Согласен?
-- Согласен. Тем более что другого выхода все равно нет.
-- Я провел с ними предварительные переговоры. Существенных разногласий не вижу.
-- Какова их позиция по поводу гражданства?
-- Нулевой вариант. Однозначно!
Вариант предусматривал автоматическое получение гражданства всеми постоянными жителями Латвии.
-- Тогда мы с ними, -- ответил я за "гвардейцев", ничуть не сомневаясь в том, что они поддержали бы меня в эту минуту.
Что и говорить, проблема гражданства волновала нелатышей с первых шагов "революции". В принципе, я бы не исказил истину, если б убрал кавычки. Это была действительно бескровная революция! А что же еще? Как можно обозначить события, в результате которых меняется государственный строй?
-- В некоторых округах, по нашим оценкам, победить не удастся. Подавляющее большинство там -- военные пенсионеры. Электорат Интерфронта. Некий процент латышского населения. Но побороться и там надо! Как думаешь, ты бы смог повоевать в таком округе? -- спросил он неожиданно.
-- Я? -- вопрос застал меня врасплох.
-- А почему нет? Юрист по образованию, хороший слог, русская фамилия (Волков), интернациональное воспитание, демократические убеждения. Что еще требуется? Годманис, кстати, ухватился за твою кандидатуру обеими руками. Уже и округ для тебя подобрал.
-- Другими словами, место, где мне предстоит свернуть шею?
-- Скорее всего, да! -- честно признался Янис.
Если бы он стал юлить, лавировать, придуриваться, я бы отказался. Тут же все вышло иначе, и я бесшабашно согласился.
Надо быть мудрецом, чтоб равнодушно относиться к славе. Меня хватало на то, чтоб хранить скромность на людях. Огромный микрорайон был увешан агитационными плакатами с моим изображением. Вперемежку с физиономиями моих "друзей-соперников": начальника районной милиции, русоволосого, излучающего, можно сказать, неподдельную задушевность и секретаря партийной организации Прибалтийской железной дороги. Морда, извиняюсь, как у валютного мошенника. Паршивая морда! Журналисты требовали интервью. Было организовано несколько выступлений по телевизору. Меня "раскручивали". Между тем "гвардейцы" регулярно проводили сборища, спорили, размахивали руками, волновались и постоянно доказывали что-то друг другу. Слава Новиков, невысокий, с православной бородкой, вдруг выскочил в центр. Замер, руки по швам. Голос подрагивает, вибрирует.
-- Я готов на все. Можете облить меня бензином и поджечь! Прямо сейчас! -не выдержал и прокатил по щеке пару слезинок.
Народ опешил.
-- Не стоит, друзья, драматизировать ситуацию. Мы все очень ценим тебя, Слава, но давайте попробуем обходиться без жертв, -- положение было не только глупым, но и опасным. Об этом свидетельствовали ненормальные глаза Новикова. Минут пять он, однако, не двигался, как бы решая что-то крайне важное для себя. Никто не отважился корректировать обстановку. Словно он сжимал готовую рвануть гранату и от него единственного зависело, как теперь поступить. Он никого не взорвал, а пошел, поникший, в дальний угол, где и опустился, обессиленный, на тонкий стул.
-- Нам нужна газета! -- возвестил кто-то. И с этого момента моя жизнь стала другой. В один миг. Редактором, разумеется, назначили меня со всей полнотой власти. К тому же выяснилось, что денег на газету нет. Зато я знаю теперь, что это такое -- войти в раж! По-настоящему! Это, я вам скажу, совершенно безумное и безумно увлекательное дело! Ни с чем не сравнимое! В это время ты не живешь на земле. Ты находишься между поверхностью земли и первыми облаками. Примерно, там.
Я официально, по всей форме передал дела издательской фирмы компаньону, выбрал свою долю и немедленно вбухал все в бумагу. Помню, как мучительно перебирали немыслимые названия для нашей газеты. Пока я не вскрикнул: "Эврика! Есть название! "Меньшевик!""
-- Не слишком ли вызывающе? -- засомневался кто-то.
-- Слишком, -- согласился я, но добавил: -- Это будет не минусом, а плюсом. На самом деле отношение публики к "Меньшевику", как и положено, было самым разным. От желания пополоскать мою голову в бочке с дерьмом до восторженного одобрения. Однажды в Москве я близко подобрался к Галине Старовойтовой, представился, попросил об интервью.
-- Как, как Вы сказали? "Меньшевик"? -- она задиристо подняла большой палец вверх. -- Здорово!
