ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

очевидна т е н д е н ц и я; да, вполне возможно, что некий русский связан со спецслужбами, но это надо доказать; попробуем; в этом направлении наши друзья работают, причем весьма активно; однако же меня не устраивает главный посыл: сейчас, когда в мире все трещит, совершенно неразумно, более того, рискованно мешать контактам на уровне университетов, живописи, литературы, музыки, журналистики; в конце концов, это такие мосты, по которым потом пойдут политики; князь Ростопчин совершенно нейтрален, истинный русский барин, вполне вжившийся в наш мир, очень, кстати, странно, не находите? Немец из Бремена являет собою образчик совершеннейшего архивного червя, он, кстати, помог нашим друзьям найти поразительные материалы об активности гитлеровской разведки в Шотландии, да, да, он охотился за человеком, который, служа в штабе рейхсляйтера Розенберга, был при этом офицером Шелленберга; к мистеру Золле обратились наши люди, и он сразу же передал свою документацию, совершенно открытый человек, доверчив и благороден... По-моему, если кто и должен быть заинтересован в нарушении такого рода контактов, так именно Красная площадь, не правда ли?
— Вопрос не однозначен, — ответил сэр Мозес. — В каком-то смысле Площади тоже выгодны такого рода контакты.
— Вы совершенно верно заметили: «в каком-то смысле». Но в каком? Здесь случай беспрецедентен: аристократ, лютеранин и красный. По-моему, Степанов опирается на моральную поддержку мистера Шагала, так что круг разрастается. Если бы мистер Шагал был коммунистом, я бы забил тревогу. Однако в данном конкретном случае, — если только мистер Степанов не проявит себя соответствующим образом во время визита, — я склоняюсь к тому, чтобы не мешать ему. Более того, было бы славно, найди мы силы оградить его от чрезмерной активности наших младших братьев. Как вы отнесетесь к такого рода препозиции?
— Это тот самый случай, когда я не готов к ответу, полковник, — ответил сэр Мозес после долгого молчания. — Может быть, в этом и есть симптом старения?
— Старость — это память. А вы продолжаете помнить имя сэра Годфри, не так ли?
— О да, блистательный журналист, мастер всякого рода шоу, порою играю с ним партию в Уимблдоне, очень хорош в обороне... Он вас интересует?
V
«Дорогая!
Мне кажется, что вдохновение — это страстный порыв неопределенных желаний, душевное состояние, доступное всем, особенно в молодые годы; у артиста, однако, оно несколько специализируется, ибо направлено на желание воссоздать нечто.
Пар двигает локомотив, но не будь строго рассчитанного, сложного механизма, недоставай в нем хоть крохотного и дрянного винтика, — пар растает в воздухе, уйдет! Огромной силы, заключенной в нем, как не бываю, пшик!
Трогает меня, что Репин превозносит мой акварельный прием. А рисую я задумавшуюся Лею. На столе серебряный двусвечник рококо, гипсовая статуэтка Геркулеса, букет цветов и только что сброшенная осенняя шляпа, отделанная синим бархатом; сзади белая стена в полутоне и спинка дивана с белым крашеным деревом и бледно-голубоватой атласной обивкой с цветами а-ля Луи Пятнадцатый. Это этюд для тонких нюансов: серебро, гипс, известка, окраска и обивка мебели, голубое платье — нежная и тонкая гамма; затем тело теплым и глубоким аккордом переводит к пестроте цветов и все покрывается резкой мощью синего бархата шляпы...
Твой Врубель».
7
Назавтра в девять пятнадцать сэр Бромсли — лично, а не через секретаря — позвонил полковнику Бринингзу и попросил его приехать в резиденцию к одиннадцати пятнадцати; «если вам придется подождать пять минут, надеюсь, извините меня, принимаю коллегу из Бонна; как правило, самое главное немцы говорят лишь в конце беседы, полагая, что первые сорок пять минут они изучают собеседника, разминают и готовят к главному; мистическая нация».
Тем не менее сэр Бромсли принял полковника точно в назначенное время: обменявшись в дверях прощальным рукопожатием с боннским заместителем министра, он здесь же, не сходя с места, дружески приветствован своего старого знакомца, пригласил его к маленькому столику, который секретарь, мисс Призм, уже успела убрать после первого визитера и накрыть к приходу Бринингза (ветеранов службы сэр Бромсли выделял, оказывая им заметное для всех почтение), сам напил ему чаю; только что прислан! из Пекина, совершенно поразительный аромат; заметил, что немца он угощал кофе; «этот жасминный экстракт здоровья я берегу только для своих», и лишь после этого, в обычной своей манере, — абсолютная прямолинейность в разговоре с асами, — сказал:
— Нью-Йорк обижен, полковник. Я получил телеграмму от наших младших братьев, они обескуражены вашей позицией...
— Я ждал этого, сэр. Вы в курсе того, о чем они просят?
— Да, но лишь в общих чертах.
— Я благодарен судьбе за то, что великий англичанин сэр Сомерсет Моэм дарил меня своей дружбой... Нет, нет, он тогда уже не сотрудничал с вами... Он член моего клуба, мы встречались только там, и однажды он пригласит меня провести два благословенных дня в его замке на Ривьере. Помните его великий роман «Скелет в шкафу»? О писателе, его очаровательной ветреной жене, о том, как он ч у в с т в о в а л правду, не зная ее, и лишь поэтому писал такую правду, которая потрясает.
— Это когда жена литератора — после смерти их девочки — не может быть дома и уходит в гульбу, отдается какому-то актеру, а потом возвращается домой, а он той же ночью уже написал все то, что с нею произошло?
— Именно это я и имел в виду, сэр... Прежде чем ответить мистеру Фолу, — в таком смысле, в каком я ему ответил, — мне пришлось провести довольно кропотливое исследование... Я проанализировал досье, нашел кое-что о князе Ростопчине, он был в маки, в тех группах, которые сотрудничали с нашими людьми, отзывы о нем самые лестные: мужествен, высокодостоин, неподкупен; никакой тяги к коммунизму, да и откуда ей взяться...
— Простите, полковник, но русский граф Игнатьев, военный атташе императора в Париже, кончил свою жизнь генерал-лейтенантом Красной Армии...
— Полковник разведки генерального штаба царской армий Борис Шапошников кончил свою жизнь в ранге маршала Красной Армии, сэр, ближайший сотрудник Сталина. Смыкание русской идеи с коммунизмом — дапеко не изученная тема; мы не вправе руководствоваться в нашей государственной деятельности эмоциями непризнанных русских гениев, которые они столь ядовито излагают в своих безответственных радиокомментариях, вещающих на Россию из Мюнхена.
— Это довод. Простите, что перебил вас...
— Я противник монологов, — улыбнулся Бринингз, глаза из льдистых сделались голубыми, морщины на лбу разошлись, и желтоватая, нездоровая бледность сменилась чуть заметным румянцем на скулах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91