Не могу себе представить, что требование нашего Пришельца из мира будущего иметь международный язык станет на пути развития могучей культуры десяти тысяч местных языков — чем больше, тем лучше, — когда они освободятся от злосчастного политического произвола.
Теперь я позволю себе остановиться на главном пункте проблемы и хочу спросить, действительно ли мы выполняем свой долг, мы — это социологи, специалисты по экологии, значительная часть членов Британской ассоциации, мировая интеллигенция и вообще люди нашего плана — делаем ли мы все, что в наших силах, чтобы разрешить вопрос о методах и организации этого мирового общественного мнения, воплощенного в международном языке? Сделать это необходимо безотлагательно, и только мы одни способны разработать ясный, определенный план того, как это сделать. Что же практически мы можем предложить по этому поводу? Есть ли у нас что-нибудь готовое, что не вызывало бы споров? Насколько мне удалось узнать, мы располагаем только кучей неувязанных, непродуманных материалов, кое-какими удачными соображениями и теми необнадеживающими данными, которые люди почтительно выслушивают, заявляют, что они на редкость обнадеживающие, и забывают о них.
Я знаю, многие из нас уже начинают понимать, что этого недостаточно, и все настоятельнее требуют, чтобы мы встряхнулись и действовали сообща.
Степень согласованности работы различна в разных сферах деятельности человека, объединяемых науками. В целом в области техники и практической физики, в медицине, химии и астрономии сделано очень много по координированию сил. Мы не встретим людей, которые сооружают плотины, строят мосты, пишут рецепты или сообщают о каком-нибудь новом небесном явления по наитию, основываясь на разрозненных, неподтвержденных идеях, на каких-то обнадеживающих наблюдениях, на чем-нибудь еще в этом же роде. Когда в упомянутых областях человек заявляет о сделанном им открытии или наблюдении, его работу сразу же проверяют контрольными опытами, подтверждают, отвергают или вносят в нее поправки. Сырой материал не дает права на патент. Эти области науки, знаменующие прогресс, из года в год набирают силу.
На днях я видел, как в Пасадене изготовляют огромный телескоп Лика, и он показался мне совершеннейшим и грандиозным творением. Он внушает почти трепет. Там, перед этим продуктом колоссальной воли и мудрости, я чувствовал себя пигмеем. И все же, поверьте, создание телескопа — дело куда меньшей важности, чем наше дело координации мысли и задач человечества.
Что же мы можем предложить нашему Пришельцу и всему миру?
Вопрос о международном языке занимал умы людей еще задолго до моего рождения, и было придумано несколько так называемых искусственных вспомогательных языков — эсперанто, идо и им подобные. Они поглотили какое-то количество умственной энергии, и были созданы довольно солидные организации, так что для японского эсперантиста, например, приехавшего в Перу, или Норвегию, или Южную Африку, стало возможным вести беседу с одним или двумя знатоками этого языка. Но знание эсперанто нисколько не поможет ему разговаривать с другими людьми этих стран. Это все равно, что быть членом международной шахматной ассоциации. Мне это напоминает тех загадочных мотыльков, которые отыскивают своих самок на огромном расстоянии. Но как добиться общения между всеми людьми, я так и не знаю. Очевидно, мы, чья прямая обязанность разрабатывать проекты и программы и сообщать новые факты всему миру — будь у нас такое же стремление действовать сообща, как у представителей более прикладных наук, — уже давно могли бы навести порядок в этих бесчисленных проектах искусственных языков; мы могли бы решить, какие социальные условия для них благоприятны и какие пагубны, и определить, на чем остановиться нашему уже теряющему терпение Пришельцу.
Наряду с этими умственными упражнениями делаются попытки изучить возможность использования какого-либо из существующих языков в качестве международного, но в более простом, облегченном виде. Немало людей разобщенно трудились над этими проектами. Исключительно ценен эксперимент с «Бейзик инглиш» — работа, которую мы связываем с именами Огдена, Ричардса и других. В общем, большинство склоняется к тому, что в качестве основы для международного языка надо использовать английский — подчеркиваю, не в качестве международного языка, а как основу. Его широкое распространение во всем мире в настоящее время, отсутствие склонений и простота грамматики, способность к ассимиляции иностранных слов говорят в пользу такого проекта. Против него можно выдвинуть закоснелый аристократический консерватизм, все еще играющий большую роль в английской системе образования — ревностно классической и кастовой, — который не только не способствует подобного рода распространению языка, а упорно сопротивляется ему.
