Лампочка без абажура.
Даже нет нужды сильно напрягать воображение, чтобы представить, как текла жизнь в этой комнате: вначале, почти всегда пьяные, сюда поднимались Уильям и Жажа, затем Сильви проскальзывала в постель к толстухе…
А как они просыпались?.. Когда на улице уже ярко светило солнце…
Жажа никогда еще не была столь болтливой. Голос ее звучал жалобно-просяще, будто она хотела, чтобы ее утешили.
— Готова поспорить, что теперь я обязательно слягу. Да-да, нутром чувствую… Так уже было три года назад, когда моряки подрались прямо перед моим окном… Одного резанули бритвой, и он…
Жажа встала и принялась озираться вокруг, словно искала что-то, но потом отвлеклась…
— Вы уже ели?.. Идемте!.. Перекусим немного…
Мегрэ спустился но лестнице, Жажа вслед за ним и сразу направилась к плите, кинула туда угля и принялась помешивать ложкой в кастрюле.
— Когда я дома одна, на готовку меня не хватает… А тут еще как подумаю, что Сильви в эту минуту…
— Скажите, Жажа!
— Что?
— Что вам сказала днем Сильви, когда я вышел в бар обслужить посетителя?
— А, да!.. Я поинтересовалась у нее, откуда эти двадцать тысяч… И она ответила, что не знает и, мол, все это дела Жозефа…
— А сегодня вечером?
— Что сегодня вечером?
— Ну когда вы виделись с ней в участке…
— Да почти то же самое… Не может никак понять, чего он там химичит…
— А она уже давно связалась с этим Жозефом?
— Она с ним, да так, на словах больше… Вместе не живут… Где-то его встретила, на скачках, вроде, одно скажу, что не здесь… Он пообещал ей помогать, клиентов находить… Еще бы, с его-то работенкой!.. У этого парня и образование есть, и воспитание… Однако в сердце я его никогда не держала…
Жажа выложила из кастрюли на тарелку остатки чечевичной похлебки.
Хотите?.. Нет?.. Тогда наливайте себе, только сами… я уже ни на что не способна… А входную дверь мы закрыли?..
Мегрэ, как и днем, оседлал стул. Смотрел, как Жажа ест. И слушал ее.
— Вы понимаете, у всех этих людей, особенно у тех, что из казино, мозги слишком хитро повернуты… Вот наша сестра впросак и попадает… Кабы Сильви меня слушала…
— А какое поручение вам дал Жозеф сегодня вечером?
На мгновение Жажа замерла с набитым ртом и недоуменно взглянула на Мегрэ.
— Ах вот оно что! Чтобы к сыну сходила…
— И что вы тому сказали?
— А чтобы постарался освободить их, иначе…
— Иначе что?..
— Ах, я так понимаю, вы меня все равно не оставите в покое… Я ведь к вам всегда с чистой душой, сами подтвердите! Все, что могу, то и делаю!.. Мне скрывать нечего.
Только тут комиссар догадался, отчего так говорлива Жажа и откуда взялись эти плаксивые интонации.
По дороге домой Жажа заскочила в какое-нибудь бистро, а может, и в несколько, чтобы поднять себе дух!
— Сперва я удерживала Сильви, не позволяла ей связаться полностью с Жозефом… А потом, когда недавно поняла, что…
— Что вы замолчали?
И неожиданно, не выпуская ложки из рук, Жажа заплакала! Скорее комичное зрелище, нежели вызывающее сострадание: толстуха в лиловом халате хлебала из тарелки чечевицу и хныкала, как девчонка.
— Не надо меня подгонять… Дайте подумать!.. Легко, что ли?.. Погодите! Налейте мне…
— Попозже!
— Дайте выпить, тогда все скажу…
Комиссар решил уступить и налил ей в рюмку немного вина.
— А что вам надо знать?.. О чем я говорила?.. Смотрю, двадцать тысяч франков… Может, они лежали в кармане Уильяма?..
Мегрэ приходилось прикладывать некоторое усилие, чтобы сохранять ясность мысли и бороться с дремотой, навеянной не столько царившей в комнате атмосферой, сколько пьяными речами Жажа.
