— Нет. И я уже говорил вам почему.
— Она никогда не угрожала разрывом?
— Иногда ей казалось, что она колеблется.
— И вы не боялись, что в один прекрасный день это произойдет?
— Нет.
— Она не настаивала, чтобы вы на ней женились?
— Ее честолюбие не было столь велико. Я убежден, что подобная перспектива даже бы испугала ее. Ей вовсе не надо было становиться мадам Гуэн, единственное, в чем она нуждалась, так это в теплой квартирке, еде три раза в день и чувстве безопасности, которое дает все это. И еще ей хотелось бы прилично одеваться.
— А что бы с ней случилось, если вы, ну, скажем, вдруг исчезните?
— Я застраховал свою жизнь в ее пользу.
— Вы так же поступили и по отношению к Люси Деко?
— Нет.
Телефонный звонок прервал их беседу. Гуэн хотел уже подняться, но остановился.
— Вероятно, это ваш инспектор.
Действительно, это звонил Люка из полицейского комиссариата Батиньоль, находящегося недалеко от дома Дезире Броль.
— Револьвер у меня, патрон. Она сначала прикинулась дурочкой, словно не понимая, о чем я говорю.
— И что ты с ней сделал?
— Отвел в комиссариат.
— Проводи ее на набережную… Кстати, где она нашла револьвер?
— Утверждает, что на столе.
— А откуда она взяла, что оружие принадлежит профессору?
— Для нее это совершенно очевидно. Деталей она не объясняла. Кроме того, она взбешена и даже пыталась меня оцарапать. А что сказал профессор?
— Пока ничего особенного. Мы еще беседуем.
— Мне приехать к вам?
— Сначала загляни в лабораторию и проверь, есть ли на оружии отпечатки пальцев. И заодно доставишь свою подопечную на набережную.
— Хорошо, патрон, — без явного энтузиазма ответил Люка.
И лишь только теперь профессор Гуэн догадался предложить комиссару выпить:
— Коньяку?!
— Охотно.
Профессор нажал кнопку звонка, и та же служанка, что открывала дверь квартиры, появилась на пороге.
— Коньяку!
Они молча сидели до тех пор, пока служанка не появилась с подносом, на котором стояла одна рюмка коньяку.
— Извините, комиссар, но я совсем не пью, — произнес профессор.
Глава 9
Мегрэ, медленно потягивая коньяк и глядя прямо в лицо профессору, который, в свою очередь, так же внимательно рассматривал его, произнес:
— Консьержка, если не ошибаюсь, тоже вам обязана? Не так ли? Кажется, вы спасли жизнь ее сына?
— Я не нуждаюсь в их признательности.
— И тем не менее она предана вам и, как и Люси Деко, готова даже на ложь, только бы у вас не было неприятностей.
— Вполне возможно. Приятно считать себя героем.
— Вы, профессор, не ощущаете ли себя одноким в том мире, в котором вы живете?
— Человеческое существо по своей природе вообще одиноко, чтобы об этом ни говорили. В этом я глубоко убежден. Достаточно один раз принять это — и примиришься с этим навсегда.
— Вы боитесь одиночества?
— Это не то одиночество, которое я имел в виду. Тут, скорее, подходит определение «тоска». Да, я не люблю оставаться один в квартире или в машине. Речь идет об одиночестве физическом, а не моральном. Умный и интересный человек никогда не чувствует себя одиноким наедине с самим собою.
— А как вы относитесь к смерти?
— Мне безразлично, мертв я или нет. Я равнодушен к смерти как к таковой. Но я ненавижу смерть за то, что она позволяет себе делать с человеком. В вашей профессии, комиссар, вы с ней встречаетесь так же часто, как и я.
Профессор прекрасно понимал, что это было его уязвимое место. И этот страх умереть в одиночестве был его маленькой человеческой слабостью, делавшей Гуэна, несмотря на все его величие, обыкновенным человеком, простым смертным, как и все. Но он не стыдился этого.
— После последнего сердечного приступа я почти никогда и нигде не бываю один. С медицинской точки зрения, это совершенно не нужно. И пусть это покажется странным, но простое присутствие человека рядом меня успокаивает. Однажды, когда я был в городе один и почувствовал недомогание, то я сразу вошел в первый же попавшийся бар.
Именно в этот момент, когда профессор наиболее открылся комиссару, Мегрэ задал вопрос, который он уже давно держал наготове:
— Как вы повели себя, когда заметили, что Луиза беременна?
Профессора удивил не сам вопрос и даже не то, что его об этом спросили. Его удивило, что сам этот факт может иметь для кого-то значение.
— Никак, — просто ответил он.
— Она вам говорила об этом?
— Нет. Думаю, что она и сама еще не знала.
— Она узнала об этом в понедельник около шести. Вы ее видели позднее, она вам ничего не сказала?
— Только то, что неважно себя чувствует и хочет прилечь.
— Думали ли вы, что ребенок от вас?
— Ничего такого я не думал.
— У вас никогда не было детей?
— Насколько я знаю, нет.
— А желания иметь ребенка никогда у вас не возникало? Ответ профессора Гуэна шокировал комиссара, который вот уже тридцать лет очень хотел стать отцом.
— А зачем? — вопросом на вопрос ответил профессор.
— Да, действительно!
— Что вы хотите этим сказать?
— Ничего.
— Люди, не имеющие никаких серьезных интересов в жизни, воображают, что ребенок придаст их существованию какое-то значение, что они станут полезными и что после них что-то останется. Ко мне это не относится.
— Не думаете ли вы, принимая во внимание ваш возраст и возраст вашего молодого соперника, что Лулу могла серьезно считать, будто бы ребенок от Пьеро?
— С точки зрения медицины, это несерьезно.
— Я говорю лишь о том, что могла подумать она.
— Возможно.
— Не было бы это достаточным поводом, чтобы покинуть вас и уйти к Пьеро?
— Нет, — ни минуты не колеблясь, ответил профессор тоном человека, глубоко убежденного в своей правоте.
— Она наверняка постаралась бы уверить меня, что ребенок мой.
— И вы бы его признали?
— Почему бы и нет?
— Даже сомневаясь в своем отцовстве?
— Какая разница. Ребенок есть ребенок.
— И вы бы женились на матери ребенка?
— Я не видел бы в этом никакого смысла.
— Как, по-вашему, Лулу попыталась бы женить вас на себе?
— Даже если бы и попыталась, у нее ничего бы не вышло.
— Потому, что вы бы не оставили жену?
— Просто я считаю все эти осложнения излишними и смешными. Я говорю все это совершенно искренне, поскольку считаю вас человеком, способным меня понять.
— Вы говорили об этом со своей женой?
— В воскресенье, после обеда, если не ошибаюсь. Да, в воскресенье. После обеда я был дома.
— А почему вы ей об этом сказали?
— Я сказал об этом и моей ассистентке.
— Знаю.
— Ну вот, видите.
Профессор был прав, считая, что Мегрэ понимает его. Было что-то ужасно высокомерное и одновременно трагическое в том, как профессор разговаривал со всеми, как судил о людях и, в особенности, о женщинах. Он принимал их такими, какими они и были на самом деле, не строя на их счет никаких иллюзий и не преувеличивая их способностей, ожидая от каждой лишь того, что она могла ему дать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30