«Пойду поставлю загородку на тропе койотов».
Кэли Джон покраснел. Ему никогда в голову не приходил такой вариант.
Он взмахнул рукой, приказывая сестре замолчать.
— Что бы ты ответил? Что мог ответить Энди? «Не стоит беспокоиться…
Кэли Джон будет там возвращаться сегодня вечером и сам займется этим».
Таким образом, кто угодно на ранчо через час после твоего отъезда мог знать, что ты вечером возвращаешься там, где всегда.
Все еще не желая сдаваться, он возразил:
— У нас тогда не было телефона…
— А кто тебе сказал, что у Ромеро не было приятелей среди наших людей? Кто тебе сказал, что они не должны были где-нибудь встретиться?
— А ключ?
Он перепрыгнул через тридцать восемь лет, через точку опоры волнение все больше и больше охватывало его.
— Может быть, на днях ты найдешь такое же простое объяснение, как и с тропинкой… Прошу, выслушай теперь меня. Признайся, что я не так часто говорю, а противоречу и тем более. Ты захотел смотреть на Энди как на врага, на своего личного врага.
— Не только моего…
— Знаю. Есть еще Пегги Клам, но это несерьезно. Не будь Энди, она бы придумала кого-нибудь другого. Она бы возненавидела любого зятя.
— Есть и другие…
— Потому что так принято — упрекать тех, кто преуспевает и забирает себе слишком много власти. У такого человека находятся любые недостатки.
Говорили, что он эгоист, что он суров, стыда не имеет…
— Спроси у Бориса…
Он не хотел сдаваться, однако понимал: возражения его будут недостаточны.
— Ты уверил себя также в том, что во всех трудностях, с которыми ты сталкивался, виноват Энди… Когда однажды украли у тебя тридцать быков, чтобы перегнать их в Мексику, ты допустил, что, вполне возможно, заплатил им Энди Спенсер.
— Я никогда такого не говорил.
— Ты и другого тоже не говорил. А сейчас я тебе покажу кое-что, что докажет тебе, что Энди никогда не переставал нами интересоваться…
Она решительно встала, прошла к себе в комнату, ему было видно, как она там встала на стул, чтобы взять какой-то предмет, спрятанный за старым шкафом.
Это была совершенно обыкновенная шкатулка для драгоценностей с потертыми углами. Она выбрала малюсенький ключ на цепочке, которая всегда висела у нее на груди под платьем.
Брат, нахмурившись, следил за ее движениями.
— Что это?
— Увидишь…
Это были драгоценности — такие драгоценности могли быть в любой старой семье — некоторые, например, были у их матери. Этих только было значительно больше. Шкатулка была почти полна. Часы в корпусе из синей эмали, медальон, броши, кулоны.
Ни одна из этих вещей не стоила очень дорого, но каждая была ценна сама по себе, по изяществу и скромности.
— Их тридцать семь, — просто сказала Матильда.
Он подумал, что понял, взглянув на нее с таким изумлением, что на этот раз она не смогла не рассмеяться.
— Кричи, ругайся, сжимай зубы, дорогой мой Джон, но их ровно тридцать семь, и в следующем месяце я жду тридцать восьмую.
Потому что в ноябре был ее день рождения.
— Каждый год Энди отправлял мне маленькую коробочку и каждый год, с тех пор как покинул ранчо, он сопровождает ее одними и теми же словами:
«С дружескими чувствами».
— Ты из-за этого его защищаешь?
— Я никогда его не защищала, как никогда на него и не нападала. Я уважала твое мнение… И потом, хочешь, я скажу тебе все, что думаю?
Наступил момент, когда ты был бы несчастен, окажись, что ненавидеть его больше не за что.
— Неправда.
Он побагровел. Он чуть не ударил кулаком по столу.
— Когда я думаю, что ты получала подарки от этого… этого…
— Сядь, Джон… Я знаю не больше тебя. Я ничего не утверждаю. Я старая женщина, и я почти ни с кем не вижусь. Однако что-то мне говорит, что человек, который в течение тридцати семи лет не прекращает посылать своей старой подруге маленькие подарки, не тот человек, не может быть таким человеком, кто заплатил метису за то, чтобы тот убил ее брата.
— Письмо…
— Я только что ошиблась, говоря, что ничего не знаю. Есть одна деталь, которую, я думаю, знаю и которую ты, наверное, не знаешь. Это имя адресата письма. Ведь существует тот, кто его получил. Малыш Гарри писал письмо не как упражнение в стиле. Этот кто-то знал про засаду и ничего не сделал, чтобы предупредить…
— Кто это?
— Роналд Фелпс.