Телевизионщики-японцы увели ее у меня из-под носа. Я даже не успел поерепениться. Правда, вечером, возмещая неудачу, я сидел за старомодным круглым столом на трех ножках напротив известного диссидента Сергея Григорьянца. У него дома. Во внешности правозащитника ничто не указывало на способность сопротивляться властям. Рост и лысина словно скопированы с Ролана Быкова. Артистичен так же. Я на миг представил его в комедийной роли. По-моему, был бы полный успех. Потом это впечатление стало растворяться в больших настороженных глазах. Говорил медленно, неохотно. Ни разу не изменил выражения лица. Скорей всего, он подозревал, что я -- провокатор. Разговорить его по-настоящему не получилось. Он имел право подозревать всех. Меня тоже. Шел 1990 год.
Секретарь партийной организации Прибалтийской железной дороги Марущак приезжал на предвыборные собрания в сопровождении представительной делегации. Темные костюмы, плащи, белые рубашки, галстуки. Стандартные выражения лиц. Меня в упор не замечали, презирали. Несколько лет тому назад они могли бы в одну секунду смешать меня с говном! И за это, за то, что раньше могли, а теперь нет, ненавидели меня. За то, что вынуждены с таким, как я, соревноваться. Их это бесило, а меня забавляло. Милиционер был без гонора, добродушен. Мы здоровались за руку и обменивались ничего не значащими репликами.
Бедный Марущак! Он пролетел в первом же туре, как "фанера над Парижем". И где? В округе фронтовиков! Тех, кто вступал в партию под вой снарядов, на несколько минут оторвавшись от автомата. Вот что значит иметь морду мошенника! Правильно говорят: народ не проведешь! Через две недели народ "закопал" меня. Симпатичный капитан милиции поменял служебный кабинет на депутатское кресло. Я поздравил его. Но эта локальная победа уже ничего не могла изменить. Общая победа демократических сил была очевидной. 4 мая 1990 года Верховный Совет Латвии большинством депутатов принял Декларацию независимости. Свершилось!
Свершилось нечто значительное, по всей вероятности, полезное и, несомненно, прогрессивное. Так я воспринимал происходящее. Годманис стал первым премьером независимого государства. Диневич чуть позже займет пост государственного министра. "Меньшевик" регулярно выходил, тираж дотянулся до отметки, которая позволяла мне удерживать семейный бюджет на более или менее приличном уровне.
Я сказал, "победа демократических сил", Это правда, тогда я так и думал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
-- Согласен. Тем более что другого выхода все равно нет.
-- Я провел с ними предварительные переговоры. Существенных разногласий не вижу.
-- Какова их позиция по поводу гражданства?
-- Нулевой вариант. Однозначно!
Вариант предусматривал автоматическое получение гражданства всеми постоянными жителями Латвии.
-- Тогда мы с ними, -- ответил я за "гвардейцев", ничуть не сомневаясь в том, что они поддержали бы меня в эту минуту.
Что и говорить, проблема гражданства волновала нелатышей с первых шагов "революции". В принципе, я бы не исказил истину, если б убрал кавычки. Это была действительно бескровная революция! А что же еще? Как можно обозначить события, в результате которых меняется государственный строй?
-- В некоторых округах, по нашим оценкам, победить не удастся. Подавляющее большинство там -- военные пенсионеры. Электорат Интерфронта. Некий процент латышского населения. Но побороться и там надо! Как думаешь, ты бы смог повоевать в таком округе? -- спросил он неожиданно.
-- Я? -- вопрос застал меня врасплох.
-- А почему нет? Юрист по образованию, хороший слог, русская фамилия (Волков), интернациональное воспитание, демократические убеждения. Что еще требуется? Годманис, кстати, ухватился за твою кандидатуру обеими руками. Уже и округ для тебя подобрал.
-- Другими словами, место, где мне предстоит свернуть шею?
-- Скорее всего, да! -- честно признался Янис.
Если бы он стал юлить, лавировать, придуриваться, я бы отказался. Тут же все вышло иначе, и я бесшабашно согласился.
Надо быть мудрецом, чтоб равнодушно относиться к славе. Меня хватало на то, чтоб хранить скромность на людях. Огромный микрорайон был увешан агитационными плакатами с моим изображением. Вперемежку с физиономиями моих "друзей-соперников": начальника районной милиции, русоволосого, излучающего, можно сказать, неподдельную задушевность и секретаря партийной организации Прибалтийской железной дороги. Морда, извиняюсь, как у валютного мошенника. Паршивая морда! Журналисты требовали интервью. Было организовано несколько выступлений по телевизору. Меня "раскручивали". Между тем "гвардейцы" регулярно проводили сборища, спорили, размахивали руками, волновались и постоянно доказывали что-то друг другу. Слава Новиков, невысокий, с православной бородкой, вдруг выскочил в центр. Замер, руки по швам. Голос подрагивает, вибрирует.
