Это вошло в привычку. От первоначальных двух тысяч через шесть месяцев он переходит к восемнадцати. А вместо этих восемнадцати возвращать надо двадцать пять. Папаша Ульрих гурман! Надо признать, что Файтен человек честный. Он отдает всегда. Но не совсем обычным образом. Например, пятнадцатого он возвращает пятнадцать тысяч, а двадцатого снова берет восемнадцать. В следующем месяце он их возвращает, чтобы снова взять двадцать пять. В марте Файтен должен был Ульриху тридцать две тысячи франков.
— Он вернул их?
— Простите! С этого момента след Ульриха исчезает из книг.
Тому есть бесспорное объяснение: старик с улицы Блан-Манто мертв! Следовательно, смерть принесла Файтену сумму в тридцать две тысячи франков!
— Кто потом заменил Ульриха?
— Некоторое время — никто.
Через год, вновь попав в затруднительное положение, Файтен попросил кредит в небольшом банке и получил его. Потом банку надоело это.
— Бассо?
Имя его мелькает в последних книгах, но в связи не с займами, а с векселями.
— А каково положение в день смерти Файтена?
— Не лучше и не хуже, чем обычно. С двумя десятками тысяч он бы выкрутился до следующего срока платежей. В Париже несколько тысяч торговцев в таком же положении; весь год они гоняются за деньгами, которых им всегда не хватает, пытаясь предотвратить неизбежное банкротство.
Мегрэ поднялся, взял шляпу.
— Спасибо, господин Флбре.
— Надо заняться более тщательной проверкой?
— Пока не надо.
Все шло отлично. Следствие продвигалось с обычной планомерностью. Но как раз теперь Мегрэ выглядел недовольным, словно опасался кажущейся легкости.
— От Люка ничего? — спросил он у конторского мальчика.
— Он только что звонил. Человек, которого вы знаете, явился в Армию Спасения и попросил пристанища. Сейчас он спит.
Речь шла о Викторе, у которого не было ни гроша в кармане. Неужели он все еще надеется получить тридцать тысяч франков в обмен на имя убийцы папаши Ульриха?
Мегрэ прошел пешком по набережным. Миновав почту, он задержался на мгновение, вошел и заполнил телеграфный бланк: «Вероятно приеду четверг точка Целую всех».
Был понедельник. За все время, что жена отдыхает, он так и не смог приехать к ней в Эльзас. Он вытащил и набил трубку, — решая, что предпринять дальше, потом окликнул такси и дал водителю адрес на бульваре Батиньоль.
За свою жизнь ему пришлось проводить не одну сотню расследований. Он знал, что почти каждое из них распадается на два периода, имеет две различные стадии.
Вначале полицейский знакомится с новой обстановкой, с людьми, о которых он еще ничего не слыхал накануне, с узким мирком, который всколыхнула драма.
В мир этот входишь чужим, врагом. Сталкиваешься с существами, настроенными неприязненно, хитрыми, замкнутыми.
С точки зрения Мегрэ — самый захватывающий период. Вынюхиваешь, действуешь чисто интуитивно. И ни малейшей точки опоры, часто даже не от чего оттолкнуться.
Смотришь на людей, и каждый может оказаться преступником или сообщником.
Но вдруг удается ухватить какой-то конец, и вот начинается второй период. Теперь следствие в самом разгаре. В движение приходит вся система. Каждый шаг, каждое мероприятие приносят что-то новое. Как правило, события начинают нарастать ускоренным темпом, кончаясь неожиданным раскрытием преступления.
Полицейский действует не один. События работают на него. Он должен следить за ними, ни в коем случае не опережая их.
Так и теперь, когда обнаружилось существование Ульриха. Еще утром у Мегрэ не было ни малейшего представления о том, кто мог быть жертвой с канала Сен-Мартен.
Сейчас он знал, что это старьевщик и ростовщик, которому торговец рубашками должен был деньги.
Надо было заняться поисками в этом направлении. Через четверть часа комиссар уже звонил у двери квартиры Файтена на пятом этаже дома на бульваре Батиньоль. Открыла глуповатого вида растрепанная служанка, которая не могла решить, пускать его или нет.
Но тут Мегрэ заметил на вешалке шляпу Джеймса.
Что это — шаг вперед или в сложной системе сломалось какое-то колесико?
— Госпожа дома?
Он воспользовался растерянностью прислуги, видимо, недавно приехавшей из деревни, и вошел в квартиру, потом направился к двери, за которой слышались голоса, постучал и сразу же открыл ее.
