Ей показалось, что она где-то видела его, хотя и не была в этом уверена.
Было ясно, что он — мексиканец. Не только одежда, но и черты лица выдавали испано-американский тип.
Его наружность показалась ей довольно красивой.
Но не это заставило Луизу соскочить с лошади и с участием наклониться над ним. Она поторопилась помочь ему, радуясь, что он оказался не тем, кого она боялась найти здесь.
— Кажется, он жив, — прошептала она. — Да, он дышит.
Петля лассо душила его. В одно мгновение Луиза ослабила ее; петля поддалась легко.
«Теперь он может дышать свободнее. Но что же тут произошло? На него набросили лассо, когда он сидел на лошади, и стащили на землю? Это наиболее вероятно. Но кто это сделал? Я слышала здесь женский голос — я не могла ошибиться… Но вот мужская шляпа и серапе, которые принадлежат не ему. Может быть, здесь был другой мужчина, который уехал с женщиной? Но отсюда ускакала только одна лошадь… А, он приходит в себя! Слава Богу! Я сейчас все узнаю».
— Вам лучше, сэр?
— Сеньорита, кто вы? — спросил дон Мигуэль Диас, поднимая голову и с беспокойством озираясь вокруг. — Где она?
— О ком вы говорите? Я никого здесь не видела, кроме вас.
— Карамба! Как странно! Разве вы не встретили женщину верхом на серой лошади?
— Я слышала женский голос, когда подъезжала сюда.
— Правильнее сказать — дьявольский голос, потому что Исидора Коварубио де Лос-Льянос настоящий дьявол!
— Разве это сделала она?
— Будь она проклята! Да!.. Где же она? Скажите мне, сеньорита.
— Я не знаю. Судя по топоту ее лошади, она спустилась по склону холма. Наверно, это так, потому что я подъехала с другой стороны.
— А!.. Вниз по склону холма — значит, она поехала домой… Вы были очень добры, сеньорита, освободив меня от этой петли, — я не сомневаюсь, что это сделали вы. Может быть, вы не откажете и помочь мне сесть на лошадь? Я надеюсь, что смогу удержаться в седле. Здесь, во всяком случае, мне нельзя больше оставаться. Мои враги недалеко… Пойди сюда, Карлито! — сказал он лошади и как-то особенно присвистнул. — Подойди поближе, не бойся этой прекрасной сеньориты. Не она сыграла с нами эту злую шутку. Ну, иди сюда, мой конь, не бойся!
Лошадь, услышав свист, подбежала к хозяину, который уже поднялся на ноги, и позволила ему взять себя под уздцы.
— Если вы мне поможете, добрая сеньорита, я, пожалуй, смогу сесть в седло. Как только я буду на лошади, мне нечего опасаться преследования.
— Вы думаете, что вас будут преследовать?
— Кто знает? Как я уже сказал вам, у меня есть враги. Впрочем, неважно… Я чувствую еще большую слабость. Вы ведь не откажетесь помочь мне?
— Я охотно окажу вам любую помощь, какая только в моих силах.
— Очень вам признателен, сеньорита!
С большим трудом удалось молодой креолке подсадить мексиканца в седло. Он покачнулся, но удержался в нем.
Подобрав поводья, он сказал:
— Прощайте, сеньорита! Я не знаю, кто вы. Вижу только, что вы не мексиканка. Американка, я думаю… Но это все равно. Вы так же добры, как и прекрасны. И, если только когда-нибудь представится случай, Мигуэль Диас отплатит вам за эту услугу.
Сказав это, Эль-Койот тронул поводья; он с трудом удерживал равновесие и поэтому ехал шагом.
Несмотря на это, он скоро скрылся из виду, — деревья заслонили его, как только он пересек поляну.
Он поехал не по одной их трех дорог, а по узкой, едва заметной тропе.
Молодой креолке все это показалось сном, и скорее странным, чем неприятным.
Но эта иллюзия быстро рассеялась, когда она подняла и прочитала валявшееся на земле письмо, потерянное Диасом. Письмо было адресовано «дону Морисио Джеральду» и подписано «Исидора Коварубио де Лос-Льянос».
Луиза взобралась в седло почти с таким же трудом, как только что уехавший мексиканец.
Переезжая Леону на обратном пути в Каса-дель-Корво, она остановила лошадь посередине реки и в каком-то оцепенении долго смотрела на поток, пенящийся у ее ног. На ее лице было выражение глубокого отчаяния. Будь это отчаяние хоть немного глубже — и воды Леоны сомкнулись бы над ее головой.
Глава L. СХВАТКА С КОЙОТАМИ
Лиловые тени техасских сумерек уже спускались на землю, когда раненому, проделавшему мучительный путь сквозь колючие заросли, наконец удалось добраться до ручья.
Он утолил жажду и растянулся на траве, забыв о своей тревоге.
Нога болела, но не очень сильно. О будущем он сейчас не думал — он слишком устал.
