Дал кружной ход, свернул в боковую улицу и уткнулся в забор. Начал было его ободить и вдруг замер у калитки: след Толика. Мальчик, какого так полюбил Бим, прошел здесь. Вот только-только прошел. Калитка была заперта, но Бим, не задумываясь, подлез под нее пластом и пошел по следу маленького друга. Ну вот же, вот сейчас прошел! Это был крохотный парк-сад, а в середине его стоял небольшой двухэтажный дом. Туда и повел след.
Бим подошел к двери, в какую вошел Толик совсем недавно. Приученный со щенячьего возраста относиться к любой двери с доверием, он поцарапался и в эту. Ответа не было. Биму было невдомек, что такое его поведение у данной двери можно было назвать нахальством наивности. Но он еще раз поцарапался, уже сильнее.
Из за двери голос женщины:
– Кто тут?
«Я, – ответил Бим. – Гав!»
– Это еще что? Толик? Кто-то к тебе с собакой. Еще чего не хватало!
«Я, я! – сказал Бим. – Гав, гав!»
– Бим! Бим! – закричал Толик и открыл дверь. – Бим, милый Бим, Бимка! – И обнял его.
Бим лизал руки мальчика, курточку, тапки и непрерывно смотрел ему в глаза. Сколько было надежды, веры и любви во взоре собаки, перенесшей столько испытаний!
– Мама, мама, ты посмотри, какие у него глаза! Человеческие! Бимка, умный Бимка, нашел сам. Мама, сам нашел меня...
Но мама не проронила ни слова, пока друзья радовались встрече. Когда-же восторги улеглись, она спросила:
– Это та самая?
– Да, – ответил Толик. – Это Бим. Он хороший.
– Сейчас же прогони.
– Мама!
– Сейчас же!
Толик прижал Бима к себе:
– Не надо, мама. Пожалуйста! – и заплакал.
Прозвенел музыкальный звонок. Вошел человек. Он добрым, но усталым голосом спросил:
– Что у вас тут за крик? Ты плачешь, Толик? – Он снял пальто, разулся, надел тапки и, подойдя к мальчику с собакой, сказал: – Ну, что ты, дурачок? – и погладил Толика по голове, потрепал за ушко и Бима: – Ишь ты! Собачка. Смотри-ка, какая собачка... Худая.
– Папа... Папа, он – хороший, Бим. Не надо.
Мама теперь уже закричала:
– Вот так всегда! Я одно говорю ему, а ты – другое. воспитание, называется! Изуродуешь ребенка! – она перешла на «вы»: – Будете локти кусать, Семен Петрович, да поздно.
– Подожди, подожди, не кричи. Спокойно. – И увел ее в дальнюю комнату, где она кричала еще больше, а он ее уговаривал.
Из всего этого Бим понял, что мама против Бима, а папа – «за» и что он пока останется у Толика. Слова понимать не потребовалось бы даже человеку, он все понял бы даже в том случае, если бы ему наглухо заткнули уши. А тут все-таки собака с открытыми ушами и умными глазами. Как не понять! И правда, Толик повел Бима в свою отдельную комнату (там пахло исключительно одним Толиком).
Ни Бим, ни Толик не слышали дальнейшего разговора мамы и папы.
А там происходило вот что:
– Зачем же ты при Толике такие слова говоришь: «Изуродуешь ребенка» и тому подобное? Это же для него пагубно.
– А это не пагубно: явно больная собака, бродячая – да в нашу образцовую чистоту! Ты что, с ума сошел? Да он завтра же заболеет от нее черте чем. Не позволю! Сейчас же выгони пса!
– Эх, мать, мать! – вздохнул Семен Петрович. – Ни капли ты не представляешь, что такое тактика.
– Провалитесь вы со своей тактикой, Семен Петрович!
– Ну вот, опять за свое... Надо же сделать с умом: и Толика не травмировать, и пса уволить. – Потом что-то пошептал ей и заключил: – Так и сделаем: уволим.
