В наш век конкретного пусть вспоминает о временах отвлеченного, замечательных книгах прошлого, превосходных людях, живших до Шекспира и Бальзака. И главное, пусть не забывает, что его роман не воспроизведение жизни, о котором будут судить по точности описания, а упрощение какой-то стороны или цели жизни, успех или неудача которого зависит от его знаменательной простоты. Потому что, хотя у великих писателей, разрабатывающих великие мотивы, мы зачастую находим сложность и восхищаемся ею, под этой видимостью сохраняется неизменная истина: их метод — упрощение, и совершенство их — это простота.
После того как была написана первая часть очерка, в полемику неоднократно вступал еще один романист: вполне заслуживающий упоминания У.Д. Хоуэллз; и никто еще со столь ограниченными взглядами не брал наперевес копья. Мысли его заняты только книгами своих учителей, своих учеников и собственными; он раб и фанатичный приверженец своей школы; он мечтает о таком же прогрессе в искусстве, какой наблюдается в науке; считает прошлое совершенно не интересным; полагает, что форма в искусстве может устареть: странное погружение в собственную историю, странная забывчивость истории народа! Однако при взгляде на его книги (если б он мог видеть их глазами пылких читателей) эта иллюзия развеется почти полностью. При том, что он держится всех этих жалких, мелких сегодняшних доктрин, — не более жалких и мелких, чем вчерашние или завтрашние, в сущности, они жалкие и мелкие только в меру своей исключительности — живые достоинства его книг обладают противоположным, чуть ли не еретическим духом. Насколько я понимаю его, он человек с сильной от природы романтической склонностью — какой-то романтический пыл все-таки присутствует во многих его книгах и придает им оригинальность. Он словно бы нечаянно переходит к исключительному и упивается им; и вот тут его читатель радуется — как я считаю, имея на то все основания. Не склонен ли он в своем неумеренном стремлении быть человечным зачастую пренебрегать одной главной человеческой составляющей, я имею в виду его собственную личность? Поэт, сложившийся художник, человек, влюбленный в явления жизни, проницательный психолог, он обладает не теми страстями и стремлениями, какие любит изображать. Зачем ему обуздывать себя и так склоняться перед Лемюэлом Баркерсом? Очевидное не всегда нормальное, мода ограничивает и портит; большинство послушно подделывается под современную манеру и тем самым, на взгляд беспристрастного наблюдателя, достигает лишь незначительности, и опасность заключается в том, что человек в поисках верного пути может ошибиться и взяться за роман об обществе, а не о романтике человека.
ФИЛОСОФИЯ ЗОНТИКОВ
Приятно думать о том, какой склад ума придало всему нашему обществу то, что мы живем под знаком Водолея и что климат у нас весьма влажный. Символом предусмотрительности и респектабельности мог бы остаться какой-то случайный отличительный признак вроде постоянно носимых в прошлом шпаг, если б промозглые туманы и проливные дожди нашего острова не обратили внимание нашего общества к другому свидетельству этих достоинств. Ленточка ордена Почетного Легиона или ряд медалей могут удостоверять смелость человека; титул может удостоверять его происхождение; профессорская кафедра — ученость; но постоянное ношение зонтика — вот что служит признаком Респектабельности. Зонтик стал признанным показателем общественного положения.
Робинзон Крузо представляет нам трогательный пример стремления к зонтикам, присущего разуму образованного, цивилизованного человека. Для поверхностного разума жаркие солнца Хуана Фернандеса вполне могут послужить объяснением этого странного выбора предмета роскоши; но тот, кто много лет выносил тяжкий труд моряка в тропиках, наверняка мог бы выдержать охоту на коз или мирную прогулку рука об руку с голым Пятницей. Нет, тут дело в другом: память об утраченной респектабельности требовала какого-то внешнего проявления, и результатом явился зонтик. Набожный моряк, очутившийся на необитаемом острове, мог бы наскоро выстроить колокольню и окрашивать воскресные утра подражанием церковному звону; но Крузо был скорее добродетельным, чем набожным, и его зонтик из листьев является не менее ярким образом стремления цивилизованного человека к самовыражению в неблагоприятных обстоятельствах, чем все прочие.
