— Не могли бы вы, уважаемая мадам, поподробнее описать ту женщину с ключом?
Она собирает все мысли в ладошку я делает большую паузу, чтобы я подумал, что ее заявление имеет огромный вес! И, наконец, начинает говорить серьезным голосом:
— Блондинка высокого роста. Широкие, как края ночного горшка, губы, милейший. Короткие волосы. На ней был черный плащ, блестящий как клеенка. Я заметила, что он черный, когда выходила, а что он блестящий, когда возвращалась.
Любопытное объяснение, так сказать. Черепок уважаемой мадам работает, примерно, как раковина улитки. Тем не менее, считая, что она мне довольно много сказала об этой женщине, я благодарю ее за неоценимую помощь. Чем привожу в дрожь восторга ее бородавки.
— Ты готов? — обращаюсь я к Толстому.
Берю оборачивается. Его лицо внезапно становится похожим на сплошной ожог. Взгляд туманный.
Консьержка глянула на плиту и испустила крик отчаяния.
— Моя припарка!
Ужасный все слопал! Кастрюля пуста! Госпожа Церберша не верит глазам. У нее начинается приступ бронхита. В груди у нее свистит, как в норвежской кастрюле-скороварке.
— Вы его простите, — шепотом говорю я и вкладываю ей в руку десятифранковую бумажку, чтобы как-то смягчить ее страдания, — мой товарищ страдает мокротно-блудливой недостаточностью и лечится льняной мукой. Его сейчас здорово прихватило, у него приступ, вот он и не сдержался. Толстый, не раздумывая, направляется в ту забегаловку, где мы были вчера. На всякий пожарный случай он выпивает пузырь божоле, чтобы протолкнуть припарку, потому что пищеварительный тракт категорически отказывается сотрудничать с подобной бурдой. Ему бы лучше прочистить внутренности из туалетного бачка. А еще проще — прочиститься ершиком или вэнтусом. Но у него свои соображения по поводу лечения — божоле. После второй бутылки он стал задыхаться, и тут пробка из муки не выдерживает мощного напора портвейна. Сначала слышится «плуфф», потом глухой шум, и, наконец, нескончаемая серия «гроа-гроа-гроа», как при озвучивании мультфильмов. Величественный снова становится боеспособным. Его лицо оживает, что следует понимать: становится не таким красным.
Мы мчимся в гостиницу «Стандинг».
Гостиница совершенно новая. Она расположена на углу улицы Святой Яремной Вены Сына Господня и проспекта Деаля.
Если судить по фасаду кремового цвета, по холлу, отделанному мрамором, и по дорогим обоям, начинаешь понимать все, что город Лион делает для развития туризма. И очень жаль, что ему не предоставили право провести здесь следующие Олимпийские игры. Игры дали бы возможность представителям других континентов попробовать божоле, фрикадельки из щуки, сардельки с начинкой из трюфелей, а также полутраурную пулярку и шкварки. Разумеется, это не изменило бы лицо мира, но у нас был бы шанс выиграть несколько золотых медалей и победить других атлетов, позволяющих себе кулинарные излишества.
Некая дама, которую менее талантливый писатель назвал бы миловидной, широко улыбается мне из-за стойки. Она уже в возрасте, но одета по моде, волосы покрашены в ярко рыжий цвет. Я направляюсь к ней, за мной санчо-пансует Берю.
Она смотрит, как мы идем по холлу, а на лице у нее написано: что это за странная парочка, и кого из нас можно называть «уважаемая мадам».
Чтобы не давать повод к кривотолкам, я предъявляю ей трехцветную книжку, которую выдало мне государство, чтобы я мог подтвердить свою специальность (если ее можно назвать специальностью) полицейского. Она перестает улыбаться, потому что, хотите вы или нет, но мадам предпочитают видеть у себя в доме страхового агента по выплате семейных пособий, а не представителей нашей фирмы.
Потом я вытаскиваю из кармана ключ, найденный дамой с кактусовым лицом.
— Это ключ из вашего заведения? — задаю я вопрос таким — нейтральным тоном, что с досады нейтральная Швеция объявила бы войну нейтральной Швейцарии.
У нее округляются глаза, рот и даже план Лиона, который она перед этим рассматривала.
— Ой, он нашелся! Наш постоялец очень расстроился.
— Могу я справиться о личности вышеупомянутого постояльца?
Она немножко удивляется, но тут же успокаивает себя тем, что сыщики затем и появляются на свет, чтобы задавать свои коварные вопросы.
— Господин Долороса, — говорит она.
Толстый громко баритонирует:
«Долороса женщина несчастья Долороса, твой поцелуй не приносит счастья».
Я вынужден пнуть его по ноге, чтобы он соблюдал правила приличия.
— Испанец? — справляюсь я.
— Панамец, — поправляет она.
— Он остановился в отеле один?
— С женой.
— Случайно не высокая блондинка в черном блестящем плаще?
— Совершенно верно, — бормочет она.
— В настоящее время они находятся в «Стандинге»?
В ее глазах вспыхивают факелы. Движением подбородка она показывает на соседний холл, элегантно обставленный датской мебелью в экспортном исполнении.
— Да, они сейчас беседуют с гостем.
Везет же мне, правда? Бывают дни, когда все приходит в гармонию, когда крышки плотно накрывают ночные горшки, женщины соглашаются разделить с вами постель, а во время партии в белот у всех играющих на руках по четыре вальта.
Я осторожно подхожу к застекленной двери, прячась за штору закрытой ее половины. И вижу элегантную пару, оживленно беседующую с каким-то типом, стоящим ко мне спиной. Женщина очень красивая. Брюнетка с обесцвеченными волосами. Необесцвеченные у нее только прекрасные черные глаза с длинными обольстительными ресницами, контрастирующими с волосами. У нее действительно мясистые губы, но старухе-консьержке было недоступно чувство прекрасного, когда она сравнивала их с краями ночного горшка. Наоборот, они вызывают желание впиться в них зубами, как в спелый плод, чтобы ощутить, как по вашим зубам течет сок.
Ее муж — худощавый мужчина с завитыми волосами. Высокого роста. Оливкового цвета лицо. Он одет в серый однотонный костюм, на шее галстук кроваво-красного цвета. На фоне чистой рубашки он кажется свежей раной.
Толстый не отстает от меня ни на шаг. Он тоже заглядывает в холл. Он так выразительно шмыгает носом, что от этого пришел бы в восторг сам Денис Пален — изобретатель паровой машины.
— Неизвестные в батальоне! — утвердительно произносит преподаватель хороших манер.
В этот момент трио прекращает беседу. Все встают. И тут гость Долоросов поворачивается к нам лицом. От изумления Его Округлость становится похож на наполеоновского генерала Камбронна, автора знаменитой фразы «Гвардия погибает, но не сдается». Чтобы он не оказался в их поле зрения, я резко толкаю его в бок, и он отлетает в сторону. Мы в этот момент напоминаем двух хохмачей, которые выскочили на съемочную площадку, когда раздалась команда «мотор», а главная героиня уже впилась в губы своего партнера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97