было любопытно до невозможности, как поведет себя Левушка, хотя, к стыду своему, и предвкушали заранее, что вся эта горестная сцена закончится, наверное, очень смешно, что мы возьмемся хохотать до слез, а уж потом, после отбытия катафалка, станем клясть себя за собственное скотство, ноs ничего мы не могли с собой поделать - Левушка был здесь, с нами рядомs
Теперь-то я знаю, что тогда он был для нас своего рода ширмой, до поры до времени заслоняющей печальные стороны жизни, эдакой призмой, через которую все выглядит забавным и простым, он был для нас некой отдушиной, волей случая оказавшейся поблизости в самый сложный период развития человека, период, когда у тебя начинает складываться собственный взгляд на мир. Левушка словно притормозил наше возмужание, уведя нас в сторону от основного пути, и мы не были ни рады, ни печальны от этого, мы воспринимали все, как есть, догадываясь, однако, что где-то рядом пролегает иной путь, и потому мы Левушку как человека ни в грош не ставили, развлекаясь лишь тем, что он нам давал.
Наконец, из подъезда вынесли гроб.
Процессия была что надо - рыдали все: и четверо дюжих парней, что, сгибаясь и пошатываясь от тяжести, тащили гроб на своих плечах, и многочисленные родственники и какие-то знакомые, что шли позади гроба, по очереди волоча здоровенный железный венок, и даже тощий малолетка, насколько мне известно, вообще ни в каких родственных связях с покойным не состоявший, - этот сопляк шагал, обливаясь слезами, впереди всех и держал на вытянутых руках, явно проклиная в душе свою нелепую ношу, транзисторную магнитолу, которая разносила на весь двор звуки похоронного марша Шопена в исполнении лично Рахманинова - знаю я эту кассету, отцу кто-то из друзей подарил, только дома у нас слышно нормально, а здесь, на магнитоле, звук был дребезжащий и плыл нещадно, но этого, впрочем, никто сейчас не замечал.
Покойник лежал, одетый в черный костюм, крахмальную белую рубашку с полосатым, красно-зеленым галстуком, в сочно-вишневые ботинки, только что полученные из ремонтной мастерской, - никто и не догадался отодрать с их подошв наклеенные квитанции, - а на груди у него, совершенно непонятно почему, лежала серая фетровая шляпа с прямыми широкими полями.
Черт его знает, быть может, жена так захотела - чтоб солиднее смотрелосьs По правде, Левушкина мать тоже иногда немного удивлялаs
Все мы стояли молча, никто даже не пошевелился, и глазели на эту процессию, а на балконах или в окнах дома маячили фигуры жильцов, и лица у них были равнодушные и почему-то одинаковые, будто нарисованные плохим, но очень старательным художником.
И тут случилось непредвиденное.
День был пасмурный, и дул промозглый северный ветер, раза в два сильнее, чем накануне обещали синоптики, - из-за него, из-за ветра этого, все и случилось, вышло совершенно по-дурацки, впрочем, сами посудите: налетел внезапно настоящий шквал, так что в трубах водосточных мерзко загудело, и слетела с живота покойника его фетровая шляпа, кувыркнулась несколько раз в воздухе и спланировала эдак прямехонько к Левушкиным ногам.
Левушка тупо уставился на нее - и только в затылке почесал.
Оно и понятноs
И тогда что-то словно оборвалось внутри меня, ей-богу, не знаю, зачем мне понадобилось такое, да еще в этот, самый неподходящий, момент, но только я вдруг крикнул, или нет, сказал громким шепотом:
- Ну-ка, Левушка, надень шляпу!
Левушка чуть поразмыслил, потом поднял отцовскую шляпу и послушно, точно автомат, нахлобучил ее поверх своей кепки-идиотки.
Ну и видик был у него!
Сроду более кретинской физиономии не встречал!
- Эй, Левушка, да ты форменный профессор в этой шляпе! - гаркнул восторженно Гошка.
- Премьер-министр! - пискнул Артем.
- Если только бородавку с носа убрать, в точности! - подтвердила Алевтина Дуло. - Лучше не бывает.
- Ты взгляни на себя, Левушка! - гоготнул Моня. - Красавец ведь неописуемый, совсем! Только вотs бородавка, тогоs и впрямь мешаетs
Левушка медленно развернулся и уставился в окно первого этажа, где виден был во всех подробностях, как в зеркале, и тогда мы стали свидетелями поразительной метаморфозы - нет, перед нами пребывал все тот же Левушка, все тот же дурачок, но лицо егоs
Это надо было видеть: на мгновение какое-то вполне осмысленное и даже горделивое выражение вдруг проступило на нем, уничтожив вечную маску покорной тупости, Левушка приосанился, поднял голову повыше, с удивлением разглядывая самого себя, словно и вправду там, в оконном стекле, стоял перед ним очень важный человек, премьер-министр или кто там еще, - этой сцены мне не забыть до конца моих дней, на наших глазах животное внезапно обрело разумные черты и в нем проснулось явственное осознание, что и оно не хуже остальных, вот только бородавка на носуs действительно - ах, если б не было ее!..