И не случайно зонтик стал главным символом современной цивилизации — альфой и омегой респектабельности. Его многозначительный символизм возник самым естественным образом. Представьте себе на миг, какие люди носили зонтики, когда они только появились в нашей стране, и какой класс мог привязаться к этим никуда не годным, но красивым тростям. Первыми, несомненно, были ипохондрики, озабоченные своим здоровьем, и бережливые, озабоченные состоянием одежды; в число вторых, столь же несомненно, входили щеголь, глупец и Бобадил. Всякий, кто знаком с развитием общества и знает, как мелкие семена порождают великие революции и совершенно новые отношения, понимает из этой простой мысли, как ношение зонтика стало обозначать бережливость, благоразумную заботу о телесном здравии и презрение к только внешним украшениям, и все эти скромные, основательные достоинства объединились словом РЕСПЕКТАБЕЛЬНОСТЬ. Нельзя сказать, что дороговизна зонтика не была никак связана с его огромным влиянием. Мало того, что владение им символизирует (как мы уже указывали) переход от дикого Исава к простому, живущему в шатрах Иакову, оно еще подразумевает и некую милость судьбы. Не каждый может подвергать вещь ценой в двадцать шесть шиллингов стольким опасностям быть потерянной или украденной. Мы так в этом убеждены, что чуть ли не склонны считать всех обладателей зонтиков достойными привилегий. У них в вестибюле стоят своего рода достижения; они носят под мышкой значительную долю общественного благосостояния. Тот, кто ходит с зонтиком — таким сложным сооружением из китового уса, шелка и палки, что оно становится настоящим микрокосмом современной промышленности, — наверняка миролюбивый человек. Стоящую полкроны трость можно обрушить на голову обидчика по весьма незначительному поводу; но шелк ценой в двадцать шесть шиллингов — слишком драгоценная вещь, чтобы подвергать ее риску в превратностях войны.
Это всего лишь несколько беглых взглядов на то, как зонтики (в общем) достигли своего нынешнего высокого положения. Однако истинный Зонтичный Философ сталкивается, ходя по улицам, с гораздо более странными их использованием.
Зонтики, подобно лицам, кое-что говорят нам о своих обладателях, собственно, они могут сказать гораздо больше;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
После того как была написана первая часть очерка, в полемику неоднократно вступал еще один романист: вполне заслуживающий упоминания У.Д. Хоуэллз; и никто еще со столь ограниченными взглядами не брал наперевес копья. Мысли его заняты только книгами своих учителей, своих учеников и собственными; он раб и фанатичный приверженец своей школы; он мечтает о таком же прогрессе в искусстве, какой наблюдается в науке; считает прошлое совершенно не интересным; полагает, что форма в искусстве может устареть: странное погружение в собственную историю, странная забывчивость истории народа! Однако при взгляде на его книги (если б он мог видеть их глазами пылких читателей) эта иллюзия развеется почти полностью. При том, что он держится всех этих жалких, мелких сегодняшних доктрин, — не более жалких и мелких, чем вчерашние или завтрашние, в сущности, они жалкие и мелкие только в меру своей исключительности — живые достоинства его книг обладают противоположным, чуть ли не еретическим духом. Насколько я понимаю его, он человек с сильной от природы романтической склонностью — какой-то романтический пыл все-таки присутствует во многих его книгах и придает им оригинальность. Он словно бы нечаянно переходит к исключительному и упивается им; и вот тут его читатель радуется — как я считаю, имея на то все основания. Не склонен ли он в своем неумеренном стремлении быть человечным зачастую пренебрегать одной главной человеческой составляющей, я имею в виду его собственную личность? Поэт, сложившийся художник, человек, влюбленный в явления жизни, проницательный психолог, он обладает не теми страстями и стремлениями, какие любит изображать. Зачем ему обуздывать себя и так склоняться перед Лемюэлом Баркерсом? Очевидное не всегда нормальное, мода ограничивает и портит; большинство послушно подделывается под современную манеру и тем самым, на взгляд беспристрастного наблюдателя, достигает лишь незначительности, и опасность заключается в том, что человек в поисках верного пути может ошибиться и взяться за роман об обществе, а не о романтике человека.