Совершенно очевидно, что прежде чем предлагать Будущему Миру английский язык, необходимо изменить его орфографию. Это стало очевидно не сейчас, мы давно об этом знаем, но Будущее настойчиво стучится в дверь, а что у нас готово для него? И вот опять перед нами неотложная задача объединить усилия и добиться каких-нибудь определенных решений.
На моем письменном столе появляются труды самых разных школ орфографии — все они презирают одна другую, — а после свирепой борьбы отправляются в корзину для бумаги. Начнем со школы Д.Биллингса, которая по каким-то туманным, возможно, финансовым соображениям настаивает на том, чтобы в алфавите было всего двадцать шесть букв, и ни одной больше. Сознаюсь, для меня это так же убедительно, как письмо неграмотного пьяницы. Наш алфавит охватывает всего лишь немногим больше половины звуков, необходимых для международного общения. А уж в области фонетики царит полная неразбериха, непроходимые дебри новых понятий.
В этом вопросе, как и в большинстве других, я вовсе не специалист, но в свое время мне посчастливилось много беседовать с двумя очень одаренными, страстно увлеченными этим вопросом людьми — сэром Гарри Джонстоном и мистером Бернардом Шоу. У Шоу острый слух, и он одержим фонетикой. Он, конечно, и разбирается в этом гораздо лучше меня. И он говорит, что для алфавита, который удовлетворял бы требованиям международного языка, необходима примерно сорок одна буква. Это, по-видимому, недалеко от истины. Но сделали ли мы хоть что-нибудь для того, чтобы объединить усилия и создать единый алфавит, выработать стандартный ключ к нему и пустить его в оборот? Разумеется, нам нужны буквы ясные, определенные, какие не спутаешь одну с другой или с нечеткими уже известными нам буквами. Нам не нужна буква, которая на одном языке читается, как В, а на другом — как F или C, которое на одном языке значит K, а на другом — S, нам не нужно единственное E, сочетающее короткое скромное eta с пышным epsilon и так далее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
Теперь я позволю себе остановиться на главном пункте проблемы и хочу спросить, действительно ли мы выполняем свой долг, мы — это социологи, специалисты по экологии, значительная часть членов Британской ассоциации, мировая интеллигенция и вообще люди нашего плана — делаем ли мы все, что в наших силах, чтобы разрешить вопрос о методах и организации этого мирового общественного мнения, воплощенного в международном языке? Сделать это необходимо безотлагательно, и только мы одни способны разработать ясный, определенный план того, как это сделать. Что же практически мы можем предложить по этому поводу? Есть ли у нас что-нибудь готовое, что не вызывало бы споров? Насколько мне удалось узнать, мы располагаем только кучей неувязанных, непродуманных материалов, кое-какими удачными соображениями и теми необнадеживающими данными, которые люди почтительно выслушивают, заявляют, что они на редкость обнадеживающие, и забывают о них.
Я знаю, многие из нас уже начинают понимать, что этого недостаточно, и все настоятельнее требуют, чтобы мы встряхнулись и действовали сообща.
Степень согласованности работы различна в разных сферах деятельности человека, объединяемых науками. В целом в области техники и практической физики, в медицине, химии и астрономии сделано очень много по координированию сил. Мы не встретим людей, которые сооружают плотины, строят мосты, пишут рецепты или сообщают о каком-нибудь новом небесном явления по наитию, основываясь на разрозненных, неподтвержденных идеях, на каких-то обнадеживающих наблюдениях, на чем-нибудь еще в этом же роде. Когда в упомянутых областях человек заявляет о сделанном им открытии или наблюдении, его работу сразу же проверяют контрольными опытами, подтверждают, отвергают или вносят в нее поправки. Сырой материал не дает права на патент. Эти области науки, знаменующие прогресс, из года в год набирают силу.
На днях я видел, как в Пасадене изготовляют огромный телескоп Лика, и он показался мне совершеннейшим и грандиозным творением. Он внушает почти трепет. Там, перед этим продуктом колоссальной воли и мудрости, я чувствовал себя пигмеем. И все же, поверьте, создание телескопа — дело куда меньшей важности, чем наше дело координации мысли и задач человечества.
