С таким чувством в детстве болячки ногтями лю-
била сколупывать, кровяную коросту.
А там и домов старых много, и улицы уютные есть, и полуразвалившиеся
дома и пустыри в достаточном количестве. Один пустырь размером со стади-
он. Это стадион и есть, - шли в парке, естественно, имени культуры и от-
дыха, естественно, Горького, и вышли на заброшенный стадион. Сломанные
трибуны, пацанва шастает, мужички и ребята-девчата группами вино-водку
пьют, решают вопросы за жизнь и смерть, и философию - первично ли, в
конце концов, сознание, или, в конце концов, к матери ее, материя? Один
курс университета дает себя знать. Мама, родная моя, я обязательно буду
еще учиться, я взяла академический бессрочный отпуск. Вот помру - и все
начну сначала.
Я много об этом думаю, так много, что сомневаться начинаю в том, в
чем не сомневалась.
Пусть все идет, как идет.
Погостили у него - поехали ко мне.
Здравствуйте, вот мой муж.
Добрая мама постаралась найти в нем достоинства - и кучу нашла, очень
довольная казалась, не давала себе понять, что это все туфта и выдумки.
Она сразу это поняла, но не дала понять. Она это умеет. А отчим что -
отчим теперь всему, что я сделаю, безумно рад. Мои друзья научили его
деликатности - на всю жизнь. Он убил бы меня, не задумываясь. Он разре-
зал бы меня на куски. Тайная злоба помогает людям жить. Она шепчет им:
живи и жди, авось еще обломится шанс и ты убьешь - и насладишься, блин,
ты упьешься торжеством мести! Потому что других причин жить у него нету.
Знакомила Ванечку с друзьями. Я это имя родила от его фамилии Иванов.
Ванечка, очень приятно. Знакомьтесь, это Ванечка с Саратова. Огней там
много золотых.
Очень приятно. Гусев, он же Гусь, он же Хрустальный. По имени города,
где красивое стекло выдувают. Гусь-Хрустальный. У него и шея как у гуся.
Милый, печальный, музыку слушает двадцать пять часов в сутки, а Бог слу-
ха не дал, но он таки ударник, он сходит с ума и колотит по своим бара-
банам, тамтамам и тарелочкам, добиваясь ритма, - и добивается! Ванечку
почему-то не одобрил.
Вася по кличке Вася. Тоже милый и тоже печальный, но Гусь агрессивно
печальный, а Вася печальный ненавязчиво. Одобрил Ванечку - потому что
мне, миляга, хотел угодить. Ах, Вася.
Кен, он же Кенарь (реже), он же Кенарский Александр Василич, лидер
наш, тоже милый, тоже печальный, но не по природе, а по убеждению. Буд-
дист. Вранье, конечно. Истерически хочет славы, известности - и чтоб ба-
бы, бабы, бабы. Презирает славу и снисходителен к женщинам и девушкам. К
бабам то есть. Они ж, дуры, никак его превосходства не хочут заметить, а
замечают лишь то, что юноша волосы по месяцу не моет. К Ванечке отнесся
философски, то есть не поймешь как.
Злая я, наверно.
Ванечка долго ломался, бледнел и краснел, но согласился попеть свои
песни. Милые и печальные Гусь-Хрустальный и Вася в восторг пришли - Гусь
в восторг буйный, а Вася в восторг нежный. Кен же сказал: вообще-то, ни-
чего. Можно даже попробовать аранжировать, чтобы музыка была приличная.
Для него музыка - это звук. Кто понимает - понимает, кто не понимает
- долго объяснять. Короче, мелодия еще не музыка, а музыка - когда звук.
Ванечка загорелся.
И мы начали работать. Кен любит это слово - работать. Серьезное сло-
во. И название у нашей команды серьезное - "Пятый угол". Глубокое. Фило-
софское. Царство четырех углов, кто весел - тот здоров, отыскал себя,
собой укутал, и хватало всем местов, но средь чужих пиров я искал упорно
пятый угол. И все навалом, но с интервалом - длиною в угол. Слова народ-
ные, то есть мои, музыка народная, то есть Кена. Гимн группы. Визитная
карточка. Ну, как у старого "Наутилуса" "Разлука".
Мы сделали с десяток Ванечкиных песен.
Мы решили показать их народу.
У нас есть своя публика, и милый Вася опасался, что привыкшие к стилю
"Пятого угла" Ванечкиных песен не примут.
Опасался, конечно, и Кен.
Лишь почему-то Гусь уверен был в полной победе. От полного неприятия
Ванечки он пришел к полному обожанию.
Тем не менее мы отыграли почти час, прежде чем решились вывести Ва-
нечку вперед, показывая этим, что начинается как бы второе отделение, -
до этого пел, как обычно, Кен, ну и я две штуки. Ванечка ужасно волно-
вался. Да и звук был так себе. Народ среагировал просто и незатейливо:
начал хлопать в ладошки, вежливо прося кончить эту самодеятельность.
