Дерево поднималось почти до вершины утеса, а под его ветвями вполне могли расположиться пятьсот человек; листва его была довольно скудной, но сплошь покрывший его ветви испанский мох образовал настоящую крышу, не пропускающую солнечных лучей.
Но не величина дерева выделяла его среди многочисленных собратьев. Оно привлекало к себе внимание стоящей между его двумя огромными, выступающими над землей корнями хижиной - весьма примитивным сооружением, которому эти огромные плоские корни служили боковыми стенами. Переднюю стену хижины заменял частокол из бамбуковых палок. Из них же была сделана и дверь вернее, калитка, державшаяся, как на петлях, на ивовых прутьях. Устройство крыши также было нехитрое. На выступы корней, образующих боковые стены, было настлано несколько поперечных шестов и на них положены длинные перистые листья капустной пальмы.
Хижина получилась треугольной, но не такой уж тесной. Во всяком случае, она была достаточно просторна для своего обитателя - единственного, судя по бамбуковому настилу, служившему кроватью, который был слишком узок для двоих; все постельные принадлежности состояли из камышовой циновки и драного одеяла. Тут же валялись кое-какие предметы мужской одежды. Значит, здесь жил мужчина. Обстановка отличалась необыкновенной скудостью. Собственно говоря, кроме настила, служившего, по-видимому, не только постелью, но и столом и стулом, старого жестяного котелка и нескольких тыквенных бутылок и мисок, в хижине не было ничего, что заслуживало бы название домашней утвари.
Зато здесь находилось множество вещей, характер и назначение которых было трудно определить. По стенам висели странные предметы; некоторые - просто смешные, другие - внушающие ужас. Среди последних особенно бросались в глаза кожа безобразной ямайской ящерицы, двухголового змея, череп и клыки дикого кабана, высушенные ящерицы гекко, огромные летучие мыши, морды которых были похожи на человеческие лица, и другие отвратительные создания. Еще более таинственным было содержание небольших мешочков, подвешенных к стропилам крыши: комочки белой глины, когти филина, клювы и перья попугаев, зубы кошек, аллигаторов и агути, тряпицы, кусочки битого стекла и целый ворох совершенно непонятных вещей. В углу стояла корзина, наполненная ядовитыми корешками и травами.
Чужестранец, случайно попавший сюда, решительно ничего не понял бы, но житель Ямайки, знакомый с верованиями короманти, сразу определил бы, что странные предметы - африканские фетиши, что хижина - храм Оби и что хозяин ее - жрец этого культа.
Глава LV
ЧАКРА, ЖРЕЦ ОБИ
Солнце уже опускалось в голубизну Караибского моря, окрашивая в кармин блестящую, искрящуюся поверхность Утеса Юмбо, когда на тропинке, ведущей к вершине утеса, показалась человеческая фигура. Несмотря на царивший в тропическом лесу мрак, сгущавшийся вместе с быстро надвигавшимися сумерками, можно было без труда определить, что это женщина, и, судя по цвету кожи, мулатка. Она и одета была так, как обычно одеваются "цветные" женщины на Ямайке: платье из пестрого ситца с широким вырезом на груди, на голове пестрый платок. Из этого и состоял весь ее костюм, если не считать рубашки сомнительной белизны, вышитый край которой виднелся в вырезе платья. Ноги мулатки были босы.
Это была высокая, крупная женщина. Лицо ее нельзя было назвать некрасивым, хотя оно не отличалось тонкостью черт. Но красота была грубой, чувственной.
Мулатка шла твердой походкой, говорившей о смелости и решимости. И в самом деле, требовалась немалая решимость, чтобы отважиться в такой поздний час отправиться одной на Утес Юмбо. Но есть чувства более сильные, чем страх. Он отступает перед страстной любовью и перед жгучей ревностью.
Наверно, одинокую путницу терзала одна из этих страстей.
Сквозившее во взгляде женщины нервное беспокойство, переходящее временами в сильную тревогу, заставляло предполагать скорее ревность. Любовь не так мрачна, она всегда таит в себе надежду. Только необычное дело могло привести мулатку ночью на Утес Юмбо, но какое, догадаться было невозможно. В руке она несла корзинку с провизией. Из-под полуоткрытой крышки виднелись бататы, помидоры, бананы, стручковый перец и большой кусок жареной цесарки.