— Уильям…
И внезапно его осенило! Жажа посчитала, что эти двадцать тысяч франков вытащили у Брауна в момент убийства!
— Ах вот вы о чем подумали!
— Да я уже и не знаю, о чем думать… Да… Все, наелась. Закурить у вас не найдется?
— Я курю только трубку.
— Наверняка где-то валяются… У Сильви всегда есть.
Она тщетно рылась в ящиках комода в поисках сигарет.
— Их по-прежнему отправляют в Эльзас?
— Кого?.. Что?.. О чем вы?..
— Женщин… Как она называется?.. Тюрьма… На «О» начинается… Во времена моей молодости…
— Когда вы жили в Париже?
— Да. Об этом много говорили… Так строго обращаются с заключенными, что те пытаются покончить с собой… А недавно прочла в одной газете, что там есть и такие, которых осудили на восемьдесят лет… Чего-то сигарет не найду… Видать, Сильви унесла…
— Это она боится туда попасть?..
— Сильви?.. Не знаю… Я подумала об этом в автобусе, когда возвращалась… Передо мной сидела старая женщина и…
— Садитесь…
— Да… Не обращайте на меня внимания… Я уже ни на что не гожусь… И мне везде паршиво… О чем бишь мы говорили?..
В глазах Жажа мелькнула тревога. Она провела рукой по лбу и скинула на щеку прядь рыжеватых волос.
— Тоскливо на душе… Дайте выпить, а?
— После того, как вы мне скажете, что вам известно…
— Да не знаю я ни фига!.. Чего я могу знать?.. Сперва с Сильви встретилась… Полицейский торчал рядом и слушал, о чем мы говорим… Мне только плакать хотелось… Сильви шепнула мне, когда целовала на прощанье, что во всем виноват Жозеф…
— А потом вы с ним встретились?
— Да… Я ведь уже говорила… Он отправил меня в Антиб предупредить Брауна, что если…
Жажа искала нужные слова. Похоже, у нее начались временные отключки сознания, как это порой случается у пьяниц. Она с тоской посмотрела на Мегрэ, будто хотела прижаться к нему.
— Не знаю… Не надо меня мучить… Я всего лишь бедная женщина… Вечно стараешься всем угодить.
— Э, нет, секундочку…
Мегрэ отнял у Жажа рюмку, которую та попыталась украдкой схватить: еще немного — ее окончательно развезет, и она просто-напросто завалится спать.
— Гарри Браун вас принял?
— Нет… Да… Он пригрозил, что если когда-нибудь еще раз встретит меня на своем пути, то мигом засадит за решетку… — Жажа осеклась и вдруг торжествующе воскликнула: — Оссгор!.. Нет… Оссгор не то. Это из романа какого-то… Агно… Во! Точно!
Она вспомнила название тюрьмы, о которой говорила до этого.
— Страдалицам, вроде бы, даже разговаривать не разрешают. Как вы считаете, врут люди?..
Мегрэ впервые видел Жажа столь несчастной и по-детски беспомощной.
— Ясное дело, если Сильви окажется сообщницей, ее посадят…
У женщины на щеках выступил сразу лихорадочный румянец, и она заговорила горячо и быстро:
— Сегодня вечером я все-таки многое поняла… И догадалась, откуда взялись эти двадцать тысяч… Гарри Браун, сын Уильяма, принес их, чтобы заплатить…
— Заплатить за что?
— А за все!
Жажа с вызовом и торжеством взглянула на Мегрэ.
— Я не такая дура, как, быть может, кажусь… Когда сын пронюхал про завещание…
— Извините! Выходит, вы знаете о завещании?