Песня же длинная была, Ванечка держал характер, пел, народ, возмущенный
его непонятливостью, от аплодисментов перешел к ору и стучанию ногами, к
свисту и бросанию на сцену мелких предметов. Ванечка резко ударил по
струнам, подозвал Кена, что-то ему сказал. Кен пожал плечами и махнул
нам рукой, чтоб мы очистили сцену.
Мы отошли за кулисы. Ванечка запел один. Без ансамбля. Самбля. Один,
блин.
У него даже и микрофон был один - и на гитару, и на голос.
Он пел. Он пел стоя, и это ему было трудно, он не привык, он отставил
одну ногу, раскорячился весь как-то нелепо, нагнулся к микрофону, обхва-
тив гитару и коротко ударяя по струнам.
Нет, не было криков восторга. Но и рева возмущенья не было. Народ у
нас хамоватый и часто выпивший, но иногда парадоксально вежливый. Похло-
пали. А кто-то и свистел - то ли одобрял, то ли гнал со сцены. Кто-то
крикнул: "Угол" давай, Кенаря давай!" А кто-то: "Вали дальше давай, на-
валивай давай!"
Ванечка закончил.
Он ушел со сцены, не прощаясь со зрителями, прямо ко мне и сказал:
- Больше со сцены я никогда петь не буду. И завтра еду домой.
В ту ночь мы пили портвейн у Гуся-Хрустального, в его деревянном ок-
раинном домике, где, как он поет в своей песенке (все творцы, блин), нет
ни родителей, ни крыс, ни тараканов, ни жены, замки на двери не нужны -
здесь нет дверей.
Двери-то есть, и комнатушек целых три, в которой побольше - круглый
стол; влипая в клеенку локтями, мы толковали о разном, Хрустальный бес-
тактно кричал, что у "Пятого угла" начинается новый этап, что все наши
безделушки ничего не стоят, милый Вася склонен был согласиться, Кен за-
думчиво пил портвейн, соревнуясь с Ванечкой, который, как я поняла, пос-
тавил себе цель напиться.
Я не мешала: хочется человеку, значит, нужно ему.
Потом он сказал, что муж желает спать со своей женой, схватил меня за
руку и поволок в одну из комнатушек.
- Ты полегче, - сказал Кен.
- Не твое собачье дело, Кенарь, - ответил Ванечка. - Пой свои песен-
ки. Пой их в детском садике. Бездарь.
Кен, высокий, не вставая, урезал Ванечке любимым своим ударом - лок-
тем в подбородок, снизу. Ванечка упал и заснул на полу. Я села рядом у
стены и тоже уснула.
Утром его не было.
Ребята мучились с похмелья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
била сколупывать, кровяную коросту.
А там и домов старых много, и улицы уютные есть, и полуразвалившиеся
дома и пустыри в достаточном количестве. Один пустырь размером со стади-
он. Это стадион и есть, - шли в парке, естественно, имени культуры и от-
дыха, естественно, Горького, и вышли на заброшенный стадион. Сломанные
трибуны, пацанва шастает, мужички и ребята-девчата группами вино-водку
пьют, решают вопросы за жизнь и смерть, и философию - первично ли, в
конце концов, сознание, или, в конце концов, к матери ее, материя? Один
курс университета дает себя знать. Мама, родная моя, я обязательно буду
еще учиться, я взяла академический бессрочный отпуск. Вот помру - и все
начну сначала.
Я много об этом думаю, так много, что сомневаться начинаю в том, в
чем не сомневалась.
Пусть все идет, как идет.
Погостили у него - поехали ко мне.
Здравствуйте, вот мой муж.
Добрая мама постаралась найти в нем достоинства - и кучу нашла, очень
довольная казалась, не давала себе понять, что это все туфта и выдумки.
Она сразу это поняла, но не дала понять. Она это умеет. А отчим что -
отчим теперь всему, что я сделаю, безумно рад. Мои друзья научили его
деликатности - на всю жизнь. Он убил бы меня, не задумываясь. Он разре-
зал бы меня на куски. Тайная злоба помогает людям жить. Она шепчет им:
живи и жди, авось еще обломится шанс и ты убьешь - и насладишься, блин,
ты упьешься торжеством мести! Потому что других причин жить у него нету.
Знакомила Ванечку с друзьями. Я это имя родила от его фамилии Иванов.
Ванечка, очень приятно. Знакомьтесь, это Ванечка с Саратова. Огней там
много золотых.
Очень приятно. Гусев, он же Гусь, он же Хрустальный. По имени города,
где красивое стекло выдувают. Гусь-Хрустальный. У него и шея как у гуся.
Милый, печальный, музыку слушает двадцать пять часов в сутки, а Бог слу-
ха не дал, но он таки ударник, он сходит с ума и колотит по своим бара-
банам, тамтамам и тарелочкам, добиваясь ритма, - и добивается! Ванечку
почему-то не одобрил.
Вася по кличке Вася. Тоже милый и тоже печальный, но Гусь агрессивно
печальный, а Вася печальный ненавязчиво. Одобрил Ванечку - потому что
мне, миляга, хотел угодить. Ах, Вася.
