнит. Черт знает на чем мы в море ходим.
— Ава-рий-ная тревога! Поступление воды во второй!
— Чего орешь?! Много воды?
— Льет, товарищ командир! Крышку не дожало!
— Дожмет! Должно дожать…
— Товарищ командир! Скорость вне предела!
Ему хотелось крикнуть: «Заткнись!»
Потом крутили атаку в кают-компании и помирали со смеху. Анекдот, но три балла есть.
По приходе он опять напился. По-черному. Никто ему ничего не сказал. Ни слова. Даже эти. Они давно ему ничего не говорят. А раньше говорили. Раньше:
— Валерий Николаевич, вы не соответствуете высокому званию.
Ах ты гнида лощеная, болотная. Он не соответствует, да?
А этот выродок соответствует? Он всему соответствует, а я, значит, пьяница? Тридцать автономок только командиром! А у этого хлыща грудь в орденах, как у кобеля на выставке! Это как?
Ладно. Не в орденах дело. Не за них служим. Но этот гад, оказывается, родину любит больше, страдает он, а Валерий Николаевич, пьянь залетная, ему мешает, гадит ему Валерий Николаевич!
Сволочи… Да ладно, все позади. Он тогда не мог не напиться. Сам не свой был. Люди, дети — все вокруг смеется, дышит, солнце — и все живы. Он привел всех домой. Всех. Он ждал всю автономку и не дождался. Слава богу. Как тут не напиться. А может, и можно было… А-а, ну их… к аллаху…
Опять погрузки — днем и ночью. Учение. Триста тысяч в Норвегии, у наших границ. Триста тысяч! И опять он ждал. Он теперь все время ждет. Не так, конечно, как в первую, но ждет…
В первый раз экипаж напился в первый же праздник. Второй раз — во второй. Повально. С залетами и ночевками в комендатуре. Комдив тогда ничего не сказал. Нет, сказал:
— Я же просил вас, Валерий Николаевич…
Хороший мужик комдив. Что толку с того, что он просил.
— Объясните людям, будет отдых, будет… потом… я обещаю…
Так когда же он будет, товарищ комдив? Во вторую загребли случайно. Некому было идти. Всегда идти некому…
Жена ему этого не простила. А он просто никак не мог поверить, что в отпуске, — все шлялся по поселку, шлялся… Вот и дошлялся — загребли…
Очнулся в море с первой аварийной тревогой. Потом пришли и — снова в море загнали.
Море… Как он тогда сказал тому проверяющему: «У меня нет плохих офицеров».
Правильно. Молодцы ребята С этими можно — в окопы, в штыки, врукопашную… к черту на рога… эти не будут в спину… Мои ребята… Хоть и драть их надо… Всех надо драть… Спать… спать…
«Лодка, как космический корабль, в глубинах океана…» Где он это читал? Писатели! На пузо — и по трюмам! Ползать десять лет в дерьме! По уши! Потом пиши. Сколько хочешь. Если сможешь разговаривать с людьми, если захочешь разговаривать, а не просто кивать.
«Космический корабль». Да-а, Солярис. Ночью только вахта — остальные по койкам. И корабль пуст. Переходы, переборки, трапы. Кажется. Это только кажется. Аварийная тревога — и повылетают в трусах. «Космический корабль».
Сколько их было, аварийных тревог? Старое железо. «Наша старушка состарилась с нами».
С рук до локтей — как кожу сняли. Чувствую. Все. Давно. Пять автономок назад началось: красное мясо, жилы, кровь пульсирует. И по металлу. И каждый шорох — в тело, как удар!
Хочется орать, бежать. В центральный. Кажется — вот сейчас надо бежать, вот сейчас.
Нель-зя. Нельзя, капитан. Ти-и-хо. Ле-е-жать. Ты просто устал. Ты спи, капитан, спи. Что это? Почему крен? Спокойно — подвсплыли, вот и крен. Качает. Наверху — шторм. Атлантика. Лежа-а-ть, капитан.
Что-то должно случиться… Что-то должно… случиться… Тихо. Ничего не случится. Спать, капитан, спать.
Вахтенный внизу слишком быстро докладывает, волнуется. Ну-ка, какая смена? Где часы? 18 часов. Вторая смена — это Шишов, он всегда волнуется.
