Терзаясь любовной истомой, он часами не сводил глаз с освещенных окон жилища своей возлюбленной, впадал в восторженный экстаз. И все это, насколько мы можем судить, привело лишь к обострению ревматизма, который, должно быть, напомнил Генриху, что пора его амурных похождений миновала.
Закоченевшие суставы и сочленения подвели его, зато не подкачала королева. Разумеется, за Генрихом шпионили, как и всегда, когда он уклонялся от честного исполнения супружеского долга. Чета Кончини позаботилась приставить к королю соглядатаев. Посчитав, что плод созрел, они донесли обо всем Ее Величеству. Убедившись, что муж вновь обманул ее доверие, она пришла в такую ярость, что опять объявила ему войну. Несмотря на всю свою сообразительность и отчаянные усилия, Сали на этот раз удалось добиться лишь вооруженного перемирия, но не мира.
Настал ноябрь, и принц Конде принял отчаянное решение покинуть Францию вместе с женой, нарушив при этом свой верноподданнический долг и не позаботившись заручиться согласием короля. В последний вечер ноября, когда Генрих сидел за карточным столом в Лувре, шевалье дю Ге принес ему весть о побеге принца.
«Никогда в жизни не видел, чтобы человек настолько терял разум и впадал в такой неистовый раж», — говорил потом Бассомпьер, присутствовавший при этом.
Король швырнул свои карты на стол и вскочил, опрокинув стул.
— Все погибло! — завопил он. — Все пропало! Этот безумец увез свою жену. Возможно, он ее убьет!
Бледный и трясущийся, Генрих повернулся к Бассомпьеру.
— Возьмите себе мой выигрыш и продолжайте игру, — попросил он, после чего вылетел из комнаты и отправил гонца в Арсенал, приказав ему привезти мсье де Сали.
Сали тотчас же явился на зов, но он пребывал в крайне дурном расположении духа, поскольку время было позднее, а министр с головой погряз в работе. Он застал короля в покоях королевы. Тот вышагивал из угла в угол, уронив голову на грудь и сцепив руки за спиной. Королева, неказистая угловатая женщина, сидела в сторонке в обществе нескольких фрейлин и пары-тройки кавалеров из своей свиты. Ее застывшее квадратное лицо было непроницаемо, а задумчивые глаза смотрели на короля.
— А, Великий Мастер! — приветствовал Генрих Сали, и голос его звучал хрипло и сдавленно. — Что вы на это скажете? Как мне теперь быть?
— Да никак, сир, — Сали был настолько же спокоен, насколько его повелитель возбужден.
— Никак? Тоже мне, совет!
— Это — лучший из всех возможных советов, сир. Об этом деле надо говорить как можно меньше и сделать вид, будто для вас оно не чревато никакими последствиями и не причиняет вам ни малейшего беспокойства.
Королева злорадно откашлялась.
— Хороший совет, господин герцог, — согласилась она. — Если у Генриха достанет благоразумия последовать ему. — Голос ее звучал напряженно, почти угрожающе. — Однако во всем, что связано с этой историей, король и благоразумие, я думаю, давно распрощались друг с другом.
Король вспылил и в ярости покинул королеву, чтобы совершить самую безумную из своих проделок. Облачившись в кафтан гонца и нацепив на глаз повязку для камуфляжа, он ринулся преследовать беглецов. Генрих знал, что они уехали по дороге на Ландреси, и этого ему было вполне достаточно. Он следовал за ними, меняя лошадей, теряя и вновь находя след, не останавливаясь ни на миг. Но так и не догнал до самой границы Фландрии.
Это был очень романтический подвиг, и молодая дама, узнав о нем, всплакнула от радости и злости одновременно. Она принялась посылать королю страстные письма, в которых называла его своим рыцарем и умоляла, если он любит ее, приехать и спасти ее от участи рабыни презренного тирана. Эти жалобные мольбы стали последней каплей: Генрих вконец обезумел и не желал больше ничего видеть и слышать. Ему было безразлично и то, что жена его тоже льет слезы. И Генриха не волновало, что это — слезы ярости, не сдобренной никакими нежными чувствами.
Генрих первым делом отправил Праслена к эрцгерцогу с просьбой приказать принцу Конде покинуть его владения. А когда эрцгерцог с достоинством отказался взять на себя грех и совершить такое беззаконие, Генрих тайком отрядил Кэвре в Брюссель, чтобы выкрасть оттуда принцессу. Но Мария де Медичи была начеку и сорвала этот замысел, послав маркизу Спинола предостережение. В итоге принц де Конде и его супруга для пущей безопасности поселились во дворце самого эрцгерцога.
