Нора в школе была нарасхват. Считалось, что она чуть ли не самая красивая и способная. Мальчишки спорили за право сводить ее в кино или на танцы, а она ходила то с одним, то с другим, и долгое время никто не мог похвастать ее благосклонностью. Потом она вдруг стала явно отличать Берта Тайлера.
Хиггинс перебирал воспоминания. Он не ревновал.
Тайлер, конечно, был подонок, но хорош собой, а он?
Непропорционально большая голова, невыразительная физиономия, неуклюжесть, которая так и не прошла с возрастом.
Он не был тогда влюблен в Нору — просто восхищался ею. Вместе с другими мальчишками умирал от зависти к Берту, когда тот вместе с Норой проносился мимо них в своем «hotrod».
После школы Нора уехала в Нью-Йорк. Тайлер тоже исчез.
Почему она вернулась в Олдбридж? Почему буквально кинулась Хиггинсу на шею, когда пришла в супермаркет за покупками и случайно с ним встретилась?
— Ты все еще здесь, Уолтер?
— Как видишь.
— Доволен жизнью?
— Наверно, скоро получу повышение.
— С кем гуляешь?
— Ни с кем.
И он покраснел. От ее взгляда это не ускользнуло, но она продолжала:
— Тогда, может быть, сводишь меня вечером в кино?
Берт Тайлер больше в Олдбридже не появлялся. С самого отъезда о нем не было ни слуху ни духу.
Нора с Хиггинсом поженились лишь через год после той встречи. Он опасался, что заработка его не хватит на двоих, но она настояла на свадьбе.
Теперь их шестеро, а скоро станет семеро, и живут они в новехоньком доме в самом фешенебельном квартале Уильямсона. Кто скажет, что он не умеет работать? Разве жизнь не подсказала его правоту?
Но тогда откуда же у него, зрелого сорокапятилетнего мужчины, это чувство вины? Сейчас Хиггинсу нужно не потерять самообладания, не поддаться панике, иначе ему потом будет стыдно за мысли, которые теснятся у него в голове.
— Опять твой школьный комитет?
— Да.
Он пристроился в углу гостиной за письменным столом, где днем делают уроки сыновья.
Он читал мысли жены: «Опять ты один за всех отдуваешься!»
Хиггинсу вечно поручали самую долгую и нудную работу, требовавшую особой тщательности. Ему-то она не казалась нудной: он сам о ней просил и даже трудность ее расценивал как привилегию.
— Скоро начнут строить?
— Как только утвердят федеральную дотацию.
Это требует долгих разъяснений, да они вряд ли и заинтересуют ее.
— Включи телевизор. Он мне не помешает.
— Не хочу.
— Ляжешь спать?
— Нет, дождусь Дейва.
Уже десятый час. Что они там в «Загородном клубе» так тянут? Хиггинс дружит только с Биллом Карни, но знаком и с остальными. У кого в комитете есть причины голосовать против него? Таких вроде нет.
Доктор Роджерс — их домашний врач. Сколько раз Хиггине его вызывал, особенно к детям! И всегда он хоть на минутку присаживается в гостиной, а жена доктора — постоянная покупательница супермаркета.
К адвокату Олсену не так просто подступиться: этот всем дает понять, что он важная птица и родился не где-нибудь, а в Бостоне. Адвокат много пьет. Ему шестьдесят пять, он женат уже в третий раз, и один из его сыновей дружит с Дейвом.
Есть еще Луис Томази, владелец фешенебельной гостиницы «Белая лошадь» на Хартфордском шоссе. Томази должен голосовать за Хиггинса хотя бы из солидарности: он тоже начал с самой нижней ступени — был когда-то официантом в баре.
Остается Оскар Блейр, обувной фабрикант. Благородная внешность, белоснежная седина. С одиннадцати утра неизменно пьян и при этом ухитряется просиживать целые дни у некой разведенки, матери пятерых детей.
Пора бы Карни и позвонить. То, что он медлит, — дурной признак. Хотя, скорей всего, они там, по обыкновению, сидят, пьют, болтают, и у Карни просто вылетело из головы, что его друг мучительно ждет звонка.
Карни занимается политикой. На последних выборах в Хартфорде его избрали в сенат штата, но он ничуть не занесся. Хиггине встречал его у парикмахера, потом на завтраках в клубе «Ротари». Он и с остальными виделся бы почаще, если бы не уклонялся от выпивок и вечерних коктейлей.
Неужели его из-за этого не примут? Ведь в «Загородном клубе» не только пьют. В распоряжении членов клуба поле для гольфа с девятью лунками — оно тянется по берегу озера и слывет лучшим в округе. Два-три раза в неделю в клубе бывают танцы, причем один раз обязательно для молодежи. Летом на озере устраивают регаты и заплывы, зимой — состязания конькобежцев.
Кстати, доктор Роджерс тоже не пьет и ходит в клуб лишь когда это необходимо.