Спи, капитан, спи… надо спать. Только не на левом боку. Не на левом…
ПРОВЕРКА
Штаб. Проверка на самом высоком уровне. На уровне главкома. Все двери кабинетов закрыты. В кабинетах клерки из проверки. Роют клерки.
В коридорах прессованная тишина. Вымерло. У входа — дневальный по штабу. Открывается дверь, и входит контр-адмирал. Это инспектор, председатель, старший всей этой шайки проверяющих.
Дневальный:
— Смирно! Товарищ генерал-майор, дневальный по штабу матрос Козлов!
Представился.
Адмиралу показалось, что матрос оговорился.
— Вы что, не различаете воинских званий?
— Никак нет! Различаю!
— Ну тогда представьтесь еще раз.
— Товарищ генерал-майор!
1 2 3 4 5 6 7
Нельзя спать на левом боку. Там сердце. Но там всегда снится жена…
Жена. Неужели люди когда-нибудь поймут друг друга? В третий раз одно и то же: кто-то высокий, в сапогах, топчет, давит что-то розовое, уродливое, маленькое, скользкое. Это маленькое извивается, бьется, а раны тут же рубцуются, и урод пищит, тонко пищит…
Он кричал — не слышат, он стал бить оконные рамы; кулаком — раз, — и стекла в стороны… Проснулся оттого, что бился в переборку. Нельзя. Так нельзя. Нужно спать. Таблеток целая куча. Как люди спят по восемь часов подряд? Не понимаю. Уже год, как не понимаю — целая груда — и ни в одном глазу.
Девяносто на шестьдесят. Давление. На собрании он чуть не упал. Плохо. Ноги ватные. Во рту язык. Сухой. Воздуха. Не было воздуха. Хорошо, что никто не заметил. Прошло.
Самая тяжелая в этом году первая. В первую автономку он ждал. Все время ждал. Сейчас тоже, но уже не так. А тогда…
Командующий сказал: «Жди». Сказал и пожалел, спохватился. Потом говорил какую-то чушь и прихватил за прическу. Старый дурак.
И он не спал. Ждал. Каждое всплытие. Людям не сказал, но все и так поняли. Все ждали.
Сигнал — и лодка вздрагивает, ракеты толкают ее. Одна за другой. Все! Хоть одна, но дойдет. Обязательно. Одной достаточно — снесет все. Сволочи. О, господи!
Психозы начались с середины. Он срывался на мелочах — бросался на всех подряд. Все тогда ждали. Было дело… Три автономки в году — это много. Много. Надо спать… спать. А у виска бьется: что-то должно случиться… что-то должно случиться…
Сколько раз он ловил себя: его успокаивает, если что-то случается и все обходится — сразу отпускает. Спать. Надо спать…
Тогда пришли — и сразу под погрузку ракет. И это вместо того, чтоб по домам. Бабы мерзли… начальник штаба орал на строй:
— Куда побежали!
А строй — мимо! Козел. К женам побежали. К семьям. Сам-то ты сколько капитанил? Одну? Ты, электровеник! Укатаешься еще. И не такие приходили. Он отпустил. Пусть хоть жен поцелуют. Люди же…
Не выводились. Всю ночь простояли у стацпирса. После ночи бегали втихаря домой отмечаться. А в шесть утра — назад.
Утром ушли. Проболтались без толку. Пришли. Догрузились — и опять в море на стрельбу.
Ту стрельбу он до сих пор помнит. Черт знает на чем мы в море ходим.
— Ава-рий-ная тревога! Поступление воды во второй!
— Чего орешь?! Много воды?
— Льет, товарищ командир! Крышку не дожало!
— Дожмет! Должно дожать…
— Товарищ командир! Скорость вне предела!
Ему хотелось крикнуть: «Заткнись!»
Потом крутили атаку в кают-компании и помирали со смеху. Анекдот, но три балла есть.
По приходе он опять напился. По-черному. Никто ему ничего не сказал. Ни слова. Даже эти. Они давно ему ничего не говорят. А раньше говорили. Раньше:
— Валерий Николаевич, вы не соответствуете высокому званию.
Ах ты гнида лощеная, болотная. Он не соответствует, да?