Левушка ощупал свой нос, свое прыщавое, перепачканное зеленкой лицо и неожиданно подмигнул собственному отражению, и тотчас знакомая улыбка заиграла на его губах, рука поднялась, чтобы поскрести макушку, но наткнулась на шляпу, и та полетела на землю.
Левушка не торопясь повернулся к нам, и улыбка, прежняя бессмысленная улыбка его, стала еще шире.
- Ишь тыs - сказал бесцветным голосом Левушка, а глаза смотрели растерянно и вопрошающе.
Глядя на него, мы снова захохотали.
И тут, откуда ни возьмись, перед нами выросла Левушкина мать - она стояла секунду молча, лишь размазывая по щекам слезы, потом вдруг схватила с земли палку и что есть силы ударила сына.
- Кретин! - задыхаясь, прохрипела она. - Сволочь ненормальная! Над кем глумишься? Чью шляпу надевал? Господи, зачем я родила такого идиота?! А вы, - она с ненавистью обернулась к нам, - вы пожалеете!
Она еще раза два или три ударила Левушку, а он громко сопел, раскачиваясь из стороны в сторону и даже не пытаясь отстраниться, защититься от ударов, и только тупо улыбался да вздрагивал всякий раз, когда палка касалась его тела, и недоуменно почесывал макушку.
Какая-то невероятная, нечеловеческая покорность была во всем его облике, и нас это, признаться, тогда потрясло, уж чего-чего, а такого мы никак не ожидали.
Отлупив сына, мать швырнула палку под ближайший куст, подхватила шляпу и, не переставая в голос рыдать, затрусила к катафалку, уже набитому до отказа всякими родственниками и знакомыми покойного, втиснулась в салон, дверцы тяжко схлопнулись, и катафалк, минуты три пролавировав среди дворовых канав, укатил.
Левушкина мать ничего, как ни грозилась, нам не сделала, тем не менее дней пять мы ходили присмиревшие и Левушку не задирали.
Потом, правда, все пошло по-старому, да иначе и быть не могло, но мне не хочется об этом вспоминать - и не потому, что потом стало еще хуже, не в этом дело, ведь куда уж хуже, личность Левушки вызывала в нас прежние чувства, несмотря на тот инцидент, уж слишком потешен он был, этот Левушка, и жалеть его больше недели мы не сумели бы ни при какой погоде.
1 2 3 4
Теперь-то я знаю, что тогда он был для нас своего рода ширмой, до поры до времени заслоняющей печальные стороны жизни, эдакой призмой, через которую все выглядит забавным и простым, он был для нас некой отдушиной, волей случая оказавшейся поблизости в самый сложный период развития человека, период, когда у тебя начинает складываться собственный взгляд на мир. Левушка словно притормозил наше возмужание, уведя нас в сторону от основного пути, и мы не были ни рады, ни печальны от этого, мы воспринимали все, как есть, догадываясь, однако, что где-то рядом пролегает иной путь, и потому мы Левушку как человека ни в грош не ставили, развлекаясь лишь тем, что он нам давал.
Наконец, из подъезда вынесли гроб.
Процессия была что надо - рыдали все: и четверо дюжих парней, что, сгибаясь и пошатываясь от тяжести, тащили гроб на своих плечах, и многочисленные родственники и какие-то знакомые, что шли позади гроба, по очереди волоча здоровенный железный венок, и даже тощий малолетка, насколько мне известно, вообще ни в каких родственных связях с покойным не состоявший, - этот сопляк шагал, обливаясь слезами, впереди всех и держал на вытянутых руках, явно проклиная в душе свою нелепую ношу, транзисторную магнитолу, которая разносила на весь двор звуки похоронного марша Шопена в исполнении лично Рахманинова - знаю я эту кассету, отцу кто-то из друзей подарил, только дома у нас слышно нормально, а здесь, на магнитоле, звук был дребезжащий и плыл нещадно, но этого, впрочем, никто сейчас не замечал.
Покойник лежал, одетый в черный костюм, крахмальную белую рубашку с полосатым, красно-зеленым галстуком, в сочно-вишневые ботинки, только что полученные из ремонтной мастерской, - никто и не догадался отодрать с их подошв наклеенные квитанции, - а на груди у него, совершенно непонятно почему, лежала серая фетровая шляпа с прямыми широкими полями.
Черт его знает, быть может, жена так захотела - чтоб солиднее смотрелосьs По правде, Левушкина мать тоже иногда немного удивлялаs
Все мы стояли молча, никто даже не пошевелился, и глазели на эту процессию, а на балконах или в окнах дома маячили фигуры жильцов, и лица у них были равнодушные и почему-то одинаковые, будто нарисованные плохим, но очень старательным художником.