Генрих потерпел полное поражение, но письма глупейшей из принцесс продолжали подхлестывать его, и король принял безрассудное решение вторгнуться с оружием в Нижние Страны, сделав таким образом первый шаг к исполнению своего замысла начать настоящую войну с Испанией, которая прежде велась скорее для виду. Герцогство Клеве послужило ему прекрасным предлогом. Он готов был предать огню всю Европу, лишь бы заполучить желанную женщину.
Генрих принял свое чудовищное решение в самом начале следующего года, и несколько месяцев Франция жужжала, как улей, готовясь к вторжению. Впрочем, это была не единственная причина переполоха. Генриху мешали проповедники, в один голос твердившие, что Клеве не стоит военных усилий, а война будет несправедливой: ведь католическая Франция будет защищать интересы протестантов, и защищать от самых рьяных из всех европейских католиков, от Испании — оплота католицизма. Такая точка зрения находила отклик в народе, а вскоре общая сумятица усугубилась из-за пророчеств, предрекавших королю скорую смерть.
Эти пророчества сыпались на Генриха со всех сторон. И Томазин, и астролог Ля Бросс предупреждали его о звездных знамениях, согласно которым месяц май будет полон опасностей для короля. Из Рима, от самого Папы, пришло сообщение о готовящемся заговоре, в котором были замешаны самые высокопоставленные лица страны. Из Эмброна, Бэйонна и Дуаи поступали сходные известия, а однажды утром в начале мая на алтаре храма Монтаржи была найдена записка, сообщавшая о скорой гибели Генриха.
Но все это могло подождать. Пока же Генрих вел свои приготовления, не обращая внимания ни на предостережения, ни на пророчества. Против него уже составлялось столько заговоров, что он стал совершенно беспечен в этом отношении. Однако ни о каком из прежних злых умыслов его не предупреждали с такой настойчивостью, и ни один заговор еще не проводился в жизнь в столь благоприятных условиях, им самим же и созданных. На душе у короля было неспокойно, и главным источником беспокойства служила коронация королевы, подготовка к которой велась полным ходом.
Должно быть, Генрих знал, что если ему и угрожает насильственная смерть, то, скорее всего, со стороны тех людей, чье влияние на королеву было почти безграничным, — четы Кончини и их тайного, но очевидного союзника, герцога Эпернонского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Закоченевшие суставы и сочленения подвели его, зато не подкачала королева. Разумеется, за Генрихом шпионили, как и всегда, когда он уклонялся от честного исполнения супружеского долга. Чета Кончини позаботилась приставить к королю соглядатаев. Посчитав, что плод созрел, они донесли обо всем Ее Величеству. Убедившись, что муж вновь обманул ее доверие, она пришла в такую ярость, что опять объявила ему войну. Несмотря на всю свою сообразительность и отчаянные усилия, Сали на этот раз удалось добиться лишь вооруженного перемирия, но не мира.
Настал ноябрь, и принц Конде принял отчаянное решение покинуть Францию вместе с женой, нарушив при этом свой верноподданнический долг и не позаботившись заручиться согласием короля. В последний вечер ноября, когда Генрих сидел за карточным столом в Лувре, шевалье дю Ге принес ему весть о побеге принца.
«Никогда в жизни не видел, чтобы человек настолько терял разум и впадал в такой неистовый раж», — говорил потом Бассомпьер, присутствовавший при этом.
Король швырнул свои карты на стол и вскочил, опрокинув стул.
— Все погибло! — завопил он. — Все пропало! Этот безумец увез свою жену. Возможно, он ее убьет!
Бледный и трясущийся, Генрих повернулся к Бассомпьеру.
— Возьмите себе мой выигрыш и продолжайте игру, — попросил он, после чего вылетел из комнаты и отправил гонца в Арсенал, приказав ему привезти мсье де Сали.
Сали тотчас же явился на зов, но он пребывал в крайне дурном расположении духа, поскольку время было позднее, а министр с головой погряз в работе. Он застал короля в покоях королевы. Тот вышагивал из угла в угол, уронив голову на грудь и сцепив руки за спиной. Королева, неказистая угловатая женщина, сидела в сторонке в обществе нескольких фрейлин и пары-тройки кавалеров из своей свиты. Ее застывшее квадратное лицо было непроницаемо, а задумчивые глаза смотрели на короля.
— А, Великий Мастер! — приветствовал Генрих Сали, и голос его звучал хрипло и сдавленно. — Что вы на это скажете? Как мне теперь быть?
