— Да, — подтвердила она, — весьма необычно.
— А у вас есть еще что-нибудь… я хочу сказать, какие-то другие странности… А, черт, есть что-нибудь еще?
Среда подумала.
— Есть. Но если вы не возражаете, мистер Балик, я бы лучше не…
Фабиан решил проявить твердость.
— Смотрите, мисс Грэшем, — строго произнес он. — Давайте оставим игры. Раз уж вы решили поделиться — причем сами и все взвесив, — то теперь я должен настаивать на том, чтобы знать полную правду и ничего, кроме полной правды. Какие еще физические затруднения вы испытываете?
Это сработало. Она чуть покачнулась на стуле, снова выпрямилась и сказала:
— Извините, мистер Балик, мне бы никогда не пришло в голову… играть с вами. Есть еще множество вещей, однако они никак не влияют на мою работу. Например, у меня на ногтях растут крохотные волоски. Видите?
Фабиан поглядел на руку, протянутую ему через стол. На блестящей твердой поверхности каждого ногтя он рассмотрел почти микроскопические волоски.
— Что еще?
— Ну, мой язык. У меня несколько волосков на нижней стороне языка. Хотя они меня не беспокоят, никак не беспокоят. И еще мой… мой…
— Да? — подбодрил Фабиан. Кто бы мог подумать, что бесцветная маленькая Среда Грэшем…
— Пупок. У меня нет пупка.
— У вас нет… Это же невозможно! — взорвался он. Фабиан почувствовал, что очки сползают у него с носа. — Пупок есть у всех! У всех живущих… У всех, кто родился.
Среда кивнула, ее глаза расширились и неестественно блестели.
— Может быть, — начала она и вдруг неожиданно расплакалась. Девушка закрыла лицо ладонями и всхлипывала сквозь них. От рыданий — горьких, отчаянных — ее плечи поднимались и опускались, поднимались и опускались.
Фабиан остолбенел, что сделало его совершенно беспомощным. Никогда раньше, никогда в жизни ему не доводилось сидеть в переполненном ресторане с рыдающей девушкой.
— Ну, мисс Грэшем… Среда, — он ухитрился выйти из оцепенения и с раздражением услышал высокие и испуганные нотки в своем собственном голосе.
— Ну зачем вы так? Конечно же, так не надо. А? Среда? —
— Может быть, — пробормотала она между всхлипываниями, — м-может быть, это и есть ответ.
— Какой ответ? — громко спросил Фабиан, в отчаянной надежде вовлечь ее в какой-нибудь разговор.
— Что… что родилась. Может… может… я не родилась. М-может, м-м-меня сделали!
И тут, как будто до этого у нее была просто разминка, у Среды действительно началась истерика.
Фабиан Балик наконец понял, что ему нужно сделать. Он расплатился, обнял девушку за талию и полувынес ее из ресторана.
Маневр удался. Она начала успокаиваться, едва оказавшись на свежем воздухе. Оперлась о стену здания и уже не плакала, только ее плечи вздрагивали, но все реже и реже. Наконец Среда икнула и, шатаясь, повернулась к нему. Можно было подумать, что ее лицо нарочно терли скипидарной тряпкой художника.
— Из-звините. Мне уж-жасно ж-жаль. Со мной такого уже много лет не было. Но… видите ли, мистер Балик… я много лет не говорила о себе.
— Тут на углу есть отличный бар, — перебил он, почувствовав огромное облегчение. Какое-то время ему казалось, что она будет плакать целый день! — Давайте забежим туда, и я чего-нибудь выпью. А вы можете зайти в дамскую комнату и привести себя в порядок.
Фабиан взял девушку за руку и отвел в бар. Там он забрался на высокий стул и заказал себе двойную порцию бренди.
Вот это приключение! И какая странная, странная особа! Конечно, ему не следовало так на нее давить, особенно в отношении того, к чему она столь болезненно относилась. Впрочем, разве он виноват, что девица так чувствительна?
Фабиан тщательно и всесторонне рассмотрел данный вопрос и решил его в свою пользу. Нет, определенно, он не виноват.
Но какая история! Надо же, подкидыш, аппендикс, эти зубы, волосы на ногтях и языке… И наконец — нет пупка!
Надо все обдумать. Возможно, тогда он и придет к какому-нибудь мнению. Но в одном он был уверен, уверен так же, как в собственных способностях к руководящей работе: Среда Грэшем не солгала ни в одной мелочи. Среда Грэшем просто была не из тех девушек, которые выдумывают о себе разные захватывающие истории.
Когда она снова присоединилась к нему, Фабиан уговорил ее выпить.
— Это поможет вам взять себя в руки.
Она отнекивалась, говорила, что почти не пьет. Однако он настаивал, и Среда сдалась:
— Мне все равно. Закажите вы, мистер Балик. Втайне Фабиану очень нравилось ее послушание. Не делает замечаний, не дерзит, как большинство других… Хотя за что это она могла делать ему замечания?
— Вы все еще слегка не в себе. Когда вернемся, не ходите на свое место, а ступайте прямо к мистеру Осборну и закончите диктовку. Незачем давать девушкам повод для разговоров. Я за вас распишусь.
Она покорно склонила головку и продолжала отхлебывать из маленькой рюмки.
— А что это вы такое сказали в ресторане — я уверен, вы не возражаете, чтобы мы обсудили это сейчас, — насчет того, будто вы не родились, а были сделаны? Странные, согласитесь, слова.
Среда вздохнула:
— Это не моя мысль. Доктора Лорингтона. Много лет назад, когда он обследовал меня… ну, в общем, у него сложилось впечатление, будто меня сделал… дилетант. Сделал кто-то, у кого не было всех чертежей, или он их не понимал, или работал кое-как.
— Гм-м. — Фабиан заинтригованно уставился на нее. Среда выглядела совершенно нормально. Даже, собственно говоря, лучше, нежели нормально. А между тем…
Позже днем он позвонил Джиму Радду и договорился о встрече сразу после работы. В колледже Джим Радд жил с ним в одной комнате, а теперь он был врачом и наверняка сумеет внести в это дело ясность.
Но Джим Радд не очень-то ему помог. Он терпеливо выслушал рассказ Фабиана о «девушке, с которой я недавно познакомился», а когда тот закончил, откинулся на спинку новенького крутящегося кресла и вытянул губы в сторону своего диплома — тот в аккуратной рамке висел на противоположной стене.
— Фаб, ты точно помешан на таинственных женщинах. Ты такой потрясающе организованный, уравновешенный, педантичный парень, у тебя настоящий талант ко всяким земным вещам. И ты всегда находишь себе самых невероятных женщин! Впрочем, это твое личное дело. Может, у тебя такой способ вносить в ежедневную рутину немного экзотики. А может, это протест против серости бакалейной лавки твоего отца.
— В этой девушке нет ничего таинственного, — раздраженно ответил Фабиан. — Простая маленькая секретарша, очень хорошенькая, вот и все.
— Будь по-твоему. Для меня она таинственная. По мне, она мало чем отличается — если судить из твоих слов — от той чокнутой белогвардейской русской дамы, вокруг которой ты увивался, когда мы учились на первом курсе. Ты знаешь, кого я имею в виду… как ее звали?
1 2 3 4 5 6 7