Оглянулся вокруг. Никого. Угрожая растерявшейся девице финкой, скомкал в потной ладони лежавшие на прилавке рублевки, сунул в карман две пачки «Примы», коробок спичек…
Не успел отойти, как та, опомнившись, бросилась вдогонку с железной палкой в руке. Пришлось позорно бежать.
«Болван я, и уши холодные! – бичевал себя Ромка, пробираясь сквозь лесную чащобу. – В сберкассе пустышку потянули, и здесь едва не влип. На двенадцать рублей и сигареты польстился… А деваха, видать, не промах, наверняка заявит, что я у нее тысчонку уволок. Ей это на руку, на меня сейчас что угодно повесить можно… И на платформе рискованно нос показывать. Может, уже стерегут… Ну ничего, могло быть хуже. Перебьюсь до темноты, а там – на проходящий поезд, и приветик. Сигареты есть – жить можно. Выкручусь. Меня голыми руками не возьмешь, дудки!» – и погрозил кому-то невидимому кулаком.
…Сухоставский неторопливо встал с земли и, откинув упавшие на лоб волосы, потянулся, да так, что хрустнули суставы.
Ночевка на досках и блуждание по лесу оставили след на его костюме. Он всегда тщательно следил за своей внешностью и поэтому даже сейчас не удержался и стряхнул с себя прилипшие сухие травинки. Затем пригладил рукой вихры и осмотрелся с любопытством горожанина. Этот заросший ольшаником пригорок был отличным наблюдательным пунктом. Отсюда просматривался переезд со сторожевой будкой, полустанок, ведущие к нему дороги…
«Удобное местечко. Я все вижу, а меня – никто».
Привычным движением надорвал пачку «Примы» и замер. Спина вмиг похолодела. Сердце учащенно забилось. Не веря глазам, осторожно отклонил ветки ольшаника. Отклонил и глухо застонал, покусывая нижнюю губу. По лицу, покрытому редким пушком, пробежала судорога.
Огибая низкорослый ельник, к нему приближался милиционер с овчаркой.
5.
На засохшей грязи, в ложбине, поверх кабаньих следов знакомые отчетливые отпечатки широкой подошвы в мелких поперечных рубчиках.
Буян свернул к голому, унылому болоту. Оживляли его лишь рыжеватые кочки да худосочные, чахлые карликовые березки.
Земля хлюпала, пружинила под ногами, колыхалась, словно шел Васюта по натянутому полотну. В сапогах было уже полно воды, но выливать ее не имело смысло – болото тянулось еще далеко.
Старшина устал донельзя. Голова кружилась от запаха багульника, гниющих водорослей, болотных испарений.
Где-то слева крякнула дикая утка, и снова тишина.
Васюта, настороженно озираясь, придержал собаку. Кто знает, а вдруг грабитель затаился где-нибудь среди кочек и взял его на мушку? Хотя продавщица ларька заявила, что видела у него только нож, не мешает приготовиться к худшему. Может, есть и другое оружие?
Старшина укоротил поводок и достал пистолет. Медленно, чуть пригнувшись, хотя это и не могло спасти от пули, двинулся дальше, зорко посматривая по сторонам. Теперь обе его руки были заняты: и овчаркой управляй, и о «Макарове» помни, чтобы невзначай не выстрелить.
Увязая в трясине, сделал несколько шагов и чуть не упал – так резко рванул Буян. Шерсть на загривке вздыбилась, он глухо зарычал.
Метрах в пятнадцати, за бурой кочкой, притаился тот, кого они разыскивали.
Ну вот и финал. Самое тяжелое позади… Сознание этого придавало радость, и Васюта, переведя дыхание, твердо приказал:
– А ну, выходи!
Тот, за кочкой, медленно поднял голову. Загорелое лицо перекосила ненависть. Судорожно задвигался кадык.
– Нашел, гад, сдаюсь, бери! – крикнул с надрывом. – Стреляй!
Михаил спокойно отнесся к этой истерике. Случается, иной при задержании рвет на себе одежду, царапает ногтями лицо или бьется головой о землю… Подобный спектакль обычно рассчитан на молодых, малоопытных милиционеров.
– Бросай оружие и сдавайся!
Ни звука в ответ.
– Не Дури, – Васюта старался говорить как можно более убедительно, выделяя и как бы подчеркивая короткими паузами значимость каждого слова. – В твоих же интере… – и, не закончив фразы, осекся.
Только теперь он увидел, что «противник» по плечи провалился в затянутое вероломной ряской «окно». Выбраться уже не мог. И, ни на что не надеясь, цеплялся за желтоватую болотную траву.
«Вот оно как. А я-то думал…»
Досадуя на себя, Васюта приказал Буяну оставаться на месте, поставил пистолет на предохранитель и, вложив его в кобуру, осторожно двинулся по кочкам. Сейчас он видел перед собой попавшего в беду человека, а не преступника, совершившего минимум два дерзких нападения. Этого человека надо спасти, не дать ему погибнуть.
