Он познакомился с ними только по газетным статьям. Тем не менее он подозревал, что коллекционировать драгоценности заставляло Эвелин нечто вроде мести.
Имей он возможность позвонить на набережную Орфевр, спросил бы у Жанвье: «С какого времени она начала приобретать или требовать, чтобы ей дарили ценные украшения?»
Сам он готов поклясться, что по времени это совпало с началом романа доктора Жава и Антуанетты, в любом случае — с момента, когда Эвелин обнаружила, что ее больше не любят.
Как бы то ни было, но она оставалась одной из Ле Гереков. Это ее богатство, это деньги Ле Гереков, позволили мужу обосноваться на бульваре Османн и стать модным врачом. Разве не купила она его? Разве не доходы от завода Ле Гереков стали финансовым источником их хозяйства?
И вот он больше ее не любил. У него появилась другая женщина. Он оплачивал ее квартиру на улице Вашингтон, содержал, когда она оставила работу. И по ее, Эвелин, разумению, делал это на деньги, принадлежавшие Ле Герекам. Тогда-то она и принялась их транжирить. А чтобы сделать это побыстрее, покупала себе драгоценности или требовала их от мужа.
Жанвье имел возможность проверить это по банковским счетам. Мог также узнать, передавалась ли часть доходов от завода напрямую Эвелин или ее мужу.
Их окружение с бульвара Османн ни о чем не догадывалось. Пациенты доктора тоже. А сам он ходил по тоненькому канатику. Имел ли он право на неумеренные требования жены резко ответить «нет»?
Он любил Антуанетту, ставшую для него утешением после неудачной попытки обрести любимую жену. Не счел ли он за благо откупаться, исполняя прихоти жены, — лишь бы его оставили в покое.
Положение Негреля было ничуть не лучше, чем у него.
Жильбер не отверг домогательств Эвелин. Эта женщина его взволновала, и он стал ее любовником. Но что же отталкивающее, в свою очередь, обнаружил в мадам Жав Негрель?
А быть может, встретил Мартин и после этого все его планы на будущее были связаны с ней.
Вот только Эвелин, насколько можно было судить, не желала порывать с ним. Она домогалась его любви, приходила на улицу Сен-Пер, звонила из Канн. Кинулась в аэропорт, лишь бы свидеться с ним в субботу.
Чего она хотела, чего требовала от Негреля?
Она стала жалкой в своем стремлении добиться недостижимого счастья. Ведь дантист из Конкарно после развода с женой и думать перестал о ней, предпочитая покинуть город.
Другие тоже, воспользовавшись ее доступностью, спешили положить конец их связи.
Поведение Эвелин напоминало безуспешные попытки выбраться попавшего в стремнину пловца, который в отчаянии хватается за гнилушки.
Любовь бежала от нее. Счастье ускользнуло. Но Эвелин, упрямая по натуре, уверовавшая в бредущую за ней по пятам смерть, вопреки здравому смыслу продолжала упорствовать. А кончилось все согнутым пополам трупом в шкафу.
Согласно официальному заключению судебно-медицинского эксперта, ее сначала ударили или отшвырнули так, что она ударилась то ли о мебель, то ли о стену.
Кровоподтек свидетельствовал о предварявшей смерть бурной сцене. Что это было — ревность?
Филипп Жав имел алиби, но выглядело оно сомнительно, поскольку исходило от Антуанетты и Жозефы.
Негрель провел послеполуденное время субботы на бульваре Османн, и при этом Жозеф по большей части находилась в квартире напротив.
Когда Эвелин была раздета? До или после смерти?
Если до, то следовало допустить возможность, что Негрель поддался страсти и парочка уединилась в комнате позади кабинета. Может быть, потом между ними вспыхнула ссора? Возможно, Эвелин угрожала, что помешает женитьбе своего любовника? Не ударил ли он ее и потом, обезумев, не сделал ли роковой укол?
В таком случае возникает вопрос: ошибся ли он ампулой или сделал смертельный для нее укол преднамеренно?
Правомерны были обе версии. Обе объяснимы, как и предположение, что он спрятал труп в шкаф, навел порядок в комнате и, заметив одежду на полу или на чем-то из мебели, унес ее, чтобы позднее уничтожить.
Труднее представить себе доктора Жава, который, прилетев из Канн, сначала заскочил к любовнице, а затем помчался к жене на бульвар Османн, чтобы, раздев, заняться с ней любовью.
Если ее убил именно он, то явно при других обстоятельствах. Но при каких? Мыслимо ли представить себе какую-нибудь циничную, квазинаучную махинацию? Например, Жав задумал избавиться от жены, чтобы разом заполучить и свободу, и деньги. Он проследил за нею в Париже, обеспечил себе алиби, побывав на улице Вашингтон, а потом, когда ушел его заместитель, заявился на бульвар Османн и осуществил свой план.
