Зачем ты это делаешь? Вред не только мне, но и тебе. Гляди – отбил себе крестец, весь пол завален осколками твоего окаменелого зада, будто это не квартира, а мраморная мастерская! Стыдись! Ты не малое дитя, пора соображать, что к чему.
– Ладно, больше не буду. Войди в мое положение – я не сидел больше столетия, – пробурчал великан виновато.
– Бедняга, – смягчился я, – пожалуй, я обошелся с тобой слишком сурово. Ведь ты, наверное, сирота? Садись на пол. С твоим весом только на полу и сидеть. Ведь если ты все время нависаешь надо мной, какая тут беседа? Садись на пол, а я залезу на высокий конторский стул – вот мы и поболтаем.
Великан накинул на плечи красное одеяло, надвинул на голову, словно каску, перевернутый таз и, закурив мою трубку, расположился на полу в непринужденной живописной позе. Я развел огонь в камине, и он придвинул к живительному теплу пористые ступни огромных ног.
– Что у тебя с ногами? Отчего они потрескались? – спросил я.
– Да это проклятые ознобыши, – отвечал великан. – Когда я, окаменев, лежал под фермой Ньюэлла, ознобыши пошли по всему телу – от пяток до затылка. Но я все равно люблю эту ферму, она для меня словно отчий дом. Нигде не чувствую такого покоя, как там.
Мы поболтали еще с полчаса, я заметил, что у моего гостя усталый вид, и сказал ему об этом.
– Усталый? – переспросил он. – Да, пожалуй. Ты был добр ко мне, и я расскажу тебе все без утайки. Я – дух Окаменелого человека, что лежит в музее напротив твоего дома. Я – привидение Кардиффского великана. Мне не будет мира и покоя до тех пор, пока мое бедное тело не предадут земле. А как проще всего заставить людей выполнить мою волю? Я решил: застращаю их привидением, появляющимся возле тела. И вот ночь за ночью я брожу по музею. Призвал на помощь других призраков. Только старался я понапрасну: кто же посещает музеи ночью? Тогда мне пришла в голову другая мысль – запугать людей в доме напротив музея. Думал, из этой затеи выйдет толк, если меня выслушают со вниманием. К тому же со мной были самые страшные призраки из осужденных на вечное проклятие. Ночи напролет мы дрогли в этих затхлых коридорах, волочили за собой цепи, стонали, зловеще перешептывались, топали вверх и вниз по лестнице, и, сказать по правде, я выбился из сил. Но сегодня я увидел огонек в твоем окне и обрадовался, и взялся за дело с жаром, как в былые времена. Дошел до полного изнеможения. Умоляю, подари мне хоть призрачную надежду!
Я сорвался с места как ошпаренный и закричал:
– Ну, ты дал маху! Бедный окаменелый чудак, все твои труды пропали даром! Ты слонялся возле гипсовой копии. Подлинный Кардиффский великан – в Олбани! Что же ты, сто чертей и одна ведьма, собственные останки от подделки отличить не можешь?
Я никогда не читал на чьем-либо лице такого откровенного желания провалиться сквозь землю от стыда и унижения. Окаменелый человек медленно поднялся с пола и спросил:
– Скажи честно, это правда?
– Как то, что я стою перед тобой.
Великан вынул трубку изо рта и положил ее на каминную доску. С минуту постоял в нерешительности, задумчиво склонив голову на грудь, бессознательно, по старой привычке заложив руки в карманы несуществующих брюк, и наконец произнес:
– Да, никогда раньше я не попадал в такое дурацкое положение. Окаменелый человек сам надувал кого угодно, а теперь он, подлый мошенник, предал свой собственный призрак. Сын мой, если в твоем сердце осталась хоть капля жалости к бедному одинокому привидению, никому не рассказывай об этом случае. Подумай, каково мне чувствовать себя ослом?