Бог мой! Как это было просто! Три дня назад Кэли Джон узнал, что Малыш Гарри не был настоящим владельцем «Санбурн-паласа» и других салунов. Он тщетно искал имя этого человека. Он спрашивал себя, как документ попал в руки англичанина.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что Энди знал это. Ему случалось подписывать чеки, чтобы заплатить игорные долги. Его чуть не начали преследовать, и он дошел до конца цепочки, он вышел на Фелпса за Малышом Гарри. Именно Фелпс привез того сюда, и не из Сан-Франциско; а из Нью-Йорка. Деньги, которые он зарабатывал, работая на геологические компании, Роналд Фелпс вкладывал в игорные дома; Таким образом он должен был сколотить приличное состояние… Деньги эти он даже не клал в банк, а хранил дома. Это был одинокий скупец, понимаешь.
Программки, фотографии, старые бумаги, напоминавшие о героической эпохе Санбурна, — все это теперь объяснялось.
— А другой? Это Г., или Э., или Р…
— Не знаю я, Джои…
— Вообще-то это ничего не меняет.
К нему вернулась его кротость. Время от времени он поглядывал на сестру, и в глазах у него было смирение вперемежку с невольным восхищением.
Потом он встряхнулся, недовольный, что позволил себе такое.
— Кто-то заплатил Ромеро…
— Возможно…
— Точно? И кто-то приехал ко мне выкрасть документы и увез с собой баул, опасаясь, не было бы там еще чего-нибудь компрометирующего. Этот кто-то силой или со взаимного согласия похитил китайца. Уверяю тебя, Матильда, что бы ты ни говорила…
Она подняла глаза, и он не закончил фразы.
— Во всяком случае, — пробурчал он, — драгоценности еще не доказательство, и… и…
— Пора чай пить. Садись. Жаркое будешь?
С неба по-прежнему лило: в городе люди шлепали по грязи, ожидая своей очереди у дверей кино. Другие же в огромных домах снобской дыры бесшумно вышагивали туда и сюда по своим толстым коврам, беспокоясь о завтрашнем дне.
— Малыш Гарри написал англичанину, чтобы ввести его в курс дела. А это значит, что Роналд Феяпе не знал. Таким образом, он — не сообщник.
Он просто никак не отреагировал. То есть…
— Успокойся, Джон. Послушай, выпей сначала чаю.
Чай был теплый и сладкий, гренки имели вкус воскресенья в кругу семьи. Кэли Джон снова набил трубку и уселся в кресло. Какое-то время он прислушивался к пощелкиванию спиц, потом задремал и вскоре уже спал глубоким сном, радея и проснулся в совершенном удивлении только тогда, когда стемнело.
Он ничего не видел вокруг себя. Позвал:
— Матильда!
Она не стала зажигать свет, боясь разбудить его, и сидела в темном углу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Кэли Джон покраснел. Ему никогда в голову не приходил такой вариант.
Он взмахнул рукой, приказывая сестре замолчать.
— Что бы ты ответил? Что мог ответить Энди? «Не стоит беспокоиться…
Кэли Джон будет там возвращаться сегодня вечером и сам займется этим».
Таким образом, кто угодно на ранчо через час после твоего отъезда мог знать, что ты вечером возвращаешься там, где всегда.
Все еще не желая сдаваться, он возразил:
— У нас тогда не было телефона…
— А кто тебе сказал, что у Ромеро не было приятелей среди наших людей? Кто тебе сказал, что они не должны были где-нибудь встретиться?
— А ключ?
Он перепрыгнул через тридцать восемь лет, через точку опоры волнение все больше и больше охватывало его.
— Может быть, на днях ты найдешь такое же простое объяснение, как и с тропинкой… Прошу, выслушай теперь меня. Признайся, что я не так часто говорю, а противоречу и тем более. Ты захотел смотреть на Энди как на врага, на своего личного врага.
— Не только моего…
— Знаю. Есть еще Пегги Клам, но это несерьезно. Не будь Энди, она бы придумала кого-нибудь другого. Она бы возненавидела любого зятя.
— Есть и другие…
— Потому что так принято — упрекать тех, кто преуспевает и забирает себе слишком много власти. У такого человека находятся любые недостатки.
Говорили, что он эгоист, что он суров, стыда не имеет…
— Спроси у Бориса…
Он не хотел сдаваться, однако понимал: возражения его будут недостаточны.
— Ты уверил себя также в том, что во всех трудностях, с которыми ты сталкивался, виноват Энди… Когда однажды украли у тебя тридцать быков, чтобы перегнать их в Мексику, ты допустил, что, вполне возможно, заплатил им Энди Спенсер.
— Я никогда такого не говорил.
— Ты и другого тоже не говорил. А сейчас я тебе покажу кое-что, что докажет тебе, что Энди никогда не переставал нами интересоваться…
Она решительно встала, прошла к себе в комнату, ему было видно, как она там встала на стул, чтобы взять какой-то предмет, спрятанный за старым шкафом.
Это была совершенно обыкновенная шкатулка для драгоценностей с потертыми углами. Она выбрала малюсенький ключ на цепочке, которая всегда висела у нее на груди под платьем.
Брат, нахмурившись, следил за ее движениями.
— Что это?
