Мы услышали, как брякнул о камни приклад мушкета. Скорее всего солдат уснул на часах, и, если б мы сразу попытали счастья, возможно, проскользнули бы незаметно; а теперь его разбудили, и, значит, случай был упущен.
— Этот способ для нас не годится, — прошептал Алан. — Ни-ни-ни, Дэвид.
И, не сказав больше ни слова, ползком пустился назад через поля; немного спустя, когда с моста нас уже никак не могли заметить, он снова встал на ноги и зашагал по дороге, ведущей на восток. У меня просто в голове не укладывалось, для чего он это делает; впрочем, признаюсь, я был так убит, что мне сейчас трудно было чем-либо угодить. Всего минуту назад я уже видел мысленно, как стучусь в двери мистера Ранкилера, чтобы, подобно герою баллады, заявить свои права наследника; и вот я, как прежде, на чужом берегу, затравленный, бездомный и гонимый.
— Ну? — спросил я.
— Вот тебе и ну, — сказал Алан. — Что прикажешь делать? Не такие они олухи, как я думал. Нет, Дэви, Форта мы с тобой еще не одолели, чтоб ему высохнуть и травой порасти!
— Но для чего идти на восток? — спросил я.
— А так, наудачу! — сказал Алан. — Раз через реку переправиться не удалось, поглядим, может, с заливом придумаем что-нибудь.
— На реке-то есть броды, а на заливе — никаких.
— Как же: и броды и мост вон стоит, — молвил Алан. — Да что в них толку, если кругом стража?
— Речку хоть можно переплыть, — сказал я.
— Когда умеешь, отчего не переплыть, — возразил Алан. — Только я что-то не слыхал, чтобы мы с тобой сильно блистали этим умением; что до меня, то я плаваю вроде камня.
— Куда мне вас переспорить, Алан, — сказал я, — но все равно я вижу, что мы метим из огня, да в полымя. Если уж речку перейти тяжело, так само собой, что море — еще тяжелей.
— Но есть ведь на свете лодки, — сказал Алан, — если, конечно, я не ошибаюсь.
— Вот-вот, и еще есть на свете деньги, — сказал я. — Но коли у нас ни того, ни другого, какая нам радость, что их кто-то когда-то придумал!
— Полагаешь? — сказал Алан.
— Вообразите, да, — сказал я.
— Дэвид, — сказал он, — выдумки в тебе — кот наплакал, а веры и того меньше. Вот я, дай только пораскинуть умом, хоть что-нибудь, да изобрету: не выпрошу лодку насовсем, так на время возьму, не украду, так сам построю!
— Как бы не так! — фыркнул я. — И потом, главное: мост перейдешь, и он молчок, а на заливе, если даже переплывем, будет лодка на той стороне
— значит, кто-то ее привел, значит, сейчас переполох по всей округе…
— Слушай! — гаркнул Алан. — Если я сотворю лодку, так сотворю и лодочника, чтобы отвел ее на место! Так что не докучай ты мне больше своим вздором, знай себе шагай, а уж Алан как-нибудь подумает за тебя.
Итак, всю ночь мы брели по северному берегу поречья под сенью Охиллских вершин, мимо Аллоа, Клакманана, Кулросса, которые мы обходили стороной, — и часам к десяти утра, голодные как волки и смертельно усталые, вышли к селению Лаймкилнс. Деревенька эта примостилась возле самой воды, прямо напротив города Куинсферри по ту сторону залива. На том и другом берегу над крышами курился дым, а вокруг поднимались дымки других деревушек и селений. На полях шла жатва; два корабля стояли на якоре, по заливу — одни к берегу, другие в море — шли лодки. Все здесь радовало глаз; я глядел и не мог наглядеться на обжитые, зеленые, возделанные холмы и на прилежных тружеников полей и вод.
Так-то оно так; а все же дом мистера Ранкилера, где меня, несомненно, ожидало богатство, оставался попрежнему на южном берегу, а сам я — на северном, в убогом, не по-нашему сшитом платье, в кармане три жалких шиллинга, за поимку назначена награда, и единым спутником у меня — человек, объявленный вне закона…
— Ах, Алан, вдуматься только! — сказал я. — Вон там меня ждет все, что душе угодно, птицы летят туда, лодки плывут — всякому, кто пожелает, путь свободен, одному лишь мне нельзя! Прямо сердце надрывается!
В Лаймкилнсе мы зашли в трактирчик, который от других домов отличался только знаком над дверью, и купили у миловидной девушки-служанки хлеба и сыра. Еду мы взяли с собой в узелке, облюбовав шагах в пятистах за селением прибрежный лесок, где рассчитывали посидеть и закусить. По дороге я то и дело заглядывался на противоположный берег и тихонько вздыхал; Алан же, хотя меня это в тот час не слишком занимало, погрузился в задумчивость. Но вот он стал на полпути.
— Приметил ты девушку, у которой, мы это покупали? — спросил он, похлопав по узелку.
— А как же, — ответил я. — Девица хоть куда.
— Тебе понравилась? — вскричал он. — Э, друг Дэвид, вот славная новость.
— Ради всего святого, почему? — спросил я. — Нам-то что от того?
— А вот что, — сказал Алан, и в глазах его заплясали знакомые мне бесенята. — Я, понимаешь, питаю надежду, что теперь мы сумеем заполучить лодку.
— Если б наоборот, тогда еще пожалуй, — сказал я.
— Это по-твоему, — сказал Алан. — Я же не хочу, чтоб девчонка в тебя влюбилась, Дэвид, пускай только пожалеет; а для этого вовсе не требуется, чтобы ты пред нею предстал красавцем. Дай-ка я посмотрю, — он придирчиво оглядел меня со всех сторон. — Да, быть бы тебе еще малость побледнее, а впрочем, вполне сгодишься: не то калека сирый, не то огородное пугало — словом, в самый раз. А ну, направо кру-гом, шагом марш назад в трактир добывать себе лодку!
Я, смеясь, повернул вслед за ним.
— Дэвид Бэлфур, — сказал он, — ты у нас, на свой лад, большой весельчак, и такая работенка тебе, спору нет, — одна потеха. При всем том, из любви к моей шкуре (а к твоей собственной и подавно), ты уж сделай одолжение, отнесись к этой затее серьезно. Я, правда, собрался тут разыграть одну шутку, да подоплека-то у нее нешуточная: по виселице на брата. Так что сделай милость, заруби себе это на носу и держись соответственно случаю.
— Ладно уж, — сказал я, — будь по-вашему.
На краю селения Алан велел мне взять его под руку и повиснуть на нем всей тяжестью, будто я совсем изнемог; а когда он толкнул ногой дверь трактира, он уже почти внес меня в дом на руках. Служаночку (как того и следовало ожидать), кажется, озадачило, что мы воротились так скоро, но Алан без всяких объяснений подвел меня к стулу, усадил, потребовал стаканчик виски, споил мне маленькими глотками, потом наломал кусочками хлеб и сыр и стал кормить меня, как нянька, и все это с проникновенным, заботливым, сострадающим видом, который и судью сбил бы с толку. Ничего удивительного, что служанка не осталась равнодушной к столь трогательной картине: бедный, поникший, обессиленный юноша и возле него — отечески нежный друг. Она подошла и встала рядом, опершись на соседний стол.
— Что это с ним стряслось? — наконец спросила она.
Алан, к великому моему изумлению, накинулся на нее чуть ли не с бешенством.
— Стряслось?! — рявкнул он. — Парень отшагал столько сотен миль, сколько у него волос в бороде не наберется, и спать ложился не на сухие простыни, а куда чаще в мокрый вереск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62