Я слышал его величавую поступь – шаг за шагом, – пока он не спустился по лестнице и не вышел на пустынную улицу. Я жалел, что он ушел, бедняга, но еще больше, что он унес мое красное одеяло и таз для умывания.
1 2
– Ладно, больше не буду. Войди в мое положение – я не сидел больше столетия, – пробурчал великан виновато.
– Бедняга, – смягчился я, – пожалуй, я обошелся с тобой слишком сурово. Ведь ты, наверное, сирота? Садись на пол. С твоим весом только на полу и сидеть. Ведь если ты все время нависаешь надо мной, какая тут беседа? Садись на пол, а я залезу на высокий конторский стул – вот мы и поболтаем.
Великан накинул на плечи красное одеяло, надвинул на голову, словно каску, перевернутый таз и, закурив мою трубку, расположился на полу в непринужденной живописной позе. Я развел огонь в камине, и он придвинул к живительному теплу пористые ступни огромных ног.
– Что у тебя с ногами? Отчего они потрескались? – спросил я.
– Да это проклятые ознобыши, – отвечал великан. – Когда я, окаменев, лежал под фермой Ньюэлла, ознобыши пошли по всему телу – от пяток до затылка. Но я все равно люблю эту ферму, она для меня словно отчий дом. Нигде не чувствую такого покоя, как там.
Мы поболтали еще с полчаса, я заметил, что у моего гостя усталый вид, и сказал ему об этом.
– Усталый? – переспросил он. – Да, пожалуй. Ты был добр ко мне, и я расскажу тебе все без утайки. Я – дух Окаменелого человека, что лежит в музее напротив твоего дома. Я – привидение Кардиффского великана. Мне не будет мира и покоя до тех пор, пока мое бедное тело не предадут земле. А как проще всего заставить людей выполнить мою волю? Я решил: застращаю их привидением, появляющимся возле тела. И вот ночь за ночью я брожу по музею. Призвал на помощь других призраков. Только старался я понапрасну: кто же посещает музеи ночью? Тогда мне пришла в голову другая мысль – запугать людей в доме напротив музея. Думал, из этой затеи выйдет толк, если меня выслушают со вниманием. К тому же со мной были самые страшные призраки из осужденных на вечное проклятие. Ночи напролет мы дрогли в этих затхлых коридорах, волочили за собой цепи, стонали, зловеще перешептывались, топали вверх и вниз по лестнице, и, сказать по правде, я выбился из сил. Но сегодня я увидел огонек в твоем окне и обрадовался, и взялся за дело с жаром, как в былые времена. Дошел до полного изнеможения. Умоляю, подари мне хоть призрачную надежду!
Я сорвался с места как ошпаренный и закричал:
– Ну, ты дал маху! Бедный окаменелый чудак, все твои труды пропали даром! Ты слонялся возле гипсовой копии. Подлинный Кардиффский великан – в Олбани! Что же ты, сто чертей и одна ведьма, собственные останки от подделки отличить не можешь?
Я никогда не читал на чьем-либо лице такого откровенного желания провалиться сквозь землю от стыда и унижения. Окаменелый человек медленно поднялся с пола и спросил:
– Скажи честно, это правда?
– Как то, что я стою перед тобой.
Великан вынул трубку изо рта и положил ее на каминную доску. С минуту постоял в нерешительности, задумчиво склонив голову на грудь, бессознательно, по старой привычке заложив руки в карманы несуществующих брюк, и наконец произнес:
– Да, никогда раньше я не попадал в такое дурацкое положение. Окаменелый человек сам надувал кого угодно, а теперь он, подлый мошенник, предал свой собственный призрак. Сын мой, если в твоем сердце осталась хоть капля жалости к бедному одинокому привидению, никому не рассказывай об этом случае. Подумай, каково мне чувствовать себя ослом?
Я слышал его величавую поступь – шаг за шагом, – пока он не спустился по лестнице и не вышел на пустынную улицу. Я жалел, что он ушел, бедняга, но еще больше, что он унес мое красное одеяло и таз для умывания.
1 2