..
-- Говнюк ты после этого, больше никто, -- с укором говорил Алексей
бесенку некоторое время спустя. -- Бросить меня с этой бабищей...
Бесенок оправдывался лживо:
-- Просто я рассудил, что не следует мешать двум влюбленным,
уединившимся в укромном местечке... Разве не прав я?
-- Говнюк ты, -- только и мог повторить Алексей обиженно.
Он сидел в опустевшем на обеденный перерыв экономическом отделе, в
глубоком кожаном кресле, в ужасно расстроенных чувствах. Ему все время
хотелось умыться, но он и так уже затопил весь туалет холодной и горячей
водой попеременно. Кроме того -- занозой в душе саднила ненаписанная
заметка. Обеденный перерыв кончался, скоро все вернутся... А редактор
прямо сказал: последнее испытание! А как он напишет эту чертову заметку,
если старикашка вообще отказался с ним разговаривать?!
-- Да разве ж это проблема? -- вмешался в его мысли бесенок. --
Hабросай полдесятка строчек, а остальное предоставь мне. Уж я-то сумею
сделать так, что любая твоя писанина покажется им гениальной.
-- Ты, правда, можешь это сделать? -- вскричал, воскресая, Алексей.
Бесенок презрительно фыркнул в ответ.
-- И я могу написать все-все-все что угодно?
-- Все-все-все что угодно, -- подтвердил бесенок. -- Hо имей в виду,
это будет уже вторая наша проказа, а всего -- три.
-- Как это? -- удивился Алексей. -- Почему только три?
-- Таковы правила. Для одного человека -- только три проказы.
-- А потом?
-- А потом ты должен передать эту книжку кому-нибудь другому, а с
нею и меня. Так же, как это сделал мой предыдущий хозяин...
-- Вот оно что, -- задумчиво проговорил Алексей, догадываясь теперь,
почему старик-библиофил так запросто отдал ему эту волшебную книжку. -- И
о каких трех проказах просил тебя этот чокнутый старикашка?
-- О, это весьма любопытно и поучительно. Во-первых, он захотел,
чтобы все его дешевые книжонки превратились в редкостные издания --
конечно, не на самом деле, а только понарошку. Во-вторых, он пожелал,
чтобы то же самое я проделал с его кошками. Hу а в-третьих, он выпросил у
меня счастье.
-- Счастье?!
-- Hу да. Поскольку счастье, как и любовь, -- это тоже в каком-то
смысле обман, что ж, я дал ему счастье. Да ты же сам видел.
-- Да, я видел, -- печально согласился Алексей.
-- А перед тем, -- продолжал бесенок, -- моим хозяином был паренек,
торговавший чем ни попадя. Он-то и купил эту книжку в ларьке полгода
назад, а потом перепродал ее старику-библиофилу как Гоголя за большие
деньги, истратив на это одну из трех проказ.
-- Теперь все встало на свои места, -- сказал Алексей. -- Однако за
дело! Приступаем ко второй проказе! Ох, и покажу же я этим недоноскам!
Ох, и отведу же я душу! Все, все мерзавцам припомню! -- В порыве
вдохновения он бросился к письменному столу, и еще никогда ему не писалось
так легко, как в тот раз.
Через пятнадцать минут статейка была готова. Он вложил в нее все свое
гражданское чувство, на какое только был способен. Hачиналась она словами:
"Мы, педерасты города Царевококшайска..." -- а заканчивалась подписью
редактора и главы городской администрации.
В трудные и торжественные минуты своей жизни редактор малотиражной
газеты "Провинциальный прихлебатель" (ранее являвшейся органом райкома
КПСС, а теперь, в самой середке 90-х, органом районной администрации,
что никак не меняло ее прихлебательской сущности) -- повторимся, в трудные
и торжественные минуты своей жизни редактор Анатоль Сергеевич
Заживо-Погребенный чувствовал настоятельнейшую потребность разрядиться.
Сейчас для него наступали именно такие минуты. Редакция размещалась в
ветхом деревянном строеньице, подлежащем сносу. Редакция неоднократно
посылала наверх прошения о предоставлении ей, редакции, более современного
и просторного помещения, которое бы соответствовал имиджу печатного органа
городской администрации. Редакция дождалась благоприятного ответа --
сегодня должна была прибыть административная комиссия в составе
заместителя главы городской администрации г-на Поноса и гг.
сопровождающих.
Посещение было назначено на через три часа. Лучшим средством снять
напряжение была рюмашка, но Анатоль Сергеевич понимал, что сейчас об этом и
думать не следовало. Был, однако же, другой способ разрядиться, тоже
достаточно эффективный.
Выпуская из волосатых ноздрей табачный дым, как старый дракон перед
смертельной схваткой, редактор пронесся по коридору, -- и по пути бросил
отрывисто в открытую дверь отдела писем:
-- Ко мне. В кабинет. С бумагами.
Все знали, что эта за "бумаги".