При любом раскладе непреложным оставался один факт — ключи, если, конечно, газеты написали правду на сей счет. По их сведениям, существовало только четыре ключа, открывавших обе двери, которые выходили на лестничную площадку. Один был у Жозефы, другой — у Жава, третий — у консьержки, а четвертый временно передали Негрелю.
Если только по каким-то трудным для понимания причинам консьержка не солгала, то кто-то же открыл дверь Эвелин?
Жозефа стоит на том, что не она.
Жав утверждает: ноги его не было на бульваре Османн.
Негрель клянется, что не видел в тот день мадам Жав.
Впрочем, Негрель соврал уже дважды, хотя обе его лжи можно оправдать мужской деликатностью.
Сначала он отрицал связь с мадам Жав.
Затем утверждал, будто она никогда не посещала его квартиру на улице Сен-Пер.
— Пусть он сам все это и разматывает! — вдруг проворчал вслух Мегрэ, подавая гарсону знак принести еще пива.
— Ты говоришь о Жанвье?
Он действительно в этот момент думал о Жанвье. Его раздражало, что сам он бродит в темноте, в то время как у людей на набережной Орфевр на руках карты, позволяющие быстро во всем разобраться.
— По-твоему, он недостаточно хорошо ведет дело?
— Напротив, он все делает прекрасно. Не его вина, что Комельо, ни с чем не считаясь, захотел арестовать Негреля.
— Ты полагаешь, он невиновен?
— Понятия не имею. Но в любом случае это ошибка — отдать его под арест до получения дополнительных сведений. Особенно теперь, когда мэтр Шапюи начнет игру.
Недаром он отправился в Конкарно.
— На что же он надеется?
— Доказать, что у доктора Жава были весомые причины избавиться от жены.
— А разве это не так?
— Так, конечно, но и у его клиента их не меньше.
— Ты уверен, что не хочешь сходить на работу?
— Нет. Тем более что в моем кабинете расположился Жанвье. Хорошо еще, что он курит только сигареты, а то с него сталось бы воспользоваться моими трубками.
От этой мысли он испытал облегчение и посмеялся над собой.
— Не бойся, я не ревную к этому бравому Жанвье.
Просто немного неспокойно на душе. Ладно, пошли!..
— Куда?
— Мне все равно. Пройдемся по набережным, если хочешь, со стороны Берси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Имей он возможность позвонить на набережную Орфевр, спросил бы у Жанвье: «С какого времени она начала приобретать или требовать, чтобы ей дарили ценные украшения?»
Сам он готов поклясться, что по времени это совпало с началом романа доктора Жава и Антуанетты, в любом случае — с момента, когда Эвелин обнаружила, что ее больше не любят.
Как бы то ни было, но она оставалась одной из Ле Гереков. Это ее богатство, это деньги Ле Гереков, позволили мужу обосноваться на бульваре Османн и стать модным врачом. Разве не купила она его? Разве не доходы от завода Ле Гереков стали финансовым источником их хозяйства?
И вот он больше ее не любил. У него появилась другая женщина. Он оплачивал ее квартиру на улице Вашингтон, содержал, когда она оставила работу. И по ее, Эвелин, разумению, делал это на деньги, принадлежавшие Ле Герекам. Тогда-то она и принялась их транжирить. А чтобы сделать это побыстрее, покупала себе драгоценности или требовала их от мужа.
Жанвье имел возможность проверить это по банковским счетам. Мог также узнать, передавалась ли часть доходов от завода напрямую Эвелин или ее мужу.
Их окружение с бульвара Османн ни о чем не догадывалось. Пациенты доктора тоже. А сам он ходил по тоненькому канатику. Имел ли он право на неумеренные требования жены резко ответить «нет»?
Он любил Антуанетту, ставшую для него утешением после неудачной попытки обрести любимую жену. Не счел ли он за благо откупаться, исполняя прихоти жены, — лишь бы его оставили в покое.
Положение Негреля было ничуть не лучше, чем у него.
Жильбер не отверг домогательств Эвелин. Эта женщина его взволновала, и он стал ее любовником. Но что же отталкивающее, в свою очередь, обнаружил в мадам Жав Негрель?
А быть может, встретил Мартин и после этого все его планы на будущее были связаны с ней.
Вот только Эвелин, насколько можно было судить, не желала порывать с ним. Она домогалась его любви, приходила на улицу Сен-Пер, звонила из Канн. Кинулась в аэропорт, лишь бы свидеться с ним в субботу.
Чего она хотела, чего требовала от Негреля?
Она стала жалкой в своем стремлении добиться недостижимого счастья. Ведь дантист из Конкарно после развода с женой и думать перестал о ней, предпочитая покинуть город.
