— Продолжай и звони мне в кабинет.
Едва комиссар вошел к начальнику, как тот выпалил:
— Ну, Мегрэ, как ваш мертвец?
Так впервые и прозвучали слова «ваш мертвец». Начальнику уголовной полиции уже доложили, что с двух часов ночи комиссар неотрывно идет по следу.
— Добрались-таки до бедняги! А я, признаться, подумал вчера вечером, что вы имеете дело с шутником или психом.
— Что вы! Я с первого звонка верил каждому его слову.
Почему — Мегрэ вряд ли сумел бы объяснить. Не потому, конечно, что человек обратился лично к нему. Разговаривая с начальником, комиссар блуждал взглядом по залитой солнцем набережной напротив.
— Прокурор поручил ведение дела следователю Комельо. Сегодня утром они отправляются в Институт судебной медицины. Поедете с ними?
— Зачем?
— Повидайтесь все-таки с Комельо или позвоните ему. Он человек амбициозный.
Мегрэ и сам мог бы кое-что порассказать об этом.
— А вы не думаете, что здесь сведение счетов?
— Не знаю. Надо будет проверить, хотя у меня не сложилось такого впечатления.
Уголовники обычно не дают себе труда выставлять свои жертвы на площади Согласия.
— Словом, действуйте по своему усмотрению. Уверен, что кто-нибудь не замедлит опознать труп.
— Буду очень удивлен, если этого не случится. Еще одно впечатление, которое комиссар затруднился бы объяснить. Внутренне он был убежден в своей правоте, но чуть попробуешь как-нибудь это обосновать хотя бы для самого себя, — все сразу расползается. Главная трудность — история с площадью Согласия. Выходит, преступники заинтересованы в обнаружении трупа, и притом скорейшем? Но ведь им было бы куда проще и куда менее рискованно бросить, например, тело в Сену, где его выловили бы лишь через много дней, а то и недель.
Дело идет не о богаче, не о знаменитой личности, а о маленьком, незначительном человеке. Но если убийцам нужно, чтобы им занялась полиция, зачем задним числом уродовать ему лицо и вынимать у него из карманов все, что может облегчить опознание? Напротив, марка на пиджаке не срезана. Это потому, что преступники знают: на покойнике готовая одежда, продающаяся тысячами штук.
— Вы чем-то обеспокоены, Мегрэ?
— Кое-что не сходится, — коротко ответил тот. Что-то слишком много противоречивых деталей. Особенно комиссара раздражала, чтобы не сказать задевала, одна из них.
В котором часу покойный звонил в последний раз? Последним признаком жизни, который он подал, была записка, оставленная им в почтовом отделении на улице Фобур-Сен-Дени, случилось это еще днем. С одиннадцати утра незнакомец не упускал ни одной возможности связаться с комиссаром. В записке тоже взывал к нему, только особенно настойчиво. Просил даже предупредить постовых на улицах, чтобы любой из них мог по первому же сигналу прийти к нему на помощь.
Его убили между восемью и десятью вечера. Что же он делал с четырех до восьми? Никаких следов, никаких фактов. Полное молчание, которое поразило Мегрэ еще вчера, хотя комиссар никак этого не показал. Это напоминает ему одну катастрофу с подводниками, при которой благодаря радио присутствовал, так сказать, весь мир. В определенные часы от людей, запертых в подводной лодке на дне моря, еще поступали сигналы. Радиослушатели представляли себе, как снуют по поверхности спасательные суда. Постепенно сигналы становились все реже, потом внезапно прекратились.
У незнакомца не было серьезных причин молчать. Похитить среди бела дня на оживленных парижских улицах его не могли. В восемь вечера он был еще жив. Все указывало на то, что бедняга вернулся домой — недаром он сменил пиджак. Пообедал тоже дома или в ресторане. И пообедал спокойно, раз успел съесть суп, треску по-провансальски и яблоко — вот оно как раз и наводит на мысль, что ничто его во время обеда не беспокоило.
Почему он молчал по меньшей мере четыре часа? Он же не побоялся неоднократно беспокоить комиссара, даже умолять его привести в движение весь полицейский аппарат. А затем, после четырех дня, словно изменил свои намерения и решил оставить полицию вне игры? Это раздражало Мегрэ, как если бы покойный выказал неверность по отношению к нему, хотя такое выражение и не передавало того, что чувствовал комиссар.
— Ну что, Жанвье?
В инспекторской клубился синий дым, четверо мужчин с мрачным видом висели на телефонах.
— С треской по-провансальски дело швах, шеф! — комически вздохнул Жанвье. — А ведь мы уже вышли за пределы района. Я добрался до улицы Фобур-Монмартр, Торранс — до площади Клиши.
Мегрэ тоже позвонил из своего кабинета, но вызвал не кафе, а маленькую гостиницу на улице Лепик.
— Да, на такси… Немедленно…
На столе у него лежали сделанные ночью фотографии трупа, утренние газеты, донесения, записка следователя Комельо.
— Госпожа Мегрэ… Неплохо… Не знаю, приеду ли завтракать… Нет, побриться не успел… Попытаюсь забежать к парикмахеру… Да, поел. Пока.
Комиссар предупредил служителя, старого Жозефа, чтобы тот велел подождать посетителю, который скоро придет, и действительно отправился к парикмахеру. Для этого нужно было только перейти мост. Мегрэ вошел в первый же салон на бульваре Сен-Мишель и помрачнел, увидев в зеркале большие мешки у себя под глазами.
Он знал, что на обратном пути не удержится и пропустит стаканчик в «Погребах Божоле». Во-первых, он просто любит атмосферу таких вот маленьких кабачков, где всегда малолюдно и хозяин готов поболтать с вами. Во-вторых, он любит и вино божоле, особенно когда его, как здесь, подают в глиняных кувшинчиках. Но двигало комиссаром не только это. Он шел по следу своего мертвеца.
— Очень мне стало не по себе, господин комиссар, когда я сегодня прочел газету. Вы знаете, видел я его недолго. Но насколько помнится, парень был симпатичный. Так и представляю себе, как он входит, размахивая руками. Он, конечно, очень волновался, но голова у него варила. Пари держать готов, что в нормальной обстановке он был весельчак. Хотите смейтесь, хотите нет, но чем дальше, тем его лицо мне кажется комичней. Что-то оно мне напоминает. Я уже который час ломаю себе голову…
— Напоминает кого-то похожего?
— Нет, это сложнее. Не кого-то, а что-то, только вот что, не могу сообразить. Его еще не опознали?
Это тоже любопытно, хотя покамест не выходит за пределы нормального. Газеты появились утром. Конечно, лицо изуродовано, однако не настолько, чтобы стать неузнаваемым для близких, матери или жены например. Покойник где-то жил — пусть даже в гостинице. Ночевать он не вернулся. Логически рассуждая, кто-то в ближайшие часы должен либо опознать его фотографию, либо сообщить о его исчезновении.
Мегрэ, однако, на это не надеялся. Он вновь перешел через мост, все еще храня во рту приятный, чуточку терпкий вкус божоле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38