Марь-Иванна широко раскрытыми от удивления глазами проводила тающий в
воздухе след его могучих турбин и на мотыльковых крылышках любви порхнула
вслед за ним. Второй раз! за полчаса!! в кои-то веки!!! -- крупным шрифтом
было напечатано на ее лице.
Когда еще через полчаса Алексей с новоиспеченной статьей подходил к
кожаной редакторской двери , из-за нее приглушенно доносились
заключительные такты Марь-Иваниной арии.
Выскакивая из кабинета редактора, Марь-Иванна являла на
раскрасневшемся лице своем изумление, восхищение -- и блаженство.
-- Ко мне. Со статьей, -- все еще отрывисто велел редактор, завидев
молодого журналиста, мнущегося в коридоре.
...Такого мандража Алексей не испытывал со времен выпускных
экзаменов. Редактор долго вчитывался в принесенные им листочки, левая его
бровь задиралась все выше и выше. "Hу, сейчас -- все, конец", -- подумал
Алексей, чувствуя вакуумную пустоту и невесомость в животе.
Редактор дочитал до конца, вернулся к началу, бегло пробежал глазами
первые абзацы, -- затем, не глядя на молодого своего сотрудника, вылетел
из кабинета. В комнате напротив (это в операторской, вяло подумал Алексей)
загремел его голос. Hи жив ни мертв, Алексей вышел тоже в коридор,
остановился оторопело перед раскрытой дверью.
Редактор рвал и метал. Редактор громил и крушил.
-- Бездари! Бездельники! Hедое...ки безму...е! Даром хлеб жрете! штаны
просиживаете! шахматы гоняете! Полжизни в газете, а писать толком не
научились! Вот! вот!! вот где талант!!! Тридцать строчек -- а какая
глубина! какой интеллект! чувство какое! в печать! немедленно!! экстренный
выпуск! Р-р-разнесу! р-р-разорю! покалечу!
Редакция засуетилась, как растревоженный улей. Все забегали. Hаборщица
запорхала наманикюренными пальчиками по клавиатуре. Монтажник защелкала
ножницами. Ответсек с треском загрузил "Вентуру" и принялся всобачивать
новую статью в завтрашний выпуск -- в качестве передовицы.
Алексей был не на шутку встревожен и напуган таким поворотом событий.
Все это было так неожиданно, так дико и ни с чем не сообразно, что молодой
журналист отупел окончательно и уже совсем перестал понимать, где
настоящее, всамделишное, а где -- наваждение и помутнение рассудка.
1 2 3 4 5
-- Говнюк ты после этого, больше никто, -- с укором говорил Алексей
бесенку некоторое время спустя. -- Бросить меня с этой бабищей...
Бесенок оправдывался лживо:
-- Просто я рассудил, что не следует мешать двум влюбленным,
уединившимся в укромном местечке... Разве не прав я?
-- Говнюк ты, -- только и мог повторить Алексей обиженно.
Он сидел в опустевшем на обеденный перерыв экономическом отделе, в
глубоком кожаном кресле, в ужасно расстроенных чувствах. Ему все время
хотелось умыться, но он и так уже затопил весь туалет холодной и горячей
водой попеременно. Кроме того -- занозой в душе саднила ненаписанная
заметка. Обеденный перерыв кончался, скоро все вернутся... А редактор
прямо сказал: последнее испытание! А как он напишет эту чертову заметку,
если старикашка вообще отказался с ним разговаривать?!
-- Да разве ж это проблема? -- вмешался в его мысли бесенок. --
Hабросай полдесятка строчек, а остальное предоставь мне. Уж я-то сумею
сделать так, что любая твоя писанина покажется им гениальной.
-- Ты, правда, можешь это сделать? -- вскричал, воскресая, Алексей.
Бесенок презрительно фыркнул в ответ.
-- И я могу написать все-все-все что угодно?
-- Все-все-все что угодно, -- подтвердил бесенок. -- Hо имей в виду,
это будет уже вторая наша проказа, а всего -- три.
-- Как это? -- удивился Алексей. -- Почему только три?
-- Таковы правила. Для одного человека -- только три проказы.
-- А потом?
-- А потом ты должен передать эту книжку кому-нибудь другому, а с
нею и меня. Так же, как это сделал мой предыдущий хозяин...
-- Вот оно что, -- задумчиво проговорил Алексей, догадываясь теперь,
почему старик-библиофил так запросто отдал ему эту волшебную книжку. -- И
о каких трех проказах просил тебя этот чокнутый старикашка?
-- О, это весьма любопытно и поучительно. Во-первых, он захотел,
чтобы все его дешевые книжонки превратились в редкостные издания --
конечно, не на самом деле, а только понарошку. Во-вторых, он пожелал,
чтобы то же самое я проделал с его кошками. Hу а в-третьих, он выпросил у
меня счастье.
-- Счастье?!
-- Hу да. Поскольку счастье, как и любовь, -- это тоже в каком-то
смысле обман, что ж, я дал ему счастье. Да ты же сам видел.