ФИЛОСОФИЯ ЗОНТИКОВ
Приятно думать о том, какой склад ума придало всему нашему обществу то, что мы живем под знаком Водолея и что климат у нас весьма влажный. Символом предусмотрительности и респектабельности мог бы остаться какой-то случайный отличительный признак вроде постоянно носимых в прошлом шпаг, если б промозглые туманы и проливные дожди нашего острова не обратили внимание нашего общества к другому свидетельству этих достоинств. Ленточка ордена Почетного Легиона или ряд медалей могут удостоверять смелость человека; титул может удостоверять его происхождение; профессорская кафедра — ученость; но постоянное ношение зонтика — вот что служит признаком Респектабельности. Зонтик стал признанным показателем общественного положения.
Робинзон Крузо представляет нам трогательный пример стремления к зонтикам, присущего разуму образованного, цивилизованного человека. Для поверхностного разума жаркие солнца Хуана Фернандеса вполне могут послужить объяснением этого странного выбора предмета роскоши; но тот, кто много лет выносил тяжкий труд моряка в тропиках, наверняка мог бы выдержать охоту на коз или мирную прогулку рука об руку с голым Пятницей. Нет, тут дело в другом: память об утраченной респектабельности требовала какого-то внешнего проявления, и результатом явился зонтик. Набожный моряк, очутившийся на необитаемом острове, мог бы наскоро выстроить колокольню и окрашивать воскресные утра подражанием церковному звону; но Крузо был скорее добродетельным, чем набожным, и его зонтик из листьев является не менее ярким образом стремления цивилизованного человека к самовыражению в неблагоприятных обстоятельствах, чем все прочие.
И не случайно зонтик стал главным символом современной цивилизации — альфой и омегой респектабельности. Его многозначительный символизм возник самым естественным образом. Представьте себе на миг, какие люди носили зонтики, когда они только появились в нашей стране, и какой класс мог привязаться к этим никуда не годным, но красивым тростям. Первыми, несомненно, были ипохондрики, озабоченные своим здоровьем, и бережливые, озабоченные состоянием одежды; в число вторых, столь же несомненно, входили щеголь, глупец и Бобадил. Всякий, кто знаком с развитием общества и знает, как мелкие семена порождают великие революции и совершенно новые отношения, понимает из этой простой мысли, как ношение зонтика стало обозначать бережливость, благоразумную заботу о телесном здравии и презрение к только внешним украшениям, и все эти скромные, основательные достоинства объединились словом РЕСПЕКТАБЕЛЬНОСТЬ. Нельзя сказать, что дороговизна зонтика не была никак связана с его огромным влиянием. Мало того, что владение им символизирует (как мы уже указывали) переход от дикого Исава к простому, живущему в шатрах Иакову, оно еще подразумевает и некую милость судьбы. Не каждый может подвергать вещь ценой в двадцать шесть шиллингов стольким опасностям быть потерянной или украденной. Мы так в этом убеждены, что чуть ли не склонны считать всех обладателей зонтиков достойными привилегий. У них в вестибюле стоят своего рода достижения; они носят под мышкой значительную долю общественного благосостояния. Тот, кто ходит с зонтиком — таким сложным сооружением из китового уса, шелка и палки, что оно становится настоящим микрокосмом современной промышленности, — наверняка миролюбивый человек. Стоящую полкроны трость можно обрушить на голову обидчика по весьма незначительному поводу; но шелк ценой в двадцать шесть шиллингов — слишком драгоценная вещь, чтобы подвергать ее риску в превратностях войны.
Это всего лишь несколько беглых взглядов на то, как зонтики (в общем) достигли своего нынешнего высокого положения. Однако истинный Зонтичный Философ сталкивается, ходя по улицам, с гораздо более странными их использованием.
Зонтики, подобно лицам, кое-что говорят нам о своих обладателях, собственно, они могут сказать гораздо больше;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33