Могло бы показаться, что она идет на рынок. Но поздний час, обеспокоенный вид мулатки, самое место - все это не допускало предположения, что провизия предназначена для продажи. Да и кто бы купил ее на Утесе Юмбо! Впрочем, мулатка направлялась не туда. Вот она дошла до места, откуда уже видна его вершина, постояла минуты две, огляделась по сторонам, как будто проверяя, не сбилась ли с пути, и затем свернула влево. Не страх погнал ее прочь от утеса, ибо она шла теперь к месту, пользующемуся не менее дурной репутацией: она направлялась к Ущелью Дьявола.
Теперь уже не оставалось сомнений, что мулатка шла именно туда. Хотя тропы к ущелью не было, она выбирала направление с уверенностью, ясно показывавшей, что она здесь не впервые. Она смело пробиралась сквозь путаницу ветвей и лиан, пока не дошла до края ущелья, откуда начинался спуск к озеру. Тут мулатка остановилась и стала подавать кому-то сигналы.
Вынув из кармана небольшой белый платок, она повесила его на сук дерева, росшего над самым обрывом, и, опершись рукой о древесный ствол, устремила внимательный взгляд на озеро внизу. В сгустившейся темноте даже белый платок мог остаться незамеченным, но мулатку это, по-видимому, не беспокоило. Лицо ее выражало уверенность, словно она не сомневалась в том, что тот, кому подан знак, заранее уведомлен и ждет его.
Она не обманулась в ожиданиях. Не прошло и пяти минут, как из-за темных ветвей и мхов у дальнего края озера показался челн и поплыл к месту, где стояла женщина.
В лодке находился только один человек. Даже в вечерней темноте можно было заметить, как безобразна его наружность.
Это был старый негр огромного роста, о чем свидетельствовала громадная ширина плеч, на которых сидела большая, почти без шеи, голова. Он был горбат. Неимоверно длинные, обезьяньи руки давали ему возможность дотягиваться до бортов лодки без всяких усилий, не меняя положения: туловище его все время оставалось неподвижным.
Одет он был причудливо и странно. Только штаны на нем были такие, какие обычно носят все рабы на сахарных плантациях - из грубого белого холста. Грязновато-желтый оттенок их ясно говорил, что штаны давно не знали стирки, а буро-красные пятна свидетельствовали о том, что если их и касалась влага, то не вода, а кровь. На плечи негра был накинут плащ из звериных шкур, доходивший ему до ляжек, а у горла стянутый кожаным ремнем. Негр был бос, да он и не нуждался в обуви - так заскорузли и огрубели подошвы его ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Но не величина дерева выделяла его среди многочисленных собратьев. Оно привлекало к себе внимание стоящей между его двумя огромными, выступающими над землей корнями хижиной - весьма примитивным сооружением, которому эти огромные плоские корни служили боковыми стенами. Переднюю стену хижины заменял частокол из бамбуковых палок. Из них же была сделана и дверь вернее, калитка, державшаяся, как на петлях, на ивовых прутьях. Устройство крыши также было нехитрое. На выступы корней, образующих боковые стены, было настлано несколько поперечных шестов и на них положены длинные перистые листья капустной пальмы.
Хижина получилась треугольной, но не такой уж тесной. Во всяком случае, она была достаточно просторна для своего обитателя - единственного, судя по бамбуковому настилу, служившему кроватью, который был слишком узок для двоих; все постельные принадлежности состояли из камышовой циновки и драного одеяла. Тут же валялись кое-какие предметы мужской одежды. Значит, здесь жил мужчина. Обстановка отличалась необыкновенной скудостью. Собственно говоря, кроме настила, служившего, по-видимому, не только постелью, но и столом и стулом, старого жестяного котелка и нескольких тыквенных бутылок и мисок, в хижине не было ничего, что заслуживало бы название домашней утвари.
Зато здесь находилось множество вещей, характер и назначение которых было трудно определить. По стенам висели странные предметы; некоторые - просто смешные, другие - внушающие ужас. Среди последних особенно бросались в глаза кожа безобразной ямайской ящерицы, двухголового змея, череп и клыки дикого кабана, высушенные ящерицы гекко, огромные летучие мыши, морды которых были похожи на человеческие лица, и другие отвратительные создания. Еще более таинственным было содержание небольших мешочков, подвешенных к стропилам крыши: комочки белой глины, когти филина, клювы и перья попугаев, зубы кошек, аллигаторов и агути, тряпицы, кусочки битого стекла и целый ворох совершенно непонятных вещей. В углу стояла корзина, наполненная ядовитыми корешками и травами.