«Как его вытащить? Ни ветки, ни шеста…» И тут пришла идея, Михаил снял брючный ремень и, зажав в правой руке пряжку, опустился на колени.
Грабитель внимательно следил за каждым движением старшины. Васюта поймал его взгляд – не злобно-настороженный, а полный вспыхнувшей надежды.
– Лови, парень! – Михаил сам не заметил, как сорвалось с языка это дружеское обращение. – Лови!
Тот на мгновение оторвал руку от пучка травы и ловко поймал конец ремня. Поймал и с такой силой дернул к себе, что чуть было не стянул Васюту в ржавую гнилую хлябь.
Старшина понимал: утопающий поступил так не по злому умыслу. Заставило естественное желание поскорее выбраться, избавиться от леденящего чувства, что какая-то дьявольская сила неудержимо тянет в бездонную глубину.
– Держись, держись, сейчас вытащу! – словно заклинание твердил Васюта. Он видел расширенные влажные глаза, выражавшие мольбу, надежду, отчаяние. «Спаси, спаси, спаси меня! – кричали они. – Если бы ты знал, как мучительно хочется жить!»
Подстегиваемый нетерпением, парень попытался ухватиться и второй рукой за ремень. Но случилось непредвиденное: мокрый, непослушный, он выскользнул из ослабевших пальцев. Страшная гримаса безысходности исказила напряженное лицо бедняги. Дико и жалобно вскрикнув, отчаянно вскинув брови, он с головой ушел в затхлую и вязкую болотную жижу.
Будто дожидаясь этого, вмиг сомкнулась зеленая ряска. Из глубины на поверхность с ворчанием вырвалось несколько пузырьков.
Все произошло в какие-то секунды… Потрясенный Васюта так и продолжал стоять на коленях.
Опомнившись, Михаил медленно поднялся на ноги. Руки его тряслись, перед глазами прыгало перепуганное мальчишечье лицо. «Опасный преступник… Пусть, – мелькнула тоскливая мысль. – Но погибнуть так ужасно, так нелепо…»
Едва волоча ноги, старшина побрел обратно. Перед затуманенным взором – затянутая коварной ряской болотная трясина и поднимающиеся кверху пузырьки.
Эх, жизнь, жизнь! Иной раз ты такое подстроишь, что самой буйной фантазии не под силу! Это в геометрии все ясно и точно определено: прямая – кратчайшее расстояние между двумя точками. Как ни мудри, проще и точнее не скажешь. А в судьбе человеческой совсем не так.
1 2 3 4 5 6
Не успел отойти, как та, опомнившись, бросилась вдогонку с железной палкой в руке. Пришлось позорно бежать.
«Болван я, и уши холодные! – бичевал себя Ромка, пробираясь сквозь лесную чащобу. – В сберкассе пустышку потянули, и здесь едва не влип. На двенадцать рублей и сигареты польстился… А деваха, видать, не промах, наверняка заявит, что я у нее тысчонку уволок. Ей это на руку, на меня сейчас что угодно повесить можно… И на платформе рискованно нос показывать. Может, уже стерегут… Ну ничего, могло быть хуже. Перебьюсь до темноты, а там – на проходящий поезд, и приветик. Сигареты есть – жить можно. Выкручусь. Меня голыми руками не возьмешь, дудки!» – и погрозил кому-то невидимому кулаком.
…Сухоставский неторопливо встал с земли и, откинув упавшие на лоб волосы, потянулся, да так, что хрустнули суставы.
Ночевка на досках и блуждание по лесу оставили след на его костюме. Он всегда тщательно следил за своей внешностью и поэтому даже сейчас не удержался и стряхнул с себя прилипшие сухие травинки. Затем пригладил рукой вихры и осмотрелся с любопытством горожанина. Этот заросший ольшаником пригорок был отличным наблюдательным пунктом. Отсюда просматривался переезд со сторожевой будкой, полустанок, ведущие к нему дороги…
«Удобное местечко. Я все вижу, а меня – никто».
Привычным движением надорвал пачку «Примы» и замер. Спина вмиг похолодела. Сердце учащенно забилось. Не веря глазам, осторожно отклонил ветки ольшаника. Отклонил и глухо застонал, покусывая нижнюю губу. По лицу, покрытому редким пушком, пробежала судорога.
Огибая низкорослый ельник, к нему приближался милиционер с овчаркой.
5.
На засохшей грязи, в ложбине, поверх кабаньих следов знакомые отчетливые отпечатки широкой подошвы в мелких поперечных рубчиках.
Буян свернул к голому, унылому болоту. Оживляли его лишь рыжеватые кочки да худосочные, чахлые карликовые березки.
Земля хлюпала, пружинила под ногами, колыхалась, словно шел Васюта по натянутому полотну. В сапогах было уже полно воды, но выливать ее не имело смысло – болото тянулось еще далеко.