Другие тоже, воспользовавшись ее доступностью, спешили положить конец их связи.
Поведение Эвелин напоминало безуспешные попытки выбраться попавшего в стремнину пловца, который в отчаянии хватается за гнилушки.
Любовь бежала от нее. Счастье ускользнуло. Но Эвелин, упрямая по натуре, уверовавшая в бредущую за ней по пятам смерть, вопреки здравому смыслу продолжала упорствовать. А кончилось все согнутым пополам трупом в шкафу.
Согласно официальному заключению судебно-медицинского эксперта, ее сначала ударили или отшвырнули так, что она ударилась то ли о мебель, то ли о стену.
Кровоподтек свидетельствовал о предварявшей смерть бурной сцене. Что это было — ревность?
Филипп Жав имел алиби, но выглядело оно сомнительно, поскольку исходило от Антуанетты и Жозефы.
Негрель провел послеполуденное время субботы на бульваре Османн, и при этом Жозеф по большей части находилась в квартире напротив.
Когда Эвелин была раздета? До или после смерти?
Если до, то следовало допустить возможность, что Негрель поддался страсти и парочка уединилась в комнате позади кабинета. Может быть, потом между ними вспыхнула ссора? Возможно, Эвелин угрожала, что помешает женитьбе своего любовника? Не ударил ли он ее и потом, обезумев, не сделал ли роковой укол?
В таком случае возникает вопрос: ошибся ли он ампулой или сделал смертельный для нее укол преднамеренно?
Правомерны были обе версии. Обе объяснимы, как и предположение, что он спрятал труп в шкаф, навел порядок в комнате и, заметив одежду на полу или на чем-то из мебели, унес ее, чтобы позднее уничтожить.
Труднее представить себе доктора Жава, который, прилетев из Канн, сначала заскочил к любовнице, а затем помчался к жене на бульвар Османн, чтобы, раздев, заняться с ней любовью.
Если ее убил именно он, то явно при других обстоятельствах. Но при каких? Мыслимо ли представить себе какую-нибудь циничную, квазинаучную махинацию? Например, Жав задумал избавиться от жены, чтобы разом заполучить и свободу, и деньги. Он проследил за нею в Париже, обеспечил себе алиби, побывав на улице Вашингтон, а потом, когда ушел его заместитель, заявился на бульвар Османн и осуществил свой план.
При любом раскладе непреложным оставался один факт — ключи, если, конечно, газеты написали правду на сей счет. По их сведениям, существовало только четыре ключа, открывавших обе двери, которые выходили на лестничную площадку. Один был у Жозефы, другой — у Жава, третий — у консьержки, а четвертый временно передали Негрелю.
Если только по каким-то трудным для понимания причинам консьержка не солгала, то кто-то же открыл дверь Эвелин?
Жозефа стоит на том, что не она.
Жав утверждает: ноги его не было на бульваре Османн.
Негрель клянется, что не видел в тот день мадам Жав.
Впрочем, Негрель соврал уже дважды, хотя обе его лжи можно оправдать мужской деликатностью.
Сначала он отрицал связь с мадам Жав.
Затем утверждал, будто она никогда не посещала его квартиру на улице Сен-Пер.
— Пусть он сам все это и разматывает! — вдруг проворчал вслух Мегрэ, подавая гарсону знак принести еще пива.
— Ты говоришь о Жанвье?
Он действительно в этот момент думал о Жанвье. Его раздражало, что сам он бродит в темноте, в то время как у людей на набережной Орфевр на руках карты, позволяющие быстро во всем разобраться.
— По-твоему, он недостаточно хорошо ведет дело?
— Напротив, он все делает прекрасно. Не его вина, что Комельо, ни с чем не считаясь, захотел арестовать Негреля.
— Ты полагаешь, он невиновен?
— Понятия не имею. Но в любом случае это ошибка — отдать его под арест до получения дополнительных сведений. Особенно теперь, когда мэтр Шапюи начнет игру.
Недаром он отправился в Конкарно.
— На что же он надеется?
— Доказать, что у доктора Жава были весомые причины избавиться от жены.
— А разве это не так?
— Так, конечно, но и у его клиента их не меньше.
— Ты уверен, что не хочешь сходить на работу?
— Нет. Тем более что в моем кабинете расположился Жанвье. Хорошо еще, что он курит только сигареты, а то с него сталось бы воспользоваться моими трубками.
От этой мысли он испытал облегчение и посмеялся над собой.
— Не бойся, я не ревную к этому бравому Жанвье.
Просто немного неспокойно на душе. Ладно, пошли!..
— Куда?
— Мне все равно. Пройдемся по набережным, если хочешь, со стороны Берси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35