Он хорошо представлял себе квартиру, подобную большинству квартир мелких буржуа в этом районе. В салоне с узким диванчиком и хрупкими креслами на золоченых ножках он прежде всего увидел Джеймса, стоявшего у окна и погруженного в созерцание улицы.
Госпожа Файтен, по-видимому, собиралась уходить и была одета во все черное с маленькой, очень кокетливой шапочкой из крепа на голове. Она казалась очень возбужденной.
Несмотря на это, она непроявила ни малейшего недовольства при виде Мегрэ. Джеймс же повернулся раздосадованный и немного смущенный.
— Входите, господин комиссар. Вы не помешаете. Я как раз говорила Джеймсу, что глупо…
— А!
Все это весьма похоже было на семейную сцену. Джеймс безнадежно и неуверенно пробормотал:
— Послушай, Мадо!
— Нет! Помолчи! Я говорю сейчас с комиссаром. Сдавшись, англичанин снова стал смотреть на улицу, где ему, должно быть, видны были только головы прохожих.
— Если бы вы были обычным полицейским, господин комиссар, я бы не стала с вами так разговаривать. Но вы были нашим гостем в Морсанге. Кроме того, сразу видно, что вы человек, способный понять…
А она — женщина, способная говорить часами! Способная призвать весь мир в свидетели! Способная заставить замолчать самого отчаянного болтуна!
Ее не назовешь ни красивой, ни хорошенькой. Можно сказать, что она привлекательна, в особенности в этом трауре, который не только не делает ее печальной, а, наоборот, придает пикантность.
Женщина аппетитная, очень живая, должно быть, темпераментная любовница.
Полная противоположность Джеймсу с его недовольной физиономией, всегда немного блуждающим взглядом, со всем его флегматичным видом.
— Все знают, что я любовница Бассо, ведь так? Я не стыжусь этого. Я никогда это не скрывала. И в Морсанге не найдется человека, который упрекнул бы меня. Если бы мой муж был другим человеком…
Она с трудом перевела дыхание.
— Когда не умеют справляться с делами… Взгляните на конуру, в которой он заставлял меня жить! Сам-то он никогда в ней не бывал. А если появлялся вечерами, после обеда, то только для того, чтобы говорить, что у него нет денег, говорить о рубашках, служащих и черт знает еще о чем. Если не в состоянии сделать женщину счастливой, так нечего ее упрекать потом. Кроме того, Марсель и я не сегодня-завтра должны были пожениться. Вы не знали? Ну, разумеется, мы не кричали об этом на каждом перекрестке. Единственное, что его останавливало еще — это сын.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Он вернул их?
— Простите! С этого момента след Ульриха исчезает из книг.
Тому есть бесспорное объяснение: старик с улицы Блан-Манто мертв! Следовательно, смерть принесла Файтену сумму в тридцать две тысячи франков!
— Кто потом заменил Ульриха?
— Некоторое время — никто.
Через год, вновь попав в затруднительное положение, Файтен попросил кредит в небольшом банке и получил его. Потом банку надоело это.
— Бассо?
Имя его мелькает в последних книгах, но в связи не с займами, а с векселями.
— А каково положение в день смерти Файтена?
— Не лучше и не хуже, чем обычно. С двумя десятками тысяч он бы выкрутился до следующего срока платежей. В Париже несколько тысяч торговцев в таком же положении; весь год они гоняются за деньгами, которых им всегда не хватает, пытаясь предотвратить неизбежное банкротство.
Мегрэ поднялся, взял шляпу.
— Спасибо, господин Флбре.
— Надо заняться более тщательной проверкой?
— Пока не надо.
Все шло отлично. Следствие продвигалось с обычной планомерностью. Но как раз теперь Мегрэ выглядел недовольным, словно опасался кажущейся легкости.
— От Люка ничего? — спросил он у конторского мальчика.
— Он только что звонил. Человек, которого вы знаете, явился в Армию Спасения и попросил пристанища. Сейчас он спит.
Речь шла о Викторе, у которого не было ни гроша в кармане. Неужели он все еще надеется получить тридцать тысяч франков в обмен на имя убийцы папаши Ульриха?
Мегрэ прошел пешком по набережным. Миновав почту, он задержался на мгновение, вошел и заполнил телеграфный бланк: «Вероятно приеду четверг точка Целую всех».
Был понедельник. За все время, что жена отдыхает, он так и не смог приехать к ней в Эльзас. Он вытащил и набил трубку, — решая, что предпринять дальше, потом окликнул такси и дал водителю адрес на бульваре Батиньоль.
