Мсье Гир медленно натягивал трусы, брюки. В дверь уже стучали.
— Можно убирать?
Вошла горничная с тряпками, ведром, щеткой. Пока он одевался, она мыла ванну, вытирала плиты, меняла простыню на плетеном диване.
— Ну как, вы довольны?
Он не ответил, отыскал в кармане мелочь, а затем, сунув портфель под мышку, пошел тем же путем, только в обратную сторону, встретив по дороге негра, которого вела другая служанка. На улице ему сразу стало зябко, болезненно зябко из-за влажности, пропитавшей все тело. Какие-то тени опять бродили вдоль забора, может быть, они не решались войти, а может, это была полиция нравов?
На последней из неосвещенных улиц, меньше чем в пятидесяти метрах от магазинов, стояла пара, прижимаясь к двери в таком тесном объятии, что белые пятна лиц слились в одно и прохожий невольно чувствовал на губах вкус их поцелуев. На девушке был белый фартук — должно быть, она работала в мясной или молочной лавке.
Было восемь часов. Мсье Гир снова оказался возле Порт д'Итали и чуть было не пошел к трамваю, стоящему на остановке. В каком-то баре играл аккордеон. Мсье Гира грубо толкнули трое парней с красными бумажными цветами в петлицах.
Он дошел до ресторана и пообедал, сидя в одиночестве за столиком и выбирая блюда помягче и послаще. Однако он едва к ним прикоснулся. В половине десятого вышел и остановился перед маленькой гостиницей на одной из поперечных улиц.
О чем-то он все думал и думал, и от этих непрестанных размышлений взгляд его стал рассеянным, и он вздрагивал от испуга, когда кто-то случайно задевал его, или раздавался неожиданный гудок машины, или уличная девица касалась его рукой.
Он вернулся на авеню д'Итали. Большая часть магазинов уже закрылась, но улица была по-прежнему ярко освещена и в самом ее конце, над площадью, полыхали в небе отблески огней карусели.
Когда его в очередной раз толкнул какой-то прохожий, мсье Гир выронил портфель и нагнулся за ним, а выпрямившись, вздохнул от усталости и решительно направился к трамваю; увидев, что привычное место занято, он остался стоять на площадке.
В четверть одиннадцатого он сошел на конечной остановке в Вильжюифе. На перекрестке было пусто. Только в двух кафе еще виднелись посетители, и машины мчались мимо по блестящим плитам мостовой.
Входная дверь была заперта. Он позвонил. Консьержка включила механизм, открывающий дверь, зажгла свет. Он прошел мимо привратницкой, стараясь не глядеть туда, но все же заметил там мужчину, сидящего верхом на стуле перед печкой, — или их было двое? Но он знал, что один из них — тот, кто сорвал у него с лица пластырь, а утром следил за ним.
Тяжелой походкой поднялся по лестнице, свет погас, когда он еще не дошел до своего этажа. Но к этому он привык. Нащупал замок, вставив ключ, и комната дохнула на него холодом. Когда мсье Гир запер дверь и зажег свет, брови его были нахмурены, а лицо испуганно: взгляд что-то искал.
Он не курил, а между тем в воздухе застоялся слабый запах табачного дыма. Мсье Гир прежде всего подошел к ящику, где держал грязное белье, закрыл его усталым движением, бросил на кровать кожаный портфель и повесил шляпу на вешалку.
Окровавленное полотенце исчезло.
Он потушил свет и встал у окна, не сняв пальто, засунув руки в карманы. Служанка из молочной лавки улеглась в постель до его прихода, но еще не спала. Она читала уже другой роман, выпростав голые руки поверх одеяла и держа во рту сигарету.
В доме было тихо, только кто-то молол кофе прямо над комнатой мсье Гира.
Девушка не распустила волосы, ложась в постель. Казалось даже, что она напудрилась и чуть-чуть подкрасилась. Иногда она поднимала голову; взгляд ее отрывался от страниц и останавливался на окне с прозрачными кисейными занавесками.
На что же она смотрела? На черную стену в противоположном конце двора? Она слегка повела головой, как будто подавала кому-то знак. Но может быть, у нее просто затекла шея?
Мсье Гир стоял не шевелясь. Он ясно видел, как ее пухлые губы приоткрылись в улыбке. Но кому она могла улыбаться? И почему? Она немного отодвинула одеяло, потянулась, выпятив грудь, на которой вздулась белая ткань рубашки. И все улыбалась сытой улыбкой умиротворенной плоти.
Может быть, она улыбалась, потому что хорошо согрелась в постели? Может быть, она улыбается герою книги, которую читала?
Девушка приподняла колени под одеялом, а мсье Гир тяжело оперся лбом о ледяное стекло.
Она зовет его! Вне всякого сомнения! Она опять кивнула! Она явно послала улыбку в окно! Он не шевельнулся, а она встала, обнажив на миг розовые ляжки. А когда лампа оказалась позади нее, он увидел ее тело, просвечивающее сквозь рубашку.