Чужестранец, случайно попавший сюда, решительно ничего не понял бы, но житель Ямайки, знакомый с верованиями короманти, сразу определил бы, что странные предметы - африканские фетиши, что хижина - храм Оби и что хозяин ее - жрец этого культа.
Глава LV
ЧАКРА, ЖРЕЦ ОБИ
Солнце уже опускалось в голубизну Караибского моря, окрашивая в кармин блестящую, искрящуюся поверхность Утеса Юмбо, когда на тропинке, ведущей к вершине утеса, показалась человеческая фигура. Несмотря на царивший в тропическом лесу мрак, сгущавшийся вместе с быстро надвигавшимися сумерками, можно было без труда определить, что это женщина, и, судя по цвету кожи, мулатка. Она и одета была так, как обычно одеваются "цветные" женщины на Ямайке: платье из пестрого ситца с широким вырезом на груди, на голове пестрый платок. Из этого и состоял весь ее костюм, если не считать рубашки сомнительной белизны, вышитый край которой виднелся в вырезе платья. Ноги мулатки были босы.
Это была высокая, крупная женщина. Лицо ее нельзя было назвать некрасивым, хотя оно не отличалось тонкостью черт. Но красота была грубой, чувственной.
Мулатка шла твердой походкой, говорившей о смелости и решимости. И в самом деле, требовалась немалая решимость, чтобы отважиться в такой поздний час отправиться одной на Утес Юмбо. Но есть чувства более сильные, чем страх. Он отступает перед страстной любовью и перед жгучей ревностью.
Наверно, одинокую путницу терзала одна из этих страстей.
Сквозившее во взгляде женщины нервное беспокойство, переходящее временами в сильную тревогу, заставляло предполагать скорее ревность. Любовь не так мрачна, она всегда таит в себе надежду. Только необычное дело могло привести мулатку ночью на Утес Юмбо, но какое, догадаться было невозможно. В руке она несла корзинку с провизией. Из-под полуоткрытой крышки виднелись бататы, помидоры, бананы, стручковый перец и большой кусок жареной цесарки.
Могло бы показаться, что она идет на рынок. Но поздний час, обеспокоенный вид мулатки, самое место - все это не допускало предположения, что провизия предназначена для продажи. Да и кто бы купил ее на Утесе Юмбо! Впрочем, мулатка направлялась не туда. Вот она дошла до места, откуда уже видна его вершина, постояла минуты две, огляделась по сторонам, как будто проверяя, не сбилась ли с пути, и затем свернула влево. Не страх погнал ее прочь от утеса, ибо она шла теперь к месту, пользующемуся не менее дурной репутацией: она направлялась к Ущелью Дьявола.
Теперь уже не оставалось сомнений, что мулатка шла именно туда. Хотя тропы к ущелью не было, она выбирала направление с уверенностью, ясно показывавшей, что она здесь не впервые. Она смело пробиралась сквозь путаницу ветвей и лиан, пока не дошла до края ущелья, откуда начинался спуск к озеру. Тут мулатка остановилась и стала подавать кому-то сигналы.
Вынув из кармана небольшой белый платок, она повесила его на сук дерева, росшего над самым обрывом, и, опершись рукой о древесный ствол, устремила внимательный взгляд на озеро внизу. В сгустившейся темноте даже белый платок мог остаться незамеченным, но мулатку это, по-видимому, не беспокоило. Лицо ее выражало уверенность, словно она не сомневалась в том, что тот, кому подан знак, заранее уведомлен и ждет его.
Она не обманулась в ожиданиях. Не прошло и пяти минут, как из-за темных ветвей и мхов у дальнего края озера показался челн и поплыл к месту, где стояла женщина.
В лодке находился только один человек. Даже в вечерней темноте можно было заметить, как безобразна его наружность.
Это был старый негр огромного роста, о чем свидетельствовала громадная ширина плеч, на которых сидела большая, почти без шеи, голова. Он был горбат. Неимоверно длинные, обезьяньи руки давали ему возможность дотягиваться до бортов лодки без всяких усилий, не меняя положения: туловище его все время оставалось неподвижным.
Одет он был причудливо и странно. Только штаны на нем были такие, какие обычно носят все рабы на сахарных плантациях - из грубого белого холста. Грязновато-желтый оттенок их ясно говорил, что штаны давно не знали стирки, а буро-красные пятна свидетельствовали о том, что если их и касалась влага, то не вода, а кровь. На плечи негра был накинут плащ из звериных шкур, доходивший ему до ляжек, а у горла стянутый кожаным ремнем. Негр был бос, да он и не нуждался в обуви - так заскорузли и огрубели подошвы его ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102