— Есть! — обрадованно воскликнул Наймарк. — Активность низкая, но есть.
Они еще усилили импульс, и нитевидная линия явственно набрала толщину. «Только не перегнуть палку», — бормотал про себя Резковиц. Они с Наймарком работали на диво согласованно, и дело вроде бы шло на лад, поэтому мы с Нормой опять покинули операционную, уже по доброй воле, — чтоб не мешать. И как-то совершенно незаметно оказались в нашем гостевом номере, где — опять же как-то само собой — бросились в объятия друг друга и потом — ну это уж совсем непроизвольно — заснули…
22
Нежно забренчал бронзовый, под старину, телефон на прикроватном столике. Возможно, он звенел уже давно. Я взял трубку, стараясь не разбудить Норму резким движением. Звонил Наймарк:
— Петр, срочно сюда!
И бросил трубку. Я тотчас вскочил и, одеваясь на ходу, бросился полутемным коридором (ночь, дежурное освещение) в операционную.
В операционной на первый взгляд не видно было ничего нового, разве что увеличился беспорядок: шланги и провода валялись на полу, в стороне; — медицинский табурет на боку, разбито стекло предметного столика… Бюлов теперь уже в почти сидячем положении, мониторы, самописцы, капельница — словом, почти все то же, что мы оставили, уходя; только удары сердца стали куда реже и прерывистее, а ниточка на мониторе энцефалографа еле пульсировала.
— Он умирает, — констатировал Резковиц. Наймарк стоял рядом, опустив руки.
Лицо Бюлова, и до того не цветшее жизнью, теперь совсем посерело и покрылось бисеринками пота, его руки, покойно лежащие поверх зеленой хирургической простыни, время от времени вздрагивали. Дышал он прерывисто и с паузами, но дышал самостоятельно, хотя маска болталась рядом, наготове. И у меня мелькнула мысль: а стоило ли человеку предпринимать вот такие усилия, такие предосторожности, лежать мерзлой мумией десятки лет, чтобы потом, лишь слегка вздрогнув и вспотев, отправиться окончательно в мир иной…
Бюлов внезапно сильно дернулся и широко открыл глаза — я мог поклясться, зрачок реагировал! — но тут же снова закрыл, голова отвалилась набок.
— Агония, начинается агония… Мы делали все, чтобы его вытащить, — не удалось…
Я глянул на Наймарка со злостью. Они делали все, даже не подумав поставить меня в известность, — два великих медика могут не считаться с мнением какого-то ковбоя…
— Он что, погибнет все равно, какие бы меры вы там ни предпринимали?
Оба старца согласно понурились.
— Тогда вот как… Тогда введите ему что-нибудь возбуждающее. Лошадиную дозу! Наркотик, что хотите, быстро!
— Так он же погибнет! — брякнул было Резковиц, а Наймарк уже понял и тут же бросился к распахнутому настежь стеклянному шкафу.
— Амедрил, десять кубиков.
— Слушайте, Эл, — директор потянул за рукав Наймарка, уже набиравшего шприц, — это будет убийство, а не просто смерть на операционном столе… Вы готовы к такому?
— Отстаньте! За все, что здесь происходит, отвечу я… — Наймарк локтем оттолкнул директора и тут же ввел иглу глубоко в вену. Он выжал туда весь шприц, выдернул его и машинально протер уколотое место ваткой.
Некоторое время пациент оставался в том же положении, затем кожа его начала потихоньку розоветь — будто где-то в глубине тела зажигались крохотные лампочки, — а пот на лице исчез полностью. Вдруг он сделал рукой короткое хватательное движение и почти в тот же момент открыл глаза.
— Где я?
Голос у него оказался бесцветным и, так сказать, шершавым — да и каким может быть голос после сорока с лишком лет молчания! Вместо ответа я обернулся к нашим докторам:
— Сколько у нас времени?
— Минуты две, — сказал Наймарк, а Резковиц добавил:
— Если повезет.
Все это время Бюлов наблюдал за нами, следил глазами, не двигая головой, — зато руки у него вдруг заходили ходуном, так что Резковицу пришлось их придержать.
— Где я? — повторил он.
— Вы в лечебнице, у ледника возле Кении. Вас только что расконсервировали по распоряжению нашей душеприказчицы Эммы Рич.
Далекая тетушка! Я злоупотребил твоим именем. А по изможденному лицу Бюлова прошло что-то вроде улыбки.
— Эмма? — До него медленно доходило. — Эмма здесь?
У меня не было времени на лирику.
— Эмма поручила нам, — я неопределенно повел рукой вокруг, — получить у вас ключ обратного хода. Вы понимаете, что я вам говорю?
— Не очень… Эмма…
— Эмма далеко, об этом еще поговорим. Доктор, это крайне важно: назовите ключ. Он ведь только в вашей памяти!
Внезапно понимание, словно скальпель, прорезало вялую мимику Бюлова, он даже слегка повернулся ко мне:
— Я что, умираю?
Вместо меня отозвался вдруг Резковиц:
— Все может быть, доктор, риск есть… Лучше подстраховаться.
И тут вбежала Норма — полуодетая, растрепанная, гневная — и осеклась на полуслове, сразу поняв, что происходит. Она остановилась у дверей, не решаясь пока пройти дальше.
— Я что, вам совсем не нужна?
Бюлов снова упал на подушки и начал сереть, но при звуке женского голоса очнулся на миг и всмотрелся в смутную фигуру вне яркого конуса операционной лампы.
— Эмма!…
Пик его сознания уже проходил, он сказал еще несколько быстрых, бредовых фраз…
— Ключ, доктор! Ключ!
— Слушайте…
И вдруг совершенно сознательно, четким голосом умирающий Бюлов проговорил подряд несколько колонок цифр — и я бы ни за что на свете не успел их записать, запомнить тем более, однако Норма показала мне на включенный компьютер: он фиксировал все, что происходило в операционной. А спустя несколько мгновений великий ученый доктор Бюлов, благодаря которому земная жизнь так ужасно перевернулась, тихо испустил дух. Директор Резковиц подтянул зеленую хирургическую простыню вверх, так что она почти прикрыла его рыжеватые волосы, и стал медленно снимать перчатки.

* * *
Небольшая похоронная процессия, два ручных фонарика, собака… Спрашивается, где можно похоронить человека в условиях вечной ночи, среди снега и валунов, с промерзшим на десять метров каменистым грунтом? Во льду, единственное место — во льду.
Я тащил санки-волокушу с телом, Наймарк подталкивал их сзади. По странному совпадению мы шли по нашим с Нормой недавним следам, да оно и понятно — не брести же, проваливаясь в снег выше пояса, барахтаясь в снежной целине! Резковиц нес заступ и лом.
— Одно мне непонятно, гости! — прервал он вдруг наше долгое молчание. — Что вы, собственно, хотели от моего пациента? Только этот вот цифровой код?
Наймарк молча шаркал лыжами позади саней. Наконец отозвался:
— Нет. Вернее, не только. Мечтой моей было сделать его моим… соучастником. Многие вещи мог бы сделать только он.
— А теперь, когда его нет? Наймарк не задумался ни на секунду:
— Что ж, придется все делать мне… Нам.
— Кому это — вам? Вас что, таких, много?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78