За свою жизнь ему пришлось проводить не одну сотню расследований. Он знал, что почти каждое из них распадается на два периода, имеет две различные стадии.
Вначале полицейский знакомится с новой обстановкой, с людьми, о которых он еще ничего не слыхал накануне, с узким мирком, который всколыхнула драма.
В мир этот входишь чужим, врагом. Сталкиваешься с существами, настроенными неприязненно, хитрыми, замкнутыми.
С точки зрения Мегрэ — самый захватывающий период. Вынюхиваешь, действуешь чисто интуитивно. И ни малейшей точки опоры, часто даже не от чего оттолкнуться.
Смотришь на людей, и каждый может оказаться преступником или сообщником.
Но вдруг удается ухватить какой-то конец, и вот начинается второй период. Теперь следствие в самом разгаре. В движение приходит вся система. Каждый шаг, каждое мероприятие приносят что-то новое. Как правило, события начинают нарастать ускоренным темпом, кончаясь неожиданным раскрытием преступления.
Полицейский действует не один. События работают на него. Он должен следить за ними, ни в коем случае не опережая их.
Так и теперь, когда обнаружилось существование Ульриха. Еще утром у Мегрэ не было ни малейшего представления о том, кто мог быть жертвой с канала Сен-Мартен.
Сейчас он знал, что это старьевщик и ростовщик, которому торговец рубашками должен был деньги.
Надо было заняться поисками в этом направлении. Через четверть часа комиссар уже звонил у двери квартиры Файтена на пятом этаже дома на бульваре Батиньоль. Открыла глуповатого вида растрепанная служанка, которая не могла решить, пускать его или нет.
Но тут Мегрэ заметил на вешалке шляпу Джеймса.
Что это — шаг вперед или в сложной системе сломалось какое-то колесико?
— Госпожа дома?
Он воспользовался растерянностью прислуги, видимо, недавно приехавшей из деревни, и вошел в квартиру, потом направился к двери, за которой слышались голоса, постучал и сразу же открыл ее.
Он хорошо представлял себе квартиру, подобную большинству квартир мелких буржуа в этом районе. В салоне с узким диванчиком и хрупкими креслами на золоченых ножках он прежде всего увидел Джеймса, стоявшего у окна и погруженного в созерцание улицы.
Госпожа Файтен, по-видимому, собиралась уходить и была одета во все черное с маленькой, очень кокетливой шапочкой из крепа на голове. Она казалась очень возбужденной.
Несмотря на это, она непроявила ни малейшего недовольства при виде Мегрэ. Джеймс же повернулся раздосадованный и немного смущенный.
— Входите, господин комиссар. Вы не помешаете. Я как раз говорила Джеймсу, что глупо…
— А!
Все это весьма похоже было на семейную сцену. Джеймс безнадежно и неуверенно пробормотал:
— Послушай, Мадо!
— Нет! Помолчи! Я говорю сейчас с комиссаром. Сдавшись, англичанин снова стал смотреть на улицу, где ему, должно быть, видны были только головы прохожих.
— Если бы вы были обычным полицейским, господин комиссар, я бы не стала с вами так разговаривать. Но вы были нашим гостем в Морсанге. Кроме того, сразу видно, что вы человек, способный понять…
А она — женщина, способная говорить часами! Способная призвать весь мир в свидетели! Способная заставить замолчать самого отчаянного болтуна!
Ее не назовешь ни красивой, ни хорошенькой. Можно сказать, что она привлекательна, в особенности в этом трауре, который не только не делает ее печальной, а, наоборот, придает пикантность.
Женщина аппетитная, очень живая, должно быть, темпераментная любовница.
Полная противоположность Джеймсу с его недовольной физиономией, всегда немного блуждающим взглядом, со всем его флегматичным видом.
— Все знают, что я любовница Бассо, ведь так? Я не стыжусь этого. Я никогда это не скрывала. И в Морсанге не найдется человека, который упрекнул бы меня. Если бы мой муж был другим человеком…
Она с трудом перевела дыхание.
— Когда не умеют справляться с делами… Взгляните на конуру, в которой он заставлял меня жить! Сам-то он никогда в ней не бывал. А если появлялся вечерами, после обеда, то только для того, чтобы говорить, что у него нет денег, говорить о рубашках, служащих и черт знает еще о чем. Если не в состоянии сделать женщину счастливой, так нечего ее упрекать потом. Кроме того, Марсель и я не сегодня-завтра должны были пожениться. Вы не знали? Ну, разумеется, мы не кричали об этом на каждом перекрестке. Единственное, что его останавливало еще — это сын.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26