— Да никак, сир, — Сали был настолько же спокоен, насколько его повелитель возбужден.
— Никак? Тоже мне, совет!
— Это — лучший из всех возможных советов, сир. Об этом деле надо говорить как можно меньше и сделать вид, будто для вас оно не чревато никакими последствиями и не причиняет вам ни малейшего беспокойства.
Королева злорадно откашлялась.
— Хороший совет, господин герцог, — согласилась она. — Если у Генриха достанет благоразумия последовать ему. — Голос ее звучал напряженно, почти угрожающе. — Однако во всем, что связано с этой историей, король и благоразумие, я думаю, давно распрощались друг с другом.
Король вспылил и в ярости покинул королеву, чтобы совершить самую безумную из своих проделок. Облачившись в кафтан гонца и нацепив на глаз повязку для камуфляжа, он ринулся преследовать беглецов. Генрих знал, что они уехали по дороге на Ландреси, и этого ему было вполне достаточно. Он следовал за ними, меняя лошадей, теряя и вновь находя след, не останавливаясь ни на миг. Но так и не догнал до самой границы Фландрии.
Это был очень романтический подвиг, и молодая дама, узнав о нем, всплакнула от радости и злости одновременно. Она принялась посылать королю страстные письма, в которых называла его своим рыцарем и умоляла, если он любит ее, приехать и спасти ее от участи рабыни презренного тирана. Эти жалобные мольбы стали последней каплей: Генрих вконец обезумел и не желал больше ничего видеть и слышать. Ему было безразлично и то, что жена его тоже льет слезы. И Генриха не волновало, что это — слезы ярости, не сдобренной никакими нежными чувствами.
Генрих первым делом отправил Праслена к эрцгерцогу с просьбой приказать принцу Конде покинуть его владения. А когда эрцгерцог с достоинством отказался взять на себя грех и совершить такое беззаконие, Генрих тайком отрядил Кэвре в Брюссель, чтобы выкрасть оттуда принцессу. Но Мария де Медичи была начеку и сорвала этот замысел, послав маркизу Спинола предостережение. В итоге принц де Конде и его супруга для пущей безопасности поселились во дворце самого эрцгерцога.
Генрих потерпел полное поражение, но письма глупейшей из принцесс продолжали подхлестывать его, и король принял безрассудное решение вторгнуться с оружием в Нижние Страны, сделав таким образом первый шаг к исполнению своего замысла начать настоящую войну с Испанией, которая прежде велась скорее для виду. Герцогство Клеве послужило ему прекрасным предлогом. Он готов был предать огню всю Европу, лишь бы заполучить желанную женщину.
Генрих принял свое чудовищное решение в самом начале следующего года, и несколько месяцев Франция жужжала, как улей, готовясь к вторжению. Впрочем, это была не единственная причина переполоха. Генриху мешали проповедники, в один голос твердившие, что Клеве не стоит военных усилий, а война будет несправедливой: ведь католическая Франция будет защищать интересы протестантов, и защищать от самых рьяных из всех европейских католиков, от Испании — оплота католицизма. Такая точка зрения находила отклик в народе, а вскоре общая сумятица усугубилась из-за пророчеств, предрекавших королю скорую смерть.
Эти пророчества сыпались на Генриха со всех сторон. И Томазин, и астролог Ля Бросс предупреждали его о звездных знамениях, согласно которым месяц май будет полон опасностей для короля. Из Рима, от самого Папы, пришло сообщение о готовящемся заговоре, в котором были замешаны самые высокопоставленные лица страны. Из Эмброна, Бэйонна и Дуаи поступали сходные известия, а однажды утром в начале мая на алтаре храма Монтаржи была найдена записка, сообщавшая о скорой гибели Генриха.
Но все это могло подождать. Пока же Генрих вел свои приготовления, не обращая внимания ни на предостережения, ни на пророчества. Против него уже составлялось столько заговоров, что он стал совершенно беспечен в этом отношении. Однако ни о каком из прежних злых умыслов его не предупреждали с такой настойчивостью, и ни один заговор еще не проводился в жизнь в столь благоприятных условиях, им самим же и созданных. На душе у короля было неспокойно, и главным источником беспокойства служила коронация королевы, подготовка к которой велась полным ходом.
Должно быть, Генрих знал, что если ему и угрожает насильственная смерть, то, скорее всего, со стороны тех людей, чье влияние на королеву было почти безграничным, — четы Кончини и их тайного, но очевидного союзника, герцога Эпернонского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62