Это означало, что она зовет его? Да, она указывает на дверь! Она отодвинула задвижку и снова легла, так сладострастно, так многообещающе раскинувшись, и опять потянулась, обеими руками подняв грудь.
Мсье Гир сделал несколько шагов назад. Он все еще видел ее, но теперь она была дальше от него. Он наткнулся на стол, потом, все еще не зажигая света, открыл ящик, поискал что-нибудь белое, все равно что, и нашел платок.
Девушка уже не смотрела в окно. Наверно, она думала, что он пошел вниз, и теперь поправляла волосы перед карманным зеркальцем и подкрашивала губы.
Мсье Гир действовал бесшумно. Над его головой стонали пружины матраца и чей-то голос что-то жалобно приговаривал. Мсье Гир с помощью палки от швабры прижал платок к окну, к тому месту, куда раньше прижимался лицом, потом открыл дверь на лестницу, прислушался.
На нем были мягкие матерчатые туфли, но ступеньки все же скрипнули. Чей-то голос за дверью спросил:
— Это ты?
Он двинулся дальше, не отвечая. Там жила семья с тремя детьми. В привратницкой было темно, он прошел мимо и, едва не ударившись о звонкие мусорные баки, вышел во двор.
Двор был длиной в три метра, а шириной — в два, и в него выходили окна дома, но сейчас освещены были только три, из них два на верхнем этаже, у тех, кто молол кофе. А его окно было как раз под ними. Мсье Гир поднял голову. На черном пятне выделялся, как призрак, белый платок, и был он так же заметен, как было заметно каждый вечер его лицо. Во дворе, напротив, лестница Б, вела к девушке. Мсье Гир в нерешительности поглядел на нее и бросился опрометью к своей лестнице, тяжело дыша.
Внизу, в коридоре, что-то за это время успело измениться. Горел свет. Кто-то включил его. А ведь никто не позвонил у входа. И шагов не было слышно.
Мсье Гир шел на цыпочках, наклонившись вперед всем телом. Он дошел до застекленной двери привратницкой и тут остановился. В полутьме за этой дверью стоял человек, спокойно смотрел на него и курил трубку. В лице его не было ничего страшного, или угрожающего, или насмешливого. Ничего не было! Он курил трубку, будто было совершенно естественно курить здесь в такой час, стоя в привратницкой, освещенной только отблеском коридорных лампочек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Можно убирать?
Вошла горничная с тряпками, ведром, щеткой. Пока он одевался, она мыла ванну, вытирала плиты, меняла простыню на плетеном диване.
— Ну как, вы довольны?
Он не ответил, отыскал в кармане мелочь, а затем, сунув портфель под мышку, пошел тем же путем, только в обратную сторону, встретив по дороге негра, которого вела другая служанка. На улице ему сразу стало зябко, болезненно зябко из-за влажности, пропитавшей все тело. Какие-то тени опять бродили вдоль забора, может быть, они не решались войти, а может, это была полиция нравов?
На последней из неосвещенных улиц, меньше чем в пятидесяти метрах от магазинов, стояла пара, прижимаясь к двери в таком тесном объятии, что белые пятна лиц слились в одно и прохожий невольно чувствовал на губах вкус их поцелуев. На девушке был белый фартук — должно быть, она работала в мясной или молочной лавке.
Было восемь часов. Мсье Гир снова оказался возле Порт д'Итали и чуть было не пошел к трамваю, стоящему на остановке. В каком-то баре играл аккордеон. Мсье Гира грубо толкнули трое парней с красными бумажными цветами в петлицах.
Он дошел до ресторана и пообедал, сидя в одиночестве за столиком и выбирая блюда помягче и послаще. Однако он едва к ним прикоснулся. В половине десятого вышел и остановился перед маленькой гостиницей на одной из поперечных улиц.
О чем-то он все думал и думал, и от этих непрестанных размышлений взгляд его стал рассеянным, и он вздрагивал от испуга, когда кто-то случайно задевал его, или раздавался неожиданный гудок машины, или уличная девица касалась его рукой.
Он вернулся на авеню д'Итали. Большая часть магазинов уже закрылась, но улица была по-прежнему ярко освещена и в самом ее конце, над площадью, полыхали в небе отблески огней карусели.
Когда его в очередной раз толкнул какой-то прохожий, мсье Гир выронил портфель и нагнулся за ним, а выпрямившись, вздохнул от усталости и решительно направился к трамваю; увидев, что привычное место занято, он остался стоять на площадке.
В четверть одиннадцатого он сошел на конечной остановке в Вильжюифе. На перекрестке было пусто. Только в двух кафе еще виднелись посетители, и машины мчались мимо по блестящим плитам мостовой.