А этот выродок соответствует? Он всему соответствует, а я, значит, пьяница? Тридцать автономок только командиром! А у этого хлыща грудь в орденах, как у кобеля на выставке! Это как?
Ладно. Не в орденах дело. Не за них служим. Но этот гад, оказывается, родину любит больше, страдает он, а Валерий Николаевич, пьянь залетная, ему мешает, гадит ему Валерий Николаевич!
Сволочи… Да ладно, все позади. Он тогда не мог не напиться. Сам не свой был. Люди, дети — все вокруг смеется, дышит, солнце — и все живы. Он привел всех домой. Всех. Он ждал всю автономку и не дождался. Слава богу. Как тут не напиться. А может, и можно было… А-а, ну их… к аллаху…
Опять погрузки — днем и ночью. Учение. Триста тысяч в Норвегии, у наших границ. Триста тысяч! И опять он ждал. Он теперь все время ждет. Не так, конечно, как в первую, но ждет…
В первый раз экипаж напился в первый же праздник. Второй раз — во второй. Повально. С залетами и ночевками в комендатуре. Комдив тогда ничего не сказал. Нет, сказал:
— Я же просил вас, Валерий Николаевич…
Хороший мужик комдив. Что толку с того, что он просил.
— Объясните людям, будет отдых, будет… потом… я обещаю…
Так когда же он будет, товарищ комдив? Во вторую загребли случайно. Некому было идти. Всегда идти некому…
Жена ему этого не простила. А он просто никак не мог поверить, что в отпуске, — все шлялся по поселку, шлялся… Вот и дошлялся — загребли…
Очнулся в море с первой аварийной тревогой. Потом пришли и — снова в море загнали.
Море… Как он тогда сказал тому проверяющему: «У меня нет плохих офицеров».
Правильно. Молодцы ребята С этими можно — в окопы, в штыки, врукопашную… к черту на рога… эти не будут в спину… Мои ребята… Хоть и драть их надо… Всех надо драть… Спать… спать…
«Лодка, как космический корабль, в глубинах океана…» Где он это читал? Писатели! На пузо — и по трюмам! Ползать десять лет в дерьме! По уши! Потом пиши. Сколько хочешь. Если сможешь разговаривать с людьми, если захочешь разговаривать, а не просто кивать.
«Космический корабль». Да-а, Солярис. Ночью только вахта — остальные по койкам. И корабль пуст. Переходы, переборки, трапы. Кажется. Это только кажется. Аварийная тревога — и повылетают в трусах. «Космический корабль».
Сколько их было, аварийных тревог? Старое железо. «Наша старушка состарилась с нами».
С рук до локтей — как кожу сняли. Чувствую. Все. Давно. Пять автономок назад началось: красное мясо, жилы, кровь пульсирует. И по металлу. И каждый шорох — в тело, как удар!
Хочется орать, бежать. В центральный. Кажется — вот сейчас надо бежать, вот сейчас.
Нель-зя. Нельзя, капитан. Ти-и-хо. Ле-е-жать. Ты просто устал. Ты спи, капитан, спи. Что это? Почему крен? Спокойно — подвсплыли, вот и крен. Качает. Наверху — шторм. Атлантика. Лежа-а-ть, капитан.
Что-то должно случиться… Что-то должно… случиться… Тихо. Ничего не случится. Спать, капитан, спать.
Вахтенный внизу слишком быстро докладывает, волнуется. Ну-ка, какая смена? Где часы? 18 часов. Вторая смена — это Шишов, он всегда волнуется.
Спи, капитан, спи… надо спать. Только не на левом боку. Не на левом…
ПРОВЕРКА
Штаб. Проверка на самом высоком уровне. На уровне главкома. Все двери кабинетов закрыты. В кабинетах клерки из проверки. Роют клерки.
В коридорах прессованная тишина. Вымерло. У входа — дневальный по штабу. Открывается дверь, и входит контр-адмирал. Это инспектор, председатель, старший всей этой шайки проверяющих.
Дневальный:
— Смирно! Товарищ генерал-майор, дневальный по штабу матрос Козлов!
Представился.
Адмиралу показалось, что матрос оговорился.
— Вы что, не различаете воинских званий?
— Никак нет! Различаю!
— Ну тогда представьтесь еще раз.
— Товарищ генерал-майор!
1 2 3 4 5 6 7