"Я в плену у команчей. Это военный отряд. У него много пленных женщин и детей. Мы идем к северо-западу. Я спаслась от смерти, но боюсь..."
На этих словах письмо обрывалось. Подписи не было, но она и не нужна была!
Как это ни трудно было, я узнал почерк Изолины. Она, очевидно, отломила иглу листа, чтобы ею написать свое письмо. Слава Богу, она спасена! Но чего она боится? Ужасной судьбы, о которой даже и подумать страшно... Почему письмо так внезапно оборвалось?
Я несколько раз перечитал записку и пересмотрел все остальные листья агавы, надеясь найти еще что-нибудь от любимой, но мои поиски были безуспешными.
Товарищи мои продолжали спать, а я, встревоженный письмом Изолины, не мог даже и думать о сне.
Недалеко от меня похрустывала трава. Это наши лошади лакомились роскошным кормом, набираясь сил для предстоящей работы...
Внезапно меня охватило неприятное ощущение холода. Поднялся резкий, все усиливающийся северный ветер, и в течение получаса температура упала, по крайней мере, до пятнадцати градусов по Фаренгейту.
Я был знаком с суровой зимой в Канаде, переезжал замерзшие озера... Но подобного холода мне не приходилось еще испытывать. А предшествовавшая жара делала стужу еще более ощутимой. Мне казалось, что у меня кровь стынет в жилах.
Я закутался в буйволовую шкуру, оброненную каким-то дикарем. Не рассчитывая ночевать под открытым небом, почти никто из нас не взял с собой ничего теплого. Лишь некоторые счастливцы имели возможность закутаться в одеяла, между тем как другие старались укрыться от ветра в кустах. Кто-то посоветовал развести костер, но более благоразумные отвергли это предложение, особенно Рюб и Гарей: огонь мог выдать нас индейцам и привести к верной гибели.
Но хитрый Рюб вовсе не намеревался мерзнуть. Он умел развести такой костерок, который не разглядел бы самый зоркий индеец. Набрав сухих листьев, травы и коротких сучьев, старик вырыл ножом круглую яму глубиной около фута и почти столько же шириной. В яму он положил вначале травы и листьев, которые зажег кремнем и трутом, потом сухих сучьев и плотно прикрыл все это вырытой землей.
Устроив все это, Рюб сел на корточки над костром и плотно закутался в свою старую попону. Он больше не мерз. Из отверстий ветхого покрывала слабо струился дым, но огня не было видно.
Пример старого охотника вскоре нашел подражателей в лице всех моих спутников, а добродушный Гарей устроил и мне такую же печку, которой я с благодарностью воспользовался. Должно быть, мы представляли пресмешное зрелище, сидя таким образом на корточках. Товарищей моих это очень забавляло, но мне было не до смеха.
В полночь мы добавили топлива в свои подземные костры и просидели так до зари.
Всю ночь не прекращались дождь, град, ветер и слякоть, но к утру снова стало ясно.
Позавтракав убитой накануне индюшкой, мы двинулись в путь.
XXIV. Кровавые письма. Индеец
Согласно сообщению Изолины, индейцы направились к северо-западу. Вероятно, она слышала, как ее похитители обсуждали свой план действий.
Изолина немного понимала язык команчей, так как он был родным языком ее матери.
Двигаться вперед нам приходилось с большой предосторожностью: если бы хоть один индеец увидел нас, то мы бы погибли. Если не мы, так наше дело.
Проехав еще около двух часов в северо-западном направлении, мы очутились на ночной стоянке индейцев.
Еще раньше по разным признакам наши следопыты убедились в том, что эти индейцы принадлежат к племени команчей. Теперь же это убеждение еще более окрепло.
Перед нами стояли столбы от палатки, расположенные в виде конуса. Такие палатки ставят только команчи.
По соображениям Рюба, дикари покинули лагерь рано утром и теперь находились в двухчасовом переходе от нас.
По всей вероятности, они так торопились, чтобы вовремя застать стада буйволов, переходящих в период северных ветров в более высокую местность. В то время, когда я с грустью бродил по лагерю, отыскивая среди разбросанных предметов какое-нибудь вещественное напоминание о моей дорогой невесте, Рюб подал мне записку. Она была засунута в отверстие расщепленного колышка, воткнутого в землю у самой палатки.
Записка, написанная кровью, была адресована мне. Развернув ее дрожащими руками, я прочел следующее:
"Генрих, я еще жива, но меня может постигнуть ужасная судьба. Двое предъявляют права на меня: сын вождя и тот негодяй, которому вы даровали жизнь и свободу. Оба принимали участие в поимке белого коня, и поэтому каждый считает меня своей собственностью. Совет решит, кому из этих двух чудовищ я буду отдана. Отдадут ли меня одному или обоим - одинаково ужасно. Если же меня не присудят никому из них, то судьба моя будет еще ужаснее. В таком случае я, согласно их обычаю, становлюсь всеобщей собственностью, буду принадлежать всем.
Не бойся, Генрих, я сумею умереть, не запятнав твоей любви ко мне. Чувствую, что час мой близок. Прощай!"
Я спрятал эту записку и, не сказав ни слова товарищам, заторопил их в дальнейший путь.
Мы ехали медленно.
Мои план освобождения Изолины можно было выполнить только ночью. Команчи двигались быстрее нас: они теперь были в своих владениях и не боялись врага. Мы же должны были ехать очень осторожно, внимательно осматривая каждую возвышенность, что отнимало много времени.
После полудня мы достигли дневной стоянки дикарей, которую они, по-видимому, только недавно покинули. Видно было, что они разводили костры и жарили мясо.
Я снова искал какой-нибудь весточки от Изолины, но глаза старого Рюба опять оказались зорче моих.
- Вот вам еще письмецо, - сказал он, подавая записку.
Я жадно схватил ее.
"Еще раз вскрываю вены, чтобы написать вам. Совет собирается сегодня вечером. Через несколько часов решится вопрос, кому я буду принадлежать, чьей буду рабыней! Я постараюсь убежать. Руки у меня свободны, но ноги крепко связаны. Я пыталась развязать веревки, но не могу. Если бы мне только добыть нож! Я знаю, где его взять, и могу попробовать захватить, но это надо сделать лишь в последнюю минуту: неудача слишком рискованна. Генрих, я тверда и решительна. Я не предаюсь отчаянию. Так или иначе, но я освобожусь от... Они идут... Он следит за мной... Я должна..."
Тут письмо обрывалось. Оно, вероятно, было быстро смято и брошено в траву, где и нашел его Рюб.
Отдохнув немного и напоив лошадей, мы начали свой последний переход по тропе войны. Не успели мы проехать и одной мили, как вдруг наши разведчики спрятались в кустах, очевидно, заметив впереди что-то подозрительное.
Мы остановились, ожидая, что будет дальше. Через несколько секунд Рюб и Гарей стремглав уже бежали к нам, вниз по холму, делая нам знаки спрятаться в кусты.
- Индеец! - сообщили запыхавшиеся охотники, присоединяясь к нам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28