-- Я готов на все. Можете облить меня бензином и поджечь! Прямо сейчас! -не выдержал и прокатил по щеке пару слезинок.
Народ опешил.
-- Не стоит, друзья, драматизировать ситуацию. Мы все очень ценим тебя, Слава, но давайте попробуем обходиться без жертв, -- положение было не только глупым, но и опасным. Об этом свидетельствовали ненормальные глаза Новикова. Минут пять он, однако, не двигался, как бы решая что-то крайне важное для себя. Никто не отважился корректировать обстановку. Словно он сжимал готовую рвануть гранату и от него единственного зависело, как теперь поступить. Он никого не взорвал, а пошел, поникший, в дальний угол, где и опустился, обессиленный, на тонкий стул.
-- Нам нужна газета! -- возвестил кто-то. И с этого момента моя жизнь стала другой. В один миг. Редактором, разумеется, назначили меня со всей полнотой власти. К тому же выяснилось, что денег на газету нет. Зато я знаю теперь, что это такое -- войти в раж! По-настоящему! Это, я вам скажу, совершенно безумное и безумно увлекательное дело! Ни с чем не сравнимое! В это время ты не живешь на земле. Ты находишься между поверхностью земли и первыми облаками. Примерно, там.
Я официально, по всей форме передал дела издательской фирмы компаньону, выбрал свою долю и немедленно вбухал все в бумагу. Помню, как мучительно перебирали немыслимые названия для нашей газеты. Пока я не вскрикнул: "Эврика! Есть название! "Меньшевик!""
-- Не слишком ли вызывающе? -- засомневался кто-то.
-- Слишком, -- согласился я, но добавил: -- Это будет не минусом, а плюсом. На самом деле отношение публики к "Меньшевику", как и положено, было самым разным. От желания пополоскать мою голову в бочке с дерьмом до восторженного одобрения. Однажды в Москве я близко подобрался к Галине Старовойтовой, представился, попросил об интервью.
-- Как, как Вы сказали? "Меньшевик"? -- она задиристо подняла большой палец вверх. -- Здорово!
Телевизионщики-японцы увели ее у меня из-под носа. Я даже не успел поерепениться. Правда, вечером, возмещая неудачу, я сидел за старомодным круглым столом на трех ножках напротив известного диссидента Сергея Григорьянца. У него дома. Во внешности правозащитника ничто не указывало на способность сопротивляться властям. Рост и лысина словно скопированы с Ролана Быкова. Артистичен так же. Я на миг представил его в комедийной роли. По-моему, был бы полный успех. Потом это впечатление стало растворяться в больших настороженных глазах. Говорил медленно, неохотно. Ни разу не изменил выражения лица. Скорей всего, он подозревал, что я -- провокатор. Разговорить его по-настоящему не получилось. Он имел право подозревать всех. Меня тоже. Шел 1990 год.
Секретарь партийной организации Прибалтийской железной дороги Марущак приезжал на предвыборные собрания в сопровождении представительной делегации. Темные костюмы, плащи, белые рубашки, галстуки. Стандартные выражения лиц. Меня в упор не замечали, презирали. Несколько лет тому назад они могли бы в одну секунду смешать меня с говном! И за это, за то, что раньше могли, а теперь нет, ненавидели меня. За то, что вынуждены с таким, как я, соревноваться. Их это бесило, а меня забавляло. Милиционер был без гонора, добродушен. Мы здоровались за руку и обменивались ничего не значащими репликами.
Бедный Марущак! Он пролетел в первом же туре, как "фанера над Парижем". И где? В округе фронтовиков! Тех, кто вступал в партию под вой снарядов, на несколько минут оторвавшись от автомата. Вот что значит иметь морду мошенника! Правильно говорят: народ не проведешь! Через две недели народ "закопал" меня. Симпатичный капитан милиции поменял служебный кабинет на депутатское кресло. Я поздравил его. Но эта локальная победа уже ничего не могла изменить. Общая победа демократических сил была очевидной. 4 мая 1990 года Верховный Совет Латвии большинством депутатов принял Декларацию независимости. Свершилось!
Свершилось нечто значительное, по всей вероятности, полезное и, несомненно, прогрессивное. Так я воспринимал происходящее. Годманис стал первым премьером независимого государства. Диневич чуть позже займет пост государственного министра. "Меньшевик" регулярно выходил, тираж дотянулся до отметки, которая позволяла мне удерживать семейный бюджет на более или менее приличном уровне.
Я сказал, "победа демократических сил", Это правда, тогда я так и думал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12