— Ждешь звонка?
— Почему ты спрашиваешь?
— Не знаю. Просто мне так показалось.
Хиггине чуть не выложил ей всю правду. Если кто-нибудь уже посвятил ее в суть дела, она, надо полагать, удивляется, почему муж скрыл от нее сегодняшнее голосование. Еще, чего доброго, подумает, что он ей не доверяет! Но дело тут не в недоверии. Это легко доказать: в прошлый раз он от нее ничего на таил. Может быть, его удерживает самолюбие, стыд, может быть, боязнь, что его унизят у нее на глазах?
Она и не догадывайся, что с тех пор, как они поженились, и даже еще раньше — с тех пор, как стали встречаться, он постоянно боялся уронить себя перед ней.
Ему казалось, рано или поздно она поймет, что ошиблась в нем, и раскается в своем давнишнем решении, в том, что пожертвовала ему всем, чего могла достичь в жизни.
Хиггине сделал над собой усилие и сосредоточился на документах школьного комитета. А вот и Дейв. Значит, уже начало одиннадцатого.
— Поесть что-нибудь найдется?
Ростом Дейв со взрослого мужчину, и голос у него мужской, низкий, но по виду и поведению он сущий ребенок. Хиггине услышал, как он шарит в холодильнике и с набитым ртом осведомляется:
— Флоренс пришла?
— Нет еще.
— И чем это они занимаются вдвоем, без мальчиков, целый вечер?
Дожевывая, он коснулся губами отцовского лба.
— Привет, па!
— Спокойной ночи, сынок.
— Привет, мама.
— Спокойной ночи, Дейв.
Славный парень! В школе, правда, не блещет, зато характер золотой, и в любую минуту готов прийти на помощь.
Нора оторвалась от иллюстрированного журнала и спросила:
— Знаешь, что они учат?
Хиггине вздрогнул от неожиданности.
— Кто они?
— Флоренс и Люсиль.
— Разве они что-нибудь учат?
— Да. Флоренс мне не говорила, но у нее в комнате валялась тетрадка, и я увидела: они изучают астрономию, потому и сидят так поздно.
С отсутствующим выражением лица он уставился на жену и машинально переспросил:
— Астрономию?
Он повторил это слово так серьезно, с таким неподдельным изумлением, что Нора прыснула со смеху.
— Лежат себе на травке и разглядывают небо.
Зазвонил телефон. Хиггинс помедлил, не решаясь сразу броситься к аппарату, и, замирая от суеверного ужаса, снял наконец трубку.
— Это ты, Уолтер?
Карни на другом конце провода еле ворочал языком — видимо, изрядно выпил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Хиггинс перебирал воспоминания. Он не ревновал.
Тайлер, конечно, был подонок, но хорош собой, а он?
Непропорционально большая голова, невыразительная физиономия, неуклюжесть, которая так и не прошла с возрастом.
Он не был тогда влюблен в Нору — просто восхищался ею. Вместе с другими мальчишками умирал от зависти к Берту, когда тот вместе с Норой проносился мимо них в своем «hotrod».
После школы Нора уехала в Нью-Йорк. Тайлер тоже исчез.
Почему она вернулась в Олдбридж? Почему буквально кинулась Хиггинсу на шею, когда пришла в супермаркет за покупками и случайно с ним встретилась?
— Ты все еще здесь, Уолтер?
— Как видишь.
— Доволен жизнью?
— Наверно, скоро получу повышение.
— С кем гуляешь?
— Ни с кем.
И он покраснел. От ее взгляда это не ускользнуло, но она продолжала:
— Тогда, может быть, сводишь меня вечером в кино?
Берт Тайлер больше в Олдбридже не появлялся. С самого отъезда о нем не было ни слуху ни духу.
Нора с Хиггинсом поженились лишь через год после той встречи. Он опасался, что заработка его не хватит на двоих, но она настояла на свадьбе.
Теперь их шестеро, а скоро станет семеро, и живут они в новехоньком доме в самом фешенебельном квартале Уильямсона. Кто скажет, что он не умеет работать? Разве жизнь не подсказала его правоту?
Но тогда откуда же у него, зрелого сорокапятилетнего мужчины, это чувство вины? Сейчас Хиггинсу нужно не потерять самообладания, не поддаться панике, иначе ему потом будет стыдно за мысли, которые теснятся у него в голове.
— Опять твой школьный комитет?
— Да.
Он пристроился в углу гостиной за письменным столом, где днем делают уроки сыновья.
Он читал мысли жены: «Опять ты один за всех отдуваешься!»
Хиггинсу вечно поручали самую долгую и нудную работу, требовавшую особой тщательности. Ему-то она не казалась нудной: он сам о ней просил и даже трудность ее расценивал как привилегию.
— Скоро начнут строить?
— Как только утвердят федеральную дотацию.
Это требует долгих разъяснений, да они вряд ли и заинтересуют ее.