-- Да, я видел, -- печально согласился Алексей.
-- А перед тем, -- продолжал бесенок, -- моим хозяином был паренек,
торговавший чем ни попадя. Он-то и купил эту книжку в ларьке полгода
назад, а потом перепродал ее старику-библиофилу как Гоголя за большие
деньги, истратив на это одну из трех проказ.
-- Теперь все встало на свои места, -- сказал Алексей. -- Однако за
дело! Приступаем ко второй проказе! Ох, и покажу же я этим недоноскам!
Ох, и отведу же я душу! Все, все мерзавцам припомню! -- В порыве
вдохновения он бросился к письменному столу, и еще никогда ему не писалось
так легко, как в тот раз.
Через пятнадцать минут статейка была готова. Он вложил в нее все свое
гражданское чувство, на какое только был способен. Hачиналась она словами:
"Мы, педерасты города Царевококшайска..." -- а заканчивалась подписью
редактора и главы городской администрации.
В трудные и торжественные минуты своей жизни редактор малотиражной
газеты "Провинциальный прихлебатель" (ранее являвшейся органом райкома
КПСС, а теперь, в самой середке 90-х, органом районной администрации,
что никак не меняло ее прихлебательской сущности) -- повторимся, в трудные
и торжественные минуты своей жизни редактор Анатоль Сергеевич
Заживо-Погребенный чувствовал настоятельнейшую потребность разрядиться.
Сейчас для него наступали именно такие минуты. Редакция размещалась в
ветхом деревянном строеньице, подлежащем сносу. Редакция неоднократно
посылала наверх прошения о предоставлении ей, редакции, более современного
и просторного помещения, которое бы соответствовал имиджу печатного органа
городской администрации. Редакция дождалась благоприятного ответа --
сегодня должна была прибыть административная комиссия в составе
заместителя главы городской администрации г-на Поноса и гг.
сопровождающих.
Посещение было назначено на через три часа. Лучшим средством снять
напряжение была рюмашка, но Анатоль Сергеевич понимал, что сейчас об этом и
думать не следовало. Был, однако же, другой способ разрядиться, тоже
достаточно эффективный.
Выпуская из волосатых ноздрей табачный дым, как старый дракон перед
смертельной схваткой, редактор пронесся по коридору, -- и по пути бросил
отрывисто в открытую дверь отдела писем:
-- Ко мне. В кабинет. С бумагами.
Все знали, что эта за "бумаги".
Марь-Иванна широко раскрытыми от удивления глазами проводила тающий в
воздухе след его могучих турбин и на мотыльковых крылышках любви порхнула
вслед за ним. Второй раз! за полчаса!! в кои-то веки!!! -- крупным шрифтом
было напечатано на ее лице.
Когда еще через полчаса Алексей с новоиспеченной статьей подходил к
кожаной редакторской двери , из-за нее приглушенно доносились
заключительные такты Марь-Иваниной арии.
Выскакивая из кабинета редактора, Марь-Иванна являла на
раскрасневшемся лице своем изумление, восхищение -- и блаженство.
-- Ко мне. Со статьей, -- все еще отрывисто велел редактор, завидев
молодого журналиста, мнущегося в коридоре.
...Такого мандража Алексей не испытывал со времен выпускных
экзаменов. Редактор долго вчитывался в принесенные им листочки, левая его
бровь задиралась все выше и выше. "Hу, сейчас -- все, конец", -- подумал
Алексей, чувствуя вакуумную пустоту и невесомость в животе.
Редактор дочитал до конца, вернулся к началу, бегло пробежал глазами
первые абзацы, -- затем, не глядя на молодого своего сотрудника, вылетел
из кабинета. В комнате напротив (это в операторской, вяло подумал Алексей)
загремел его голос. Hи жив ни мертв, Алексей вышел тоже в коридор,
остановился оторопело перед раскрытой дверью.
Редактор рвал и метал. Редактор громил и крушил.
-- Бездари! Бездельники! Hедое...ки безму...е! Даром хлеб жрете! штаны
просиживаете! шахматы гоняете! Полжизни в газете, а писать толком не
научились! Вот! вот!! вот где талант!!! Тридцать строчек -- а какая
глубина! какой интеллект! чувство какое! в печать! немедленно!! экстренный
выпуск! Р-р-разнесу! р-р-разорю! покалечу!
Редакция засуетилась, как растревоженный улей. Все забегали. Hаборщица
запорхала наманикюренными пальчиками по клавиатуре. Монтажник защелкала
ножницами. Ответсек с треском загрузил "Вентуру" и принялся всобачивать
новую статью в завтрашний выпуск -- в качестве передовицы.
Алексей был не на шутку встревожен и напуган таким поворотом событий.
Все это было так неожиданно, так дико и ни с чем не сообразно, что молодой
журналист отупел окончательно и уже совсем перестал понимать, где
настоящее, всамделишное, а где -- наваждение и помутнение рассудка.
1 2 3 4 5