— В прошлом месяце Уильям рассказал о нем… Мы сидели тут вчетвером…
— То есть он, вы, Сильви и Жозеф…
— Ну да… Откупорили бутылочку, день рождения Уильяма отмечали… Начали говорить о том о сем… Он после того, как выпил, много нам рассказывал об Австралии, о жене, о шурине…
— И что же сказал Уильям?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Даже нет нужды сильно напрягать воображение, чтобы представить, как текла жизнь в этой комнате: вначале, почти всегда пьяные, сюда поднимались Уильям и Жажа, затем Сильви проскальзывала в постель к толстухе…
А как они просыпались?.. Когда на улице уже ярко светило солнце…
Жажа никогда еще не была столь болтливой. Голос ее звучал жалобно-просяще, будто она хотела, чтобы ее утешили.
— Готова поспорить, что теперь я обязательно слягу. Да-да, нутром чувствую… Так уже было три года назад, когда моряки подрались прямо перед моим окном… Одного резанули бритвой, и он…
Жажа встала и принялась озираться вокруг, словно искала что-то, но потом отвлеклась…
— Вы уже ели?.. Идемте!.. Перекусим немного…
Мегрэ спустился но лестнице, Жажа вслед за ним и сразу направилась к плите, кинула туда угля и принялась помешивать ложкой в кастрюле.
— Когда я дома одна, на готовку меня не хватает… А тут еще как подумаю, что Сильви в эту минуту…
— Скажите, Жажа!
— Что?
— Что вам сказала днем Сильви, когда я вышел в бар обслужить посетителя?
— А, да!.. Я поинтересовалась у нее, откуда эти двадцать тысяч… И она ответила, что не знает и, мол, все это дела Жозефа…
— А сегодня вечером?
— Что сегодня вечером?
— Ну когда вы виделись с ней в участке…
— Да почти то же самое… Не может никак понять, чего он там химичит…
— А она уже давно связалась с этим Жозефом?
— Она с ним, да так, на словах больше… Вместе не живут… Где-то его встретила, на скачках, вроде, одно скажу, что не здесь… Он пообещал ей помогать, клиентов находить… Еще бы, с его-то работенкой!.. У этого парня и образование есть, и воспитание… Однако в сердце я его никогда не держала…
Жажа выложила из кастрюли на тарелку остатки чечевичной похлебки.
Хотите?.. Нет?.. Тогда наливайте себе, только сами… я уже ни на что не способна… А входную дверь мы закрыли?..
Мегрэ, как и днем, оседлал стул. Смотрел, как Жажа ест. И слушал ее.
— Вы понимаете, у всех этих людей, особенно у тех, что из казино, мозги слишком хитро повернуты… Вот наша сестра впросак и попадает… Кабы Сильви меня слушала…
— А какое поручение вам дал Жозеф сегодня вечером?
На мгновение Жажа замерла с набитым ртом и недоуменно взглянула на Мегрэ.
— Ах вот оно что! Чтобы к сыну сходила…
— И что вы тому сказали?
— А чтобы постарался освободить их, иначе…
— Иначе что?..
— Ах, я так понимаю, вы меня все равно не оставите в покое… Я ведь к вам всегда с чистой душой, сами подтвердите! Все, что могу, то и делаю!.. Мне скрывать нечего.
Только тут комиссар догадался, отчего так говорлива Жажа и откуда взялись эти плаксивые интонации.
По дороге домой Жажа заскочила в какое-нибудь бистро, а может, и в несколько, чтобы поднять себе дух!
— Сперва я удерживала Сильви, не позволяла ей связаться полностью с Жозефом… А потом, когда недавно поняла, что…
— Что вы замолчали?
И неожиданно, не выпуская ложки из рук, Жажа заплакала! Скорее комичное зрелище, нежели вызывающее сострадание: толстуха в лиловом халате хлебала из тарелки чечевицу и хныкала, как девчонка.
— Не надо меня подгонять… Дайте подумать!.. Легко, что ли?.. Погодите! Налейте мне…
— Попозже!
— Дайте выпить, тогда все скажу…
Комиссар решил уступить и налил ей в рюмку немного вина.
— А что вам надо знать?.. О чем я говорила?.. Смотрю, двадцать тысяч франков… Может, они лежали в кармане Уильяма?..
Мегрэ приходилось прикладывать некоторое усилие, чтобы сохранять ясность мысли и бороться с дремотой, навеянной не столько царившей в комнате атмосферой, сколько пьяными речами Жажа.