— Включи телевизор. Он мне не помешает.
— Не хочу.
— Ляжешь спать?
— Нет, дождусь Дейва.
Уже десятый час. Что они там в «Загородном клубе» так тянут? Хиггинс дружит только с Биллом Карни, но знаком и с остальными. У кого в комитете есть причины голосовать против него? Таких вроде нет.
Доктор Роджерс — их домашний врач. Сколько раз Хиггине его вызывал, особенно к детям! И всегда он хоть на минутку присаживается в гостиной, а жена доктора — постоянная покупательница супермаркета.
К адвокату Олсену не так просто подступиться: этот всем дает понять, что он важная птица и родился не где-нибудь, а в Бостоне. Адвокат много пьет. Ему шестьдесят пять, он женат уже в третий раз, и один из его сыновей дружит с Дейвом.
Есть еще Луис Томази, владелец фешенебельной гостиницы «Белая лошадь» на Хартфордском шоссе. Томази должен голосовать за Хиггинса хотя бы из солидарности: он тоже начал с самой нижней ступени — был когда-то официантом в баре.
Остается Оскар Блейр, обувной фабрикант. Благородная внешность, белоснежная седина. С одиннадцати утра неизменно пьян и при этом ухитряется просиживать целые дни у некой разведенки, матери пятерых детей.
Пора бы Карни и позвонить. То, что он медлит, — дурной признак. Хотя, скорей всего, они там, по обыкновению, сидят, пьют, болтают, и у Карни просто вылетело из головы, что его друг мучительно ждет звонка.
Карни занимается политикой. На последних выборах в Хартфорде его избрали в сенат штата, но он ничуть не занесся. Хиггине встречал его у парикмахера, потом на завтраках в клубе «Ротари». Он и с остальными виделся бы почаще, если бы не уклонялся от выпивок и вечерних коктейлей.
Неужели его из-за этого не примут? Ведь в «Загородном клубе» не только пьют. В распоряжении членов клуба поле для гольфа с девятью лунками — оно тянется по берегу озера и слывет лучшим в округе. Два-три раза в неделю в клубе бывают танцы, причем один раз обязательно для молодежи. Летом на озере устраивают регаты и заплывы, зимой — состязания конькобежцев.
Кстати, доктор Роджерс тоже не пьет и ходит в клуб лишь когда это необходимо.
— Ждешь звонка?
— Почему ты спрашиваешь?
— Не знаю. Просто мне так показалось.
Хиггине чуть не выложил ей всю правду. Если кто-нибудь уже посвятил ее в суть дела, она, надо полагать, удивляется, почему муж скрыл от нее сегодняшнее голосование. Еще, чего доброго, подумает, что он ей не доверяет! Но дело тут не в недоверии. Это легко доказать: в прошлый раз он от нее ничего на таил. Может быть, его удерживает самолюбие, стыд, может быть, боязнь, что его унизят у нее на глазах?
Она и не догадывайся, что с тех пор, как они поженились, и даже еще раньше — с тех пор, как стали встречаться, он постоянно боялся уронить себя перед ней.
Ему казалось, рано или поздно она поймет, что ошиблась в нем, и раскается в своем давнишнем решении, в том, что пожертвовала ему всем, чего могла достичь в жизни.
Хиггине сделал над собой усилие и сосредоточился на документах школьного комитета. А вот и Дейв. Значит, уже начало одиннадцатого.
— Поесть что-нибудь найдется?
Ростом Дейв со взрослого мужчину, и голос у него мужской, низкий, но по виду и поведению он сущий ребенок. Хиггине услышал, как он шарит в холодильнике и с набитым ртом осведомляется:
— Флоренс пришла?
— Нет еще.
— И чем это они занимаются вдвоем, без мальчиков, целый вечер?
Дожевывая, он коснулся губами отцовского лба.
— Привет, па!
— Спокойной ночи, сынок.
— Привет, мама.
— Спокойной ночи, Дейв.
Славный парень! В школе, правда, не блещет, зато характер золотой, и в любую минуту готов прийти на помощь.
Нора оторвалась от иллюстрированного журнала и спросила:
— Знаешь, что они учат?
Хиггине вздрогнул от неожиданности.
— Кто они?
— Флоренс и Люсиль.
— Разве они что-нибудь учат?
— Да. Флоренс мне не говорила, но у нее в комнате валялась тетрадка, и я увидела: они изучают астрономию, потому и сидят так поздно.
С отсутствующим выражением лица он уставился на жену и машинально переспросил:
— Астрономию?
Он повторил это слово так серьезно, с таким неподдельным изумлением, что Нора прыснула со смеху.
— Лежат себе на травке и разглядывают небо.
Зазвонил телефон. Хиггинс помедлил, не решаясь сразу броситься к аппарату, и, замирая от суеверного ужаса, снял наконец трубку.
— Это ты, Уолтер?
Карни на другом конце провода еле ворочал языком — видимо, изрядно выпил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32