Входная дверь была заперта. Он позвонил. Консьержка включила механизм, открывающий дверь, зажгла свет. Он прошел мимо привратницкой, стараясь не глядеть туда, но все же заметил там мужчину, сидящего верхом на стуле перед печкой, — или их было двое? Но он знал, что один из них — тот, кто сорвал у него с лица пластырь, а утром следил за ним.
Тяжелой походкой поднялся по лестнице, свет погас, когда он еще не дошел до своего этажа. Но к этому он привык. Нащупал замок, вставив ключ, и комната дохнула на него холодом. Когда мсье Гир запер дверь и зажег свет, брови его были нахмурены, а лицо испуганно: взгляд что-то искал.
Он не курил, а между тем в воздухе застоялся слабый запах табачного дыма. Мсье Гир прежде всего подошел к ящику, где держал грязное белье, закрыл его усталым движением, бросил на кровать кожаный портфель и повесил шляпу на вешалку.
Окровавленное полотенце исчезло.
Он потушил свет и встал у окна, не сняв пальто, засунув руки в карманы. Служанка из молочной лавки улеглась в постель до его прихода, но еще не спала. Она читала уже другой роман, выпростав голые руки поверх одеяла и держа во рту сигарету.
В доме было тихо, только кто-то молол кофе прямо над комнатой мсье Гира.
Девушка не распустила волосы, ложась в постель. Казалось даже, что она напудрилась и чуть-чуть подкрасилась. Иногда она поднимала голову; взгляд ее отрывался от страниц и останавливался на окне с прозрачными кисейными занавесками.
На что же она смотрела? На черную стену в противоположном конце двора? Она слегка повела головой, как будто подавала кому-то знак. Но может быть, у нее просто затекла шея?
Мсье Гир стоял не шевелясь. Он ясно видел, как ее пухлые губы приоткрылись в улыбке. Но кому она могла улыбаться? И почему? Она немного отодвинула одеяло, потянулась, выпятив грудь, на которой вздулась белая ткань рубашки. И все улыбалась сытой улыбкой умиротворенной плоти.
Может быть, она улыбалась, потому что хорошо согрелась в постели? Может быть, она улыбается герою книги, которую читала?
Девушка приподняла колени под одеялом, а мсье Гир тяжело оперся лбом о ледяное стекло.
Она зовет его! Вне всякого сомнения! Она опять кивнула! Она явно послала улыбку в окно! Он не шевельнулся, а она встала, обнажив на миг розовые ляжки. А когда лампа оказалась позади нее, он увидел ее тело, просвечивающее сквозь рубашку.
Это означало, что она зовет его? Да, она указывает на дверь! Она отодвинула задвижку и снова легла, так сладострастно, так многообещающе раскинувшись, и опять потянулась, обеими руками подняв грудь.
Мсье Гир сделал несколько шагов назад. Он все еще видел ее, но теперь она была дальше от него. Он наткнулся на стол, потом, все еще не зажигая света, открыл ящик, поискал что-нибудь белое, все равно что, и нашел платок.
Девушка уже не смотрела в окно. Наверно, она думала, что он пошел вниз, и теперь поправляла волосы перед карманным зеркальцем и подкрашивала губы.
Мсье Гир действовал бесшумно. Над его головой стонали пружины матраца и чей-то голос что-то жалобно приговаривал. Мсье Гир с помощью палки от швабры прижал платок к окну, к тому месту, куда раньше прижимался лицом, потом открыл дверь на лестницу, прислушался.
На нем были мягкие матерчатые туфли, но ступеньки все же скрипнули. Чей-то голос за дверью спросил:
— Это ты?
Он двинулся дальше, не отвечая. Там жила семья с тремя детьми. В привратницкой было темно, он прошел мимо и, едва не ударившись о звонкие мусорные баки, вышел во двор.
Двор был длиной в три метра, а шириной — в два, и в него выходили окна дома, но сейчас освещены были только три, из них два на верхнем этаже, у тех, кто молол кофе. А его окно было как раз под ними. Мсье Гир поднял голову. На черном пятне выделялся, как призрак, белый платок, и был он так же заметен, как было заметно каждый вечер его лицо. Во дворе, напротив, лестница Б, вела к девушке. Мсье Гир в нерешительности поглядел на нее и бросился опрометью к своей лестнице, тяжело дыша.
Внизу, в коридоре, что-то за это время успело измениться. Горел свет. Кто-то включил его. А ведь никто не позвонил у входа. И шагов не было слышно.
Мсье Гир шел на цыпочках, наклонившись вперед всем телом. Он дошел до застекленной двери привратницкой и тут остановился. В полутьме за этой дверью стоял человек, спокойно смотрел на него и курил трубку. В лице его не было ничего страшного, или угрожающего, или насмешливого. Ничего не было! Он курил трубку, будто было совершенно естественно курить здесь в такой час, стоя в привратницкой, освещенной только отблеском коридорных лампочек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30