Что же мы можем предложить нашему Пришельцу и всему миру?
Вопрос о международном языке занимал умы людей еще задолго до моего рождения, и было придумано несколько так называемых искусственных вспомогательных языков — эсперанто, идо и им подобные. Они поглотили какое-то количество умственной энергии, и были созданы довольно солидные организации, так что для японского эсперантиста, например, приехавшего в Перу, или Норвегию, или Южную Африку, стало возможным вести беседу с одним или двумя знатоками этого языка. Но знание эсперанто нисколько не поможет ему разговаривать с другими людьми этих стран. Это все равно, что быть членом международной шахматной ассоциации. Мне это напоминает тех загадочных мотыльков, которые отыскивают своих самок на огромном расстоянии. Но как добиться общения между всеми людьми, я так и не знаю. Очевидно, мы, чья прямая обязанность разрабатывать проекты и программы и сообщать новые факты всему миру — будь у нас такое же стремление действовать сообща, как у представителей более прикладных наук, — уже давно могли бы навести порядок в этих бесчисленных проектах искусственных языков; мы могли бы решить, какие социальные условия для них благоприятны и какие пагубны, и определить, на чем остановиться нашему уже теряющему терпение Пришельцу.
Наряду с этими умственными упражнениями делаются попытки изучить возможность использования какого-либо из существующих языков в качестве международного, но в более простом, облегченном виде. Немало людей разобщенно трудились над этими проектами. Исключительно ценен эксперимент с «Бейзик инглиш» — работа, которую мы связываем с именами Огдена, Ричардса и других. В общем, большинство склоняется к тому, что в качестве основы для международного языка надо использовать английский — подчеркиваю, не в качестве международного языка, а как основу. Его широкое распространение во всем мире в настоящее время, отсутствие склонений и простота грамматики, способность к ассимиляции иностранных слов говорят в пользу такого проекта. Против него можно выдвинуть закоснелый аристократический консерватизм, все еще играющий большую роль в английской системе образования — ревностно классической и кастовой, — который не только не способствует подобного рода распространению языка, а упорно сопротивляется ему.
Совершенно очевидно, что прежде чем предлагать Будущему Миру английский язык, необходимо изменить его орфографию. Это стало очевидно не сейчас, мы давно об этом знаем, но Будущее настойчиво стучится в дверь, а что у нас готово для него? И вот опять перед нами неотложная задача объединить усилия и добиться каких-нибудь определенных решений.
На моем письменном столе появляются труды самых разных школ орфографии — все они презирают одна другую, — а после свирепой борьбы отправляются в корзину для бумаги. Начнем со школы Д.Биллингса, которая по каким-то туманным, возможно, финансовым соображениям настаивает на том, чтобы в алфавите было всего двадцать шесть букв, и ни одной больше. Сознаюсь, для меня это так же убедительно, как письмо неграмотного пьяницы. Наш алфавит охватывает всего лишь немногим больше половины звуков, необходимых для международного общения. А уж в области фонетики царит полная неразбериха, непроходимые дебри новых понятий.
В этом вопросе, как и в большинстве других, я вовсе не специалист, но в свое время мне посчастливилось много беседовать с двумя очень одаренными, страстно увлеченными этим вопросом людьми — сэром Гарри Джонстоном и мистером Бернардом Шоу. У Шоу острый слух, и он одержим фонетикой. Он, конечно, и разбирается в этом гораздо лучше меня. И он говорит, что для алфавита, который удовлетворял бы требованиям международного языка, необходима примерно сорок одна буква. Это, по-видимому, недалеко от истины. Но сделали ли мы хоть что-нибудь для того, чтобы объединить усилия и создать единый алфавит, выработать стандартный ключ к нему и пустить его в оборот? Разумеется, нам нужны буквы ясные, определенные, какие не спутаешь одну с другой или с нечеткими уже известными нам буквами. Нам не нужна буква, которая на одном языке читается, как В, а на другом — как F или C, которое на одном языке значит K, а на другом — S, нам не нужно единственное E, сочетающее короткое скромное eta с пышным epsilon и так далее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9