Кен, он же Кенарь (реже), он же Кенарский Александр Василич, лидер
наш, тоже милый, тоже печальный, но не по природе, а по убеждению. Буд-
дист. Вранье, конечно. Истерически хочет славы, известности - и чтоб ба-
бы, бабы, бабы. Презирает славу и снисходителен к женщинам и девушкам. К
бабам то есть. Они ж, дуры, никак его превосходства не хочут заметить, а
замечают лишь то, что юноша волосы по месяцу не моет. К Ванечке отнесся
философски, то есть не поймешь как.
Злая я, наверно.
Ванечка долго ломался, бледнел и краснел, но согласился попеть свои
песни. Милые и печальные Гусь-Хрустальный и Вася в восторг пришли - Гусь
в восторг буйный, а Вася в восторг нежный. Кен же сказал: вообще-то, ни-
чего. Можно даже попробовать аранжировать, чтобы музыка была приличная.
Для него музыка - это звук. Кто понимает - понимает, кто не понимает
- долго объяснять. Короче, мелодия еще не музыка, а музыка - когда звук.
Ванечка загорелся.
И мы начали работать. Кен любит это слово - работать. Серьезное сло-
во. И название у нашей команды серьезное - "Пятый угол". Глубокое. Фило-
софское. Царство четырех углов, кто весел - тот здоров, отыскал себя,
собой укутал, и хватало всем местов, но средь чужих пиров я искал упорно
пятый угол. И все навалом, но с интервалом - длиною в угол. Слова народ-
ные, то есть мои, музыка народная, то есть Кена. Гимн группы. Визитная
карточка. Ну, как у старого "Наутилуса" "Разлука".
Мы сделали с десяток Ванечкиных песен.
Мы решили показать их народу.
У нас есть своя публика, и милый Вася опасался, что привыкшие к стилю
"Пятого угла" Ванечкиных песен не примут.
Опасался, конечно, и Кен.
Лишь почему-то Гусь уверен был в полной победе. От полного неприятия
Ванечки он пришел к полному обожанию.
Тем не менее мы отыграли почти час, прежде чем решились вывести Ва-
нечку вперед, показывая этим, что начинается как бы второе отделение, -
до этого пел, как обычно, Кен, ну и я две штуки. Ванечка ужасно волно-
вался. Да и звук был так себе. Народ среагировал просто и незатейливо:
начал хлопать в ладошки, вежливо прося кончить эту самодеятельность.
Песня же длинная была, Ванечка держал характер, пел, народ, возмущенный
его непонятливостью, от аплодисментов перешел к ору и стучанию ногами, к
свисту и бросанию на сцену мелких предметов. Ванечка резко ударил по
струнам, подозвал Кена, что-то ему сказал. Кен пожал плечами и махнул
нам рукой, чтоб мы очистили сцену.
Мы отошли за кулисы. Ванечка запел один. Без ансамбля. Самбля. Один,
блин.
У него даже и микрофон был один - и на гитару, и на голос.
Он пел. Он пел стоя, и это ему было трудно, он не привык, он отставил
одну ногу, раскорячился весь как-то нелепо, нагнулся к микрофону, обхва-
тив гитару и коротко ударяя по струнам.
Нет, не было криков восторга. Но и рева возмущенья не было. Народ у
нас хамоватый и часто выпивший, но иногда парадоксально вежливый. Похло-
пали. А кто-то и свистел - то ли одобрял, то ли гнал со сцены. Кто-то
крикнул: "Угол" давай, Кенаря давай!" А кто-то: "Вали дальше давай, на-
валивай давай!"
Ванечка закончил.
Он ушел со сцены, не прощаясь со зрителями, прямо ко мне и сказал:
- Больше со сцены я никогда петь не буду. И завтра еду домой.
В ту ночь мы пили портвейн у Гуся-Хрустального, в его деревянном ок-
раинном домике, где, как он поет в своей песенке (все творцы, блин), нет
ни родителей, ни крыс, ни тараканов, ни жены, замки на двери не нужны -
здесь нет дверей.
Двери-то есть, и комнатушек целых три, в которой побольше - круглый
стол; влипая в клеенку локтями, мы толковали о разном, Хрустальный бес-
тактно кричал, что у "Пятого угла" начинается новый этап, что все наши
безделушки ничего не стоят, милый Вася склонен был согласиться, Кен за-
думчиво пил портвейн, соревнуясь с Ванечкой, который, как я поняла, пос-
тавил себе цель напиться.
Я не мешала: хочется человеку, значит, нужно ему.
Потом он сказал, что муж желает спать со своей женой, схватил меня за
руку и поволок в одну из комнатушек.
- Ты полегче, - сказал Кен.
- Не твое собачье дело, Кенарь, - ответил Ванечка. - Пой свои песен-
ки. Пой их в детском садике. Бездарь.
Кен, высокий, не вставая, урезал Ванечке любимым своим ударом - лок-
тем в подбородок, снизу. Ванечка упал и заснул на полу. Я села рядом у
стены и тоже уснула.
Утром его не было.
Ребята мучились с похмелья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14