И тут случилось непредвиденное.
День был пасмурный, и дул промозглый северный ветер, раза в два сильнее, чем накануне обещали синоптики, - из-за него, из-за ветра этого, все и случилось, вышло совершенно по-дурацки, впрочем, сами посудите: налетел внезапно настоящий шквал, так что в трубах водосточных мерзко загудело, и слетела с живота покойника его фетровая шляпа, кувыркнулась несколько раз в воздухе и спланировала эдак прямехонько к Левушкиным ногам.
Левушка тупо уставился на нее - и только в затылке почесал.
Оно и понятноs
И тогда что-то словно оборвалось внутри меня, ей-богу, не знаю, зачем мне понадобилось такое, да еще в этот, самый неподходящий, момент, но только я вдруг крикнул, или нет, сказал громким шепотом:
- Ну-ка, Левушка, надень шляпу!
Левушка чуть поразмыслил, потом поднял отцовскую шляпу и послушно, точно автомат, нахлобучил ее поверх своей кепки-идиотки.
Ну и видик был у него!
Сроду более кретинской физиономии не встречал!
- Эй, Левушка, да ты форменный профессор в этой шляпе! - гаркнул восторженно Гошка.
- Премьер-министр! - пискнул Артем.
- Если только бородавку с носа убрать, в точности! - подтвердила Алевтина Дуло. - Лучше не бывает.
- Ты взгляни на себя, Левушка! - гоготнул Моня. - Красавец ведь неописуемый, совсем! Только вотs бородавка, тогоs и впрямь мешаетs
Левушка медленно развернулся и уставился в окно первого этажа, где виден был во всех подробностях, как в зеркале, и тогда мы стали свидетелями поразительной метаморфозы - нет, перед нами пребывал все тот же Левушка, все тот же дурачок, но лицо егоs
Это надо было видеть: на мгновение какое-то вполне осмысленное и даже горделивое выражение вдруг проступило на нем, уничтожив вечную маску покорной тупости, Левушка приосанился, поднял голову повыше, с удивлением разглядывая самого себя, словно и вправду там, в оконном стекле, стоял перед ним очень важный человек, премьер-министр или кто там еще, - этой сцены мне не забыть до конца моих дней, на наших глазах животное внезапно обрело разумные черты и в нем проснулось явственное осознание, что и оно не хуже остальных, вот только бородавка на носуs действительно - ах, если б не было ее!..
Левушка ощупал свой нос, свое прыщавое, перепачканное зеленкой лицо и неожиданно подмигнул собственному отражению, и тотчас знакомая улыбка заиграла на его губах, рука поднялась, чтобы поскрести макушку, но наткнулась на шляпу, и та полетела на землю.
Левушка не торопясь повернулся к нам, и улыбка, прежняя бессмысленная улыбка его, стала еще шире.
- Ишь тыs - сказал бесцветным голосом Левушка, а глаза смотрели растерянно и вопрошающе.
Глядя на него, мы снова захохотали.
И тут, откуда ни возьмись, перед нами выросла Левушкина мать - она стояла секунду молча, лишь размазывая по щекам слезы, потом вдруг схватила с земли палку и что есть силы ударила сына.
- Кретин! - задыхаясь, прохрипела она. - Сволочь ненормальная! Над кем глумишься? Чью шляпу надевал? Господи, зачем я родила такого идиота?! А вы, - она с ненавистью обернулась к нам, - вы пожалеете!
Она еще раза два или три ударила Левушку, а он громко сопел, раскачиваясь из стороны в сторону и даже не пытаясь отстраниться, защититься от ударов, и только тупо улыбался да вздрагивал всякий раз, когда палка касалась его тела, и недоуменно почесывал макушку.
Какая-то невероятная, нечеловеческая покорность была во всем его облике, и нас это, признаться, тогда потрясло, уж чего-чего, а такого мы никак не ожидали.
Отлупив сына, мать швырнула палку под ближайший куст, подхватила шляпу и, не переставая в голос рыдать, затрусила к катафалку, уже набитому до отказа всякими родственниками и знакомыми покойного, втиснулась в салон, дверцы тяжко схлопнулись, и катафалк, минуты три пролавировав среди дворовых канав, укатил.
Левушкина мать ничего, как ни грозилась, нам не сделала, тем не менее дней пять мы ходили присмиревшие и Левушку не задирали.
Потом, правда, все пошло по-старому, да иначе и быть не могло, но мне не хочется об этом вспоминать - и не потому, что потом стало еще хуже, не в этом дело, ведь куда уж хуже, личность Левушки вызывала в нас прежние чувства, несмотря на тот инцидент, уж слишком потешен он был, этот Левушка, и жалеть его больше недели мы не сумели бы ни при какой погоде.
1 2 3 4