– Так бы и говорил сначала, – успокаивалась мама.
– Не мог я сказать этого при Толике... А ты, дурочка, несешь: прогони.
Они вошли к Толику, мама сказала:
– Ну, пусть живет, что ли...
– Конечно, пусть, – поддержал папа.
Толик возрадовался. Он смотрел благодарно на маму и папу, он рассказывал о Биме и показывал все, что он умеет.
Это была счастливая семья, где все теперь были довольны жизнью.
– Но одно условие, Толик: Бим будет спать в прихожей и ни в коем случае не с тобой, – заключил папа.
– Пусть, пусть, – согласился Толик. – Он ведь очень чистоплотный, Бим. Я хорошо знаю.
Бим приметил, конечно, что папа – хороший, спокойный, уверенный и ровный. А когда, несколько позже, Толик провел Бима по комнатам, знакомя с квартирой, то и тут Бим заметил, что папа сидит один, с газетой в руках, и тоже – спокойно и уверенно. Хороший человек – папа, он же и Семен Петрович.
Допоздна провозился Толик с Бимом: расчесал его, покормил немного (больше не велел папа: «Голодной собаке много нельзя, загубить можно»), выпросил у мамы тюфячок (совсем новый!), постелил в углу прихожей и сказал:
– Вот твое место , Бим. На место!
Бим беспрекословно лег. Он все понял: здесь он будет пока жить. Внутри у него потеплело от ласки и внимания маленького человечка.
– Пора спать, Толик. Уже пол-одиннадцатого. Иди, ложись, – уговаривал папа.
Толик лег в постель. Засыпая, он думал: «Завтра пойду к Степановне и скажу, пусть у меня живет Бим, пока не вернется Иван Иваныч...» И еще вспомнил такое: когда он рассказал, что ходит к Степановне и там есть Люся, а он водит Бима, то мама раскричалась, а папа сказал Толику: «Больше туда не пойдешь» когда же Толик плакал, то папа напоследок сказал маме:
«Мы забыли с тобой, что такое тактика». И гладил Толика по голове, говоря:
«Что теперь поделаешь? Надо тебе вырасти, большим человеком стать, но не собачником и не по бабкам разным там ходить. Ничего не поделаешь!» А теперь вот Бим будет жить у него и «по бабкам» ходить не надо... Он только один разок сходит к Степановне, чтобы рассказать ей обо всем... И к Люсе... Она милая девочка, Люся... А Бим небось спит. Хороший Бим. На этой мысли Толик уснул спокойным, радостным, светлым сном.
...Глубокой ночью Бим услышал шаги. Он открыл глаза, не поднимая головы, и смотрел. Папа тихонько подошел к телефону, постоял, прислушался, потом взял трубку и полушепотом сказал всего два слова:
– Машину... Сейчас.
Значения этих слов Бим, конечно, не понял. Но заметил, что папа тревожно смотрел на дверь Толика, бросил неспокойный взгляд на Бима, ушел на кухню, вышел оттуда на цыпочках, с веревкой и каким-то узелком. Бим сообразил: что-то не так, что-то в папе изменилось – он не похож сам на себя. Внутреннее чутье подсказывало – надо залаять, надо бежать к Толику! Бим, вне всяких сомнений, сделал бы именно так, но папа подошел и стал гладить Бима (значит, все хорошо), потом привязал веревку к ошейнику, надел пальто, тихо-тихо открыл дверь и вывел Бима.
У подъезда стоял и журчал живой автомобиль.
И вот едет Бим на заднем сиденье. Впереди человек за рулем, рядом с ним Семен Петрович. Из узелка, что положен рядом с Бимом, пахнет мясом. На шее веревка. Люди молчат. Бим тоже. Ночь. Темная, темная ночь. Небо заволокло тучами – оно черное, как чугун в доме Хрисана Андреевича, непроглядное. В такую ночь невозможно собаке следить за дорогой из автомобиля и заприметить обратный путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50