— Увидишь…
Это были драгоценности — такие драгоценности могли быть в любой старой семье — некоторые, например, были у их матери. Этих только было значительно больше. Шкатулка была почти полна. Часы в корпусе из синей эмали, медальон, броши, кулоны.
Ни одна из этих вещей не стоила очень дорого, но каждая была ценна сама по себе, по изяществу и скромности.
— Их тридцать семь, — просто сказала Матильда.
Он подумал, что понял, взглянув на нее с таким изумлением, что на этот раз она не смогла не рассмеяться.
— Кричи, ругайся, сжимай зубы, дорогой мой Джон, но их ровно тридцать семь, и в следующем месяце я жду тридцать восьмую.
Потому что в ноябре был ее день рождения.
— Каждый год Энди отправлял мне маленькую коробочку и каждый год, с тех пор как покинул ранчо, он сопровождает ее одними и теми же словами:
«С дружескими чувствами».
— Ты из-за этого его защищаешь?
— Я никогда его не защищала, как никогда на него и не нападала. Я уважала твое мнение… И потом, хочешь, я скажу тебе все, что думаю?
Наступил момент, когда ты был бы несчастен, окажись, что ненавидеть его больше не за что.
— Неправда.
Он побагровел. Он чуть не ударил кулаком по столу.
— Когда я думаю, что ты получала подарки от этого… этого…
— Сядь, Джон… Я знаю не больше тебя. Я ничего не утверждаю. Я старая женщина, и я почти ни с кем не вижусь. Однако что-то мне говорит, что человек, который в течение тридцати семи лет не прекращает посылать своей старой подруге маленькие подарки, не тот человек, не может быть таким человеком, кто заплатил метису за то, чтобы тот убил ее брата.
— Письмо…
— Я только что ошиблась, говоря, что ничего не знаю. Есть одна деталь, которую, я думаю, знаю и которую ты, наверное, не знаешь. Это имя адресата письма. Ведь существует тот, кто его получил. Малыш Гарри писал письмо не как упражнение в стиле. Этот кто-то знал про засаду и ничего не сделал, чтобы предупредить…
— Кто это?
— Роналд Фелпс.
Бог мой! Как это было просто! Три дня назад Кэли Джон узнал, что Малыш Гарри не был настоящим владельцем «Санбурн-паласа» и других салунов. Он тщетно искал имя этого человека. Он спрашивал себя, как документ попал в руки англичанина.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что Энди знал это. Ему случалось подписывать чеки, чтобы заплатить игорные долги. Его чуть не начали преследовать, и он дошел до конца цепочки, он вышел на Фелпса за Малышом Гарри. Именно Фелпс привез того сюда, и не из Сан-Франциско; а из Нью-Йорка. Деньги, которые он зарабатывал, работая на геологические компании, Роналд Фелпс вкладывал в игорные дома; Таким образом он должен был сколотить приличное состояние… Деньги эти он даже не клал в банк, а хранил дома. Это был одинокий скупец, понимаешь.
Программки, фотографии, старые бумаги, напоминавшие о героической эпохе Санбурна, — все это теперь объяснялось.
— А другой? Это Г., или Э., или Р…
— Не знаю я, Джои…
— Вообще-то это ничего не меняет.
К нему вернулась его кротость. Время от времени он поглядывал на сестру, и в глазах у него было смирение вперемежку с невольным восхищением.
Потом он встряхнулся, недовольный, что позволил себе такое.
— Кто-то заплатил Ромеро…
— Возможно…
— Точно? И кто-то приехал ко мне выкрасть документы и увез с собой баул, опасаясь, не было бы там еще чего-нибудь компрометирующего. Этот кто-то силой или со взаимного согласия похитил китайца. Уверяю тебя, Матильда, что бы ты ни говорила…
Она подняла глаза, и он не закончил фразы.
— Во всяком случае, — пробурчал он, — драгоценности еще не доказательство, и… и…
— Пора чай пить. Садись. Жаркое будешь?
С неба по-прежнему лило: в городе люди шлепали по грязи, ожидая своей очереди у дверей кино. Другие же в огромных домах снобской дыры бесшумно вышагивали туда и сюда по своим толстым коврам, беспокоясь о завтрашнем дне.
— Малыш Гарри написал англичанину, чтобы ввести его в курс дела. А это значит, что Роналд Феяпе не знал. Таким образом, он — не сообщник.
Он просто никак не отреагировал. То есть…
— Успокойся, Джон. Послушай, выпей сначала чаю.
Чай был теплый и сладкий, гренки имели вкус воскресенья в кругу семьи. Кэли Джон снова набил трубку и уселся в кресло. Какое-то время он прислушивался к пощелкиванию спиц, потом задремал и вскоре уже спал глубоким сном, радея и проснулся в совершенном удивлении только тогда, когда стемнело.
Он ничего не видел вокруг себя. Позвал:
— Матильда!
Она не стала зажигать свет, боясь разбудить его, и сидела в темном углу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41