Ему хотелось только одного — отдохнуть; и прохладный ветерок, покачивавший перистую листву акации, убаюкивал его.
Грифы улетели на ночлег в заросли; избавленный хоть на время от их зловещего присутствия, он скоро заснул.
Но спал он недолго. Снова разболелись раны и разбудили его. Именно боль, а не лай койотов, не давала ему спать до утра.
Он не боялся койотов, которые рыскали кругом; они, как шакалы, нападают только на мертвых или на умирающих, а он знал, что рана его не смертельна.
Ночь тянулась мучительно долго; страдальцу казалось, что день никогда не наступит.
Утро пришло наконец, но и оно не принесло радости — вместе с ним опять появились черные птицы, а койоты не ушли. Над ним в ярком свете нового дня снова парили грифы, а вокруг него повсюду раздавалось отвратительное завывание койотов.
Он подполз к ручью и снова напился.
Теперь он почувствовал голод и огляделся в поисках пищи.
Неподалеку рос гикори. На его ветках футах в шести над землей висели орехи.
Раненому удалось доползти до дерева, хотя это причинило ему мучительные страдания.
Костылем он сшиб несколько орехов и немного утолил голод.
Что же делать дальше?
Уйти отсюда было невозможно. Малейшее движение причиняло ему невыносимую боль, напоминая о том, что oн совершенно не способен передвигаться.
Он до сих пор не знал, что случилось с его ногой, — она так распухла, что он ничего не мог прощупать. Все же ему казалось, что у него раздроблено или вывихнуто колено. И в том и в другом случае пройдет много дней, прежде чем он сможет владеть ногой. А что ему делать до тех пор?
Несчастный почти не надеялся на помощь. Ведь он кричал до хрипоты, но никто не услышал; и, несмотря на это, время от времени снова раздавался его глухой крик — это были слабые проблески надежды, борющейся с отчаянием.
Он был вынужден оставаться на месте. Придя к этому заключению, юноша растянулся на траве, решив терпеть, пока хватит сил.
Ему потребовалась вся сила воли, чтобы вынести эти страдания, и все-таки с его губ иногда срывались стоны.
Совершенно измученный болью, он уже не замечал, что делается вокруг. Черные птицы по-прежнему кружили над ним; но он уже привык к этому и не обращал на них внимания даже тогда, когда свист их крыльев раздавался над самой его головой.
Но что это? Какие-то новые звуки?
Послышался топот маленьких ног по песчаному берегу ручейка, он сопровождался прерывистым дыханием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
Было ясно, что он — мексиканец. Не только одежда, но и черты лица выдавали испано-американский тип.
Его наружность показалась ей довольно красивой.
Но не это заставило Луизу соскочить с лошади и с участием наклониться над ним. Она поторопилась помочь ему, радуясь, что он оказался не тем, кого она боялась найти здесь.
— Кажется, он жив, — прошептала она. — Да, он дышит.
Петля лассо душила его. В одно мгновение Луиза ослабила ее; петля поддалась легко.
«Теперь он может дышать свободнее. Но что же тут произошло? На него набросили лассо, когда он сидел на лошади, и стащили на землю? Это наиболее вероятно. Но кто это сделал? Я слышала здесь женский голос — я не могла ошибиться… Но вот мужская шляпа и серапе, которые принадлежат не ему. Может быть, здесь был другой мужчина, который уехал с женщиной? Но отсюда ускакала только одна лошадь… А, он приходит в себя! Слава Богу! Я сейчас все узнаю».
— Вам лучше, сэр?
— Сеньорита, кто вы? — спросил дон Мигуэль Диас, поднимая голову и с беспокойством озираясь вокруг. — Где она?
— О ком вы говорите? Я никого здесь не видела, кроме вас.
— Карамба! Как странно! Разве вы не встретили женщину верхом на серой лошади?
— Я слышала женский голос, когда подъезжала сюда.
— Правильнее сказать — дьявольский голос, потому что Исидора Коварубио де Лос-Льянос настоящий дьявол!
— Разве это сделала она?
— Будь она проклята! Да!.. Где же она? Скажите мне, сеньорита.
— Я не знаю. Судя по топоту ее лошади, она спустилась по склону холма. Наверно, это так, потому что я подъехала с другой стороны.
— А!.. Вниз по склону холма — значит, она поехала домой… Вы были очень добры, сеньорита, освободив меня от этой петли, — я не сомневаюсь, что это сделали вы. Может быть, вы не откажете и помочь мне сесть на лошадь? Я надеюсь, что смогу удержаться в седле. Здесь, во всяком случае, мне нельзя больше оставаться. Мои враги недалеко… Пойди сюда, Карлито! — сказал он лошади и как-то особенно присвистнул. — Подойди поближе, не бойся этой прекрасной сеньориты. Не она сыграла с нами эту злую шутку. Ну, иди сюда, мой конь, не бойся!