Старшина устал донельзя. Голова кружилась от запаха багульника, гниющих водорослей, болотных испарений.
Где-то слева крякнула дикая утка, и снова тишина.
Васюта, настороженно озираясь, придержал собаку. Кто знает, а вдруг грабитель затаился где-нибудь среди кочек и взял его на мушку? Хотя продавщица ларька заявила, что видела у него только нож, не мешает приготовиться к худшему. Может, есть и другое оружие?
Старшина укоротил поводок и достал пистолет. Медленно, чуть пригнувшись, хотя это и не могло спасти от пули, двинулся дальше, зорко посматривая по сторонам. Теперь обе его руки были заняты: и овчаркой управляй, и о «Макарове» помни, чтобы невзначай не выстрелить.
Увязая в трясине, сделал несколько шагов и чуть не упал – так резко рванул Буян. Шерсть на загривке вздыбилась, он глухо зарычал.
Метрах в пятнадцати, за бурой кочкой, притаился тот, кого они разыскивали.
Ну вот и финал. Самое тяжелое позади… Сознание этого придавало радость, и Васюта, переведя дыхание, твердо приказал:
– А ну, выходи!
Тот, за кочкой, медленно поднял голову. Загорелое лицо перекосила ненависть. Судорожно задвигался кадык.
– Нашел, гад, сдаюсь, бери! – крикнул с надрывом. – Стреляй!
Михаил спокойно отнесся к этой истерике. Случается, иной при задержании рвет на себе одежду, царапает ногтями лицо или бьется головой о землю… Подобный спектакль обычно рассчитан на молодых, малоопытных милиционеров.
– Бросай оружие и сдавайся!
Ни звука в ответ.
– Не Дури, – Васюта старался говорить как можно более убедительно, выделяя и как бы подчеркивая короткими паузами значимость каждого слова. – В твоих же интере… – и, не закончив фразы, осекся.
Только теперь он увидел, что «противник» по плечи провалился в затянутое вероломной ряской «окно». Выбраться уже не мог. И, ни на что не надеясь, цеплялся за желтоватую болотную траву.
«Вот оно как. А я-то думал…»
Досадуя на себя, Васюта приказал Буяну оставаться на месте, поставил пистолет на предохранитель и, вложив его в кобуру, осторожно двинулся по кочкам. Сейчас он видел перед собой попавшего в беду человека, а не преступника, совершившего минимум два дерзких нападения. Этого человека надо спасти, не дать ему погибнуть.
«Как его вытащить? Ни ветки, ни шеста…» И тут пришла идея, Михаил снял брючный ремень и, зажав в правой руке пряжку, опустился на колени.
Грабитель внимательно следил за каждым движением старшины. Васюта поймал его взгляд – не злобно-настороженный, а полный вспыхнувшей надежды.
– Лови, парень! – Михаил сам не заметил, как сорвалось с языка это дружеское обращение. – Лови!
Тот на мгновение оторвал руку от пучка травы и ловко поймал конец ремня. Поймал и с такой силой дернул к себе, что чуть было не стянул Васюту в ржавую гнилую хлябь.
Старшина понимал: утопающий поступил так не по злому умыслу. Заставило естественное желание поскорее выбраться, избавиться от леденящего чувства, что какая-то дьявольская сила неудержимо тянет в бездонную глубину.
– Держись, держись, сейчас вытащу! – словно заклинание твердил Васюта. Он видел расширенные влажные глаза, выражавшие мольбу, надежду, отчаяние. «Спаси, спаси, спаси меня! – кричали они. – Если бы ты знал, как мучительно хочется жить!»
Подстегиваемый нетерпением, парень попытался ухватиться и второй рукой за ремень. Но случилось непредвиденное: мокрый, непослушный, он выскользнул из ослабевших пальцев. Страшная гримаса безысходности исказила напряженное лицо бедняги. Дико и жалобно вскрикнув, отчаянно вскинув брови, он с головой ушел в затхлую и вязкую болотную жижу.
Будто дожидаясь этого, вмиг сомкнулась зеленая ряска. Из глубины на поверхность с ворчанием вырвалось несколько пузырьков.
Все произошло в какие-то секунды… Потрясенный Васюта так и продолжал стоять на коленях.
Опомнившись, Михаил медленно поднялся на ноги. Руки его тряслись, перед глазами прыгало перепуганное мальчишечье лицо. «Опасный преступник… Пусть, – мелькнула тоскливая мысль. – Но погибнуть так ужасно, так нелепо…»
Едва волоча ноги, старшина побрел обратно. Перед затуманенным взором – затянутая коварной ряской болотная трясина и поднимающиеся кверху пузырьки.
Эх, жизнь, жизнь! Иной раз ты такое подстроишь, что самой буйной фантазии не под силу! Это в геометрии все ясно и точно определено: прямая – кратчайшее расстояние между двумя точками. Как ни мудри, проще и точнее не скажешь. А в судьбе человеческой совсем не так.
1 2 3 4 5 6