— Уильям…
И внезапно его осенило! Жажа посчитала, что эти двадцать тысяч франков вытащили у Брауна в момент убийства!
— Ах вот вы о чем подумали!
— Да я уже и не знаю, о чем думать… Да… Все, наелась. Закурить у вас не найдется?
— Я курю только трубку.
— Наверняка где-то валяются… У Сильви всегда есть.
Она тщетно рылась в ящиках комода в поисках сигарет.
— Их по-прежнему отправляют в Эльзас?
— Кого?.. Что?.. О чем вы?..
— Женщин… Как она называется?.. Тюрьма… На «О» начинается… Во времена моей молодости…
— Когда вы жили в Париже?
— Да. Об этом много говорили… Так строго обращаются с заключенными, что те пытаются покончить с собой… А недавно прочла в одной газете, что там есть и такие, которых осудили на восемьдесят лет… Чего-то сигарет не найду… Видать, Сильви унесла…
— Это она боится туда попасть?..
— Сильви?.. Не знаю… Я подумала об этом в автобусе, когда возвращалась… Передо мной сидела старая женщина и…
— Садитесь…
— Да… Не обращайте на меня внимания… Я уже ни на что не гожусь… И мне везде паршиво… О чем бишь мы говорили?..
В глазах Жажа мелькнула тревога. Она провела рукой по лбу и скинула на щеку прядь рыжеватых волос.
— Тоскливо на душе… Дайте выпить, а?
— После того, как вы мне скажете, что вам известно…
— Да не знаю я ни фига!.. Чего я могу знать?.. Сперва с Сильви встретилась… Полицейский торчал рядом и слушал, о чем мы говорим… Мне только плакать хотелось… Сильви шепнула мне, когда целовала на прощанье, что во всем виноват Жозеф…
— А потом вы с ним встретились?
— Да… Я ведь уже говорила… Он отправил меня в Антиб предупредить Брауна, что если…
Жажа искала нужные слова. Похоже, у нее начались временные отключки сознания, как это порой случается у пьяниц. Она с тоской посмотрела на Мегрэ, будто хотела прижаться к нему.
— Не знаю… Не надо меня мучить… Я всего лишь бедная женщина… Вечно стараешься всем угодить.
— Э, нет, секундочку…
Мегрэ отнял у Жажа рюмку, которую та попыталась украдкой схватить: еще немного — ее окончательно развезет, и она просто-напросто завалится спать.
— Гарри Браун вас принял?
— Нет… Да… Он пригрозил, что если когда-нибудь еще раз встретит меня на своем пути, то мигом засадит за решетку… — Жажа осеклась и вдруг торжествующе воскликнула: — Оссгор!.. Нет… Оссгор не то. Это из романа какого-то… Агно… Во! Точно!
Она вспомнила название тюрьмы, о которой говорила до этого.
— Страдалицам, вроде бы, даже разговаривать не разрешают. Как вы считаете, врут люди?..
Мегрэ впервые видел Жажа столь несчастной и по-детски беспомощной.
— Ясное дело, если Сильви окажется сообщницей, ее посадят…
У женщины на щеках выступил сразу лихорадочный румянец, и она заговорила горячо и быстро:
— Сегодня вечером я все-таки многое поняла… И догадалась, откуда взялись эти двадцать тысяч… Гарри Браун, сын Уильяма, принес их, чтобы заплатить…
— Заплатить за что?
— А за все!
Жажа с вызовом и торжеством взглянула на Мегрэ.
— Я не такая дура, как, быть может, кажусь… Когда сын пронюхал про завещание…
— Извините! Выходит, вы знаете о завещании?
— В прошлом месяце Уильям рассказал о нем… Мы сидели тут вчетвером…
— То есть он, вы, Сильви и Жозеф…
— Ну да… Откупорили бутылочку, день рождения Уильяма отмечали… Начали говорить о том о сем… Он после того, как выпил, много нам рассказывал об Австралии, о жене, о шурине…
— И что же сказал Уильям?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28