Впрочем, это не мешало ему - наоборот. С некоторых пор яркий
свет раздражал глаза, они непрестанно слезились. А тьма успокаивала. Ночь -
время колдовства, время силы, которая большинству недоступна.
/С некоторых пор - тебе тоже/.
- Ага, - произнес знакомый тягучий голос. - С добрым утром, вернее, с
доброй ночью. Отдохнул?
Старик кивнул, потом подумал, что сокамерник может не увидеть: - Да.
- Вот и хорошо, - сказал обладатель драных перчаток. - А то я уже умираю
от любопытства. Так чем же ты не угодил местным властям?
Старик поднялся с соломы, пятерней прошелся по волосам, скривился, когда
палец застрял в спутанной пряди. Сокамерник терпеливо ждал.
- Они считают меня самозванцем, - признался старик.
- Н-да? И за кого же ты изволишь себя выдавать?
- Я ни за кого себя не выдаю! - огрызнулся старик. - Я и есть - он.
- Кто "он"? - зевнул сокамерник.
- Мерлин.
- Великий и ужасный? - обладатель рваных перчаток рассмеялся лающим
смехом.
Потом покачал головой и вздохнул: - А чего ж ты здесь очутился, если
Мерлин? Надо было их всех - в жаб! Ну-ка! - человек спрыгнул с полки и
зажег неведомо откуда добытый огарок свечи. Огниво спрятал в карман, а
огарок в низеньком подсвечнике с широкой ручкой и толстым слоем оплывшего
воска сунул чуть ли не под нос старику. Тот поморщился и рукой оттолкнул
подсвечник.
Теперь он мог, наконец, рассмотреть сокамерника. Это был мужчина средних
лет, с густой черной бородой и черными же волосами, в грязной ношеной
одежде, с которой никак не вязалась ярко-алая роза, продетая в дырку на
куртке. Дырка эта была проверчена (или же образовалась иным способом)
напротив сердца, так что издали даже могло показаться, что обладатель
тягучего голоса ранен, и кровь выплеснулась наружу - настолько алой была
эта роза.
Человек отвел в сторону подсвечник, вволю насмотревшись на сотоварища по
несчастью, покачал головой и пробормотал: - Похож.
- Что значит "похож"? - возмутился старик, брызгая слюной. - Я и есть
Мерлин!
- Н-да? - иронически поднял левую бровь сокамерник. - Тогда почему ты
здесь? Впрочем, кажется я повторяюсь - извини. Извини-те. Но мне любопытно,
уж уважь глупца - почему?
- Потому что, - пробурчал старик. - Потому что не могу. Растерял силу.
- А-а, - лениво протянул человек, поправляя алую розу. - Тогда понятно.
Тогда - да. А делать что собираешься?
- Идти к королю, - ответил старик, ожидая смеха.
Смеха не последовало, и он спросил: - Кто нынче король-то?
- Ты что ж, за время пути так и не узнал? - искренне удивился
сокамерник.
- Не до того было, - отмахнулся старик.
- Понимаю, - кивнул обладатель драных перчаток. - Ну так короля
нынешнего зовут (как, кстати, и меня) просто - Генрих. Легко запомнить,
правда?
Старик кивнул и опустил голову, углубившись в свои думы.
- А я, - сказал Генрих, покачивая в воздухе раззявившим пасть сапогом, -
а я вот думаю: значит, правда все, что люди говорили.
Его слушатель рассеянно поднял голову, пожал плечами и снова нырнул в
пучину воспоминаний.
- Думаю, - продолжал обладатель рваных перчаток, ничуть не смущенный
таким явным его пренебрежением, - думаю, стало быть, не зря люди говорили,
что недавно в Холм попала молния и расколола его надвое. А ведь многие не
верят.
Он выжидающе уставился на старика.
Тот раздраженно почесал под бородой и кинул: - Как же, пускай не верят!
Я им всем докажу!
- Так ведь вот в чем весь фокус... - воодушевленно продолжал Генрих, но
стук сапог в коридоре прервал его размышления.
Дверь открылась. Толстый стражник, вздохнув и колыхая щеками, неожиданно
отдал честь: - Ваше величество, завтра прибудет посол.
Когда изволите принять?
Король спрыгнул с тюремной койки и махнул рукой: - Завтра, пускай его
пригласят к обеду. И, - добавил он, когда стражник уже собрался уходить, -
будь здесь где-нибудь поблизости. А лучше, оставь мне ключ.
Толстяк так и сделал; поклонился и ушагал прочь. Генрих запер дверь
изнутри и снова уселся на полку.
- Прошло много лет, - сказал он изменившимся голосом, спокойным и
властным. - Прошло много лет с тех пор, как Артур умер, а ты был усыплен в
Холме. О тебе не забыли, но твой образ, сложившийся в народе, давно уже не
соответствует действительности. Потому и камни.
Их пугает одна только мысль о том, что даже великий Мерлин, чародей и
прорицатель, может состариться и подряхлеть. Они готовы убить тебя, лишь бы
остался жив твой образ. И если дать им такую возможность, они так и
сделают.
Старик поднял на Генриха взгляд и потряс в воздухе руками: - Но почему?
Ведь ты же знаешь, что мое могущество еще можно возвратить.
Ты, король, ты наверняка знаешь, что дело лишь в моем амулете. Им не
может воспользоваться никто, кроме меня, и он наверняка хранится где-нибудь
в Камелоте. Роза, алая роза, никогда не увядающая и никогда...
Внезапно, озаренный какой-то мыслью, он поднял взор на цветок, торчащий
из дыры в куртке Генриха.
- Камелота больше нет, - жестко сказал король. - А амулет - вот он, со
мной. Но за эти годы он уже утратил все свои магические свойства.
А мы давным-давно решили отказаться от услуг магов. Это слишком накладно
и ненадежно. Я пытаюсь объяснить тебе то, во что ты не желаешь поверить -
ты никому здесь не нужен. Мир живет по-другому, иначе, чем это было при
Артуре и тебе. Да, вы оба, и ты, и он, нужны людям - но только как символы.
И народ желает верить в то, что вы когда-нибудь вернетесь - и при этом не
допустит, чтобы вы вернулись на самом деле. Вы хороши как сказка. Как явь
вы никому не нужны.
- Дай! - глаза старика блестели, он тянул свои высохшие сморщенные руки
живой мумии, и они дрожали. - Дай! Дай мне ее! Дай!
- Повторяю, она уже потеряла всю свою силу, - сказал король.
- Впрочем, - добавил он, чуть поразмыслив, - я дам ее тебе. Бери.
Он выдернул розу из дыры, укололся шипом и раздраженно сунул
кровоточащий палец в рот. Другой рукой Генрих передал розу старику, и тот
бережно, как младенца, принял ее.
Король зачарованно следил за тем, как старик уложил розу рядом с собой
на клок соломы и, закрыв глаза, пытался что-то сделать. Генрих не знал, что
именно, да и не желал вмешиваться в дела колдунов.
Впрочем, нынешние колдуны и в подметки не годились этому.
Старик возился с цветком долго, около часа. Все это время король
вынужден был ждать. Он ждал. До обеда с послом было еще далеко. А у него
оставалось здесь незавершенное дело.
Через час старик вынужден был сдаться. Он недоверчиво покачал головой,
но факты оставались фактами. Сила ушла. Видимо, уже навсегда.
- Не могу, - прошептал он, возвращая розу Генриху. Тот сунул ее на
старое место и присел на корточки подле старика.
1 2 3