Лошадь, услышав свист, подбежала к хозяину, который уже поднялся на ноги, и позволила ему взять себя под уздцы.
— Если вы мне поможете, добрая сеньорита, я, пожалуй, смогу сесть в седло. Как только я буду на лошади, мне нечего опасаться преследования.
— Вы думаете, что вас будут преследовать?
— Кто знает? Как я уже сказал вам, у меня есть враги. Впрочем, неважно… Я чувствую еще большую слабость. Вы ведь не откажетесь помочь мне?
— Я охотно окажу вам любую помощь, какая только в моих силах.
— Очень вам признателен, сеньорита!
С большим трудом удалось молодой креолке подсадить мексиканца в седло. Он покачнулся, но удержался в нем.
Подобрав поводья, он сказал:
— Прощайте, сеньорита! Я не знаю, кто вы. Вижу только, что вы не мексиканка. Американка, я думаю… Но это все равно. Вы так же добры, как и прекрасны. И, если только когда-нибудь представится случай, Мигуэль Диас отплатит вам за эту услугу.
Сказав это, Эль-Койот тронул поводья; он с трудом удерживал равновесие и поэтому ехал шагом.
Несмотря на это, он скоро скрылся из виду, — деревья заслонили его, как только он пересек поляну.
Он поехал не по одной их трех дорог, а по узкой, едва заметной тропе.
Молодой креолке все это показалось сном, и скорее странным, чем неприятным.
Но эта иллюзия быстро рассеялась, когда она подняла и прочитала валявшееся на земле письмо, потерянное Диасом. Письмо было адресовано «дону Морисио Джеральду» и подписано «Исидора Коварубио де Лос-Льянос».
Луиза взобралась в седло почти с таким же трудом, как только что уехавший мексиканец.
Переезжая Леону на обратном пути в Каса-дель-Корво, она остановила лошадь посередине реки и в каком-то оцепенении долго смотрела на поток, пенящийся у ее ног. На ее лице было выражение глубокого отчаяния. Будь это отчаяние хоть немного глубже — и воды Леоны сомкнулись бы над ее головой.
Глава L. СХВАТКА С КОЙОТАМИ
Лиловые тени техасских сумерек уже спускались на землю, когда раненому, проделавшему мучительный путь сквозь колючие заросли, наконец удалось добраться до ручья.
Он утолил жажду и растянулся на траве, забыв о своей тревоге.
Нога болела, но не очень сильно. О будущем он сейчас не думал — он слишком устал.
Ему хотелось только одного — отдохнуть; и прохладный ветерок, покачивавший перистую листву акации, убаюкивал его.
Грифы улетели на ночлег в заросли; избавленный хоть на время от их зловещего присутствия, он скоро заснул.
Но спал он недолго. Снова разболелись раны и разбудили его. Именно боль, а не лай койотов, не давала ему спать до утра.
Он не боялся койотов, которые рыскали кругом; они, как шакалы, нападают только на мертвых или на умирающих, а он знал, что рана его не смертельна.
Ночь тянулась мучительно долго; страдальцу казалось, что день никогда не наступит.
Утро пришло наконец, но и оно не принесло радости — вместе с ним опять появились черные птицы, а койоты не ушли. Над ним в ярком свете нового дня снова парили грифы, а вокруг него повсюду раздавалось отвратительное завывание койотов.
Он подполз к ручью и снова напился.
Теперь он почувствовал голод и огляделся в поисках пищи.
Неподалеку рос гикори. На его ветках футах в шести над землей висели орехи.
Раненому удалось доползти до дерева, хотя это причинило ему мучительные страдания.
Костылем он сшиб несколько орехов и немного утолил голод.
Что же делать дальше?
Уйти отсюда было невозможно. Малейшее движение причиняло ему невыносимую боль, напоминая о том, что oн совершенно не способен передвигаться.
Он до сих пор не знал, что случилось с его ногой, — она так распухла, что он ничего не мог прощупать. Все же ему казалось, что у него раздроблено или вывихнуто колено. И в том и в другом случае пройдет много дней, прежде чем он сможет владеть ногой. А что ему делать до тех пор?
Несчастный почти не надеялся на помощь. Ведь он кричал до хрипоты, но никто не услышал; и, несмотря на это, время от времени снова раздавался его глухой крик — это были слабые проблески надежды, борющейся с отчаянием.
Он был вынужден оставаться на месте. Придя к этому заключению, юноша растянулся на траве, решив терпеть, пока хватит сил.
Ему потребовалась вся сила воли, чтобы вынести эти страдания, и все-таки с его губ иногда срывались стоны.
Совершенно измученный болью, он уже не замечал, что делается вокруг. Черные птицы по-прежнему кружили над ним; но он уже привык к этому и не обращал на них внимания даже тогда, когда свист их крыльев раздавался над самой его головой.
Но что это? Какие-то новые звуки?
Послышался топот маленьких ног по песчаному берегу ручейка, он сопровождался прерывистым дыханием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142