Потом она поставила ребенка на землю, и он сейчас лее удрал под стол, и парни приподымали ноги, чтобы дать ему пролезть. А женщина слушала мелодию, повернув к музыкантам круглое, безмятежно спокойное лицо и слегка приоткрыв рот.
- Давай выпьем, - сказал Дон.
Можно, - сказал я. Крестьянка принялась выманивать ребенка из-под стола. Один из парней поймал его и передал матери. Несколько прохожих остановились рядом с музыкантами, чтобы послушать музыку; потом мимо кафе проехала высокая двуколка, груженная вязанками хвороста, - ее тащил мул-недоросток и подталкивала сзади какая-то женщина; а потом на улице появилась эта девушка, и мне стало наплевать на всех католиков в мире. Она была в белом платье, без пальто, и шла она плавно, упруго и свободно. Мне на весь мир стало наплевать, когда я увидел это белое, светящееся в серых сумерках платье, плавно несущее ее куда-то... впрочем, платье, конечно, двигалось, потому что двигалась она, и туда, куда она двигалась, и я смотрел на нее, потерявшись и теряя ее, потому что она уходила, унося свое светящееся платье, и я понимал, что от меня-то она уходит навеки. И мне припомнилось, как я плакал, узнав об Эвелине Несбит, Уайте и Toy 2. Я плакал, потому что Эвелина была прекрасна и потеряна для меня навсегда ведь иначе я и не услышал бы о ней. Она была потеряна для меня навсегда - и только поэтому я узнал о ней: узнал, когда прочитал в газете, что ее убили. И когда я прочитал, сколько ей было лет, и понял, что мог бы быть ее сыном, то заплакал по себе: мне казалось, что я и себя потерял; и я разучился плакать. И вот я смотрел на светящееся в серых сумерках белое платье, думая: "Через несколько секунд она подойдет ко мне так близко, как не приближалась - и не приблизится - никогда, а потом исчезнет на веки веков, навсегда". Тут я заметил, что и Дон на нее смотрит, а немного погодя мы увидели подъезжавшего на велосипеде солдата. Он спрыгнул с велосипеда и пошел к ней, и на мгновение они остановились - лицом к лицу, не прикасаясь друг к другу -в толпе, среди людей. Может быть, они даже не разговаривали, и совершенно неважно, сколько времени они так стояли, потому что время тоже остановилось. А потом я почувствовал, что кто-то меня толкает; это был Дон.
- Посмотри-ка. - Он показал на соседний стол. Пятеро парней не то что смотрели - они тянулись, почти физически тянулись к ней: голова к голове, изредка - поднятая рука, ладонь, еле заметный жест, и повернутые в одну сторону лица. Потом парни чуть распрямились, сели ровнее, но не отвернулись; официант - старик, старая развалина, старше самой старухи Похоти, - глядел туда же. Но вот те двое повернули и пошли по улице, и солдат вел свой велосипед, придерживая его за руль. Но прежде чем уйти совсем, они остановились еще раз - посреди улицы, среди людей - лицом к лицу, не касаясь друг друга. И ушли. - Давай выпьем, - сказал Дон.
Официант поставил на наш стол рюмки с бренди, его задубевший фартук, подхваченный ветром, вдруг жестко встопорщился, словно лист фанеры. - В вашу деревню, кажется, приехал военный, - сказал Дон.
- Это вы верно, - сказал официант. - Один.
- Сдается мне, что больше вам и не нужно, - сказал Дон. Официант глянул вдоль улицы. Но они уже скрылись, и она унесла - или, может, увела - свое белое, слишком белое для всех нас платье.
- У нас тут поговаривают, что нам и один-то ни к чему. - Он больше походил на церковника, чем священник: унылое лицо, длинный тонкий нос, на макушке - круглая плешь. Но в то же время он был похож на подраненного ястреба. - Вы остановились у священника, синьоры?
- Гостиницы-то у вас нет, - сказал Дон.
Официант выгреб из кармана мелочь, подсчитал сдачу и, пристукивая, выложил на стол несколько монет.
- А зачем она здесь? Кто сюда забредет, если он не тащится пешком? А пешком теперь - кроме вас, англичан, - никто не ходит.
- Мы американцы.
- Оно конечно. - Он почти незаметно пожал плечами. - Это уж ваше дело. - Он смотрел как-то чуть мимо нас; вернее, он не смотрел на Дона. - Вы просились к Кавальканти?
- Винная лавка на краю деревни? Родственники военного, да? Просились. Но его тетка сказала...
Теперь официант смотрел только на Дона.
- Она не послала вас к священнику?
- Нет.
- Вон как, - сказал официант. Его фартук снова встопорщился. Официант надавил на него, опустил вниз и стал вытирать им стол. - Так, значит, американцы?
- Американцы, - сказал Дон. - А почему она не послала нас к священнику?
Официант аккуратно протирал фартуком стол.
- Кавальканти-то? А она даже в нашу церковь не ходит.
- Не ходит в вашу церковь?
- Не ходит. Вот уже три года не ходит. А ее муж ходит молиться в соседнюю деревню.
- Понятно, - сказал Дон. - Они, значит, нездешние.
- Родились-то они здесь. И ходили в нашу церковь, еще три года назад ходили.
- А три года назад они сменили приход?
- Сменили. - Он углядел на столе еще одно пятнышко. И аккуратно вытер его фартуком. Потом поразглядывал фартук. - Да перемены-то, они тоже бывают разные; бывают такие, что и не заметишь; а то, бывает, далеко заходят.
- И она выбрала дальний приход, не в соседней деревне?
- Она никакой не выбрала. - Он посмотрел на нас. - Она вроде меня.
- Вроде вас?
- Вы не пробовали поговорить с ней о церковниках? - Он посмотрел да Дона. - А вот зайдите к ней завтра и попробуйте.
- И это, значит, случилось три года назад, - сказал Дон. - Три года назад тут у вас многое стало меняться.
- Во-во. Племянник ушел в армию, дядя сменил приход, а тетушка... И все за одну неделю. Зайдите к ней завтра, поговорите.
- А что вообще у вас тут говорят про все ваши перемены?
- Про какие перемены?
- А вот про недавние.
- Про какие недавние? - Он смотрел на Дона. - Вроде бы по закону перемены не запрещены.
- Так-то оно так. Если перемены законные. Но иногда законники просто хотят проверить, все ли идет по закону. Верно?
Официант сделал вид, что ему стало совсем неинтересно. Но его выдавали глаза, выражение лица. А лицо у него и вообще-то было слишком длинное. - Как вы догадались, что он из полиции?
- Из полиции?
- Ну да. Вы его еще военным назвали, видно, забыли, как по-нашему полицейский. Ничего, синьоры, немного попрактикуетесь - все слова будете помнить. - Он смотрел на Дона. - Значит, и вы его раскусили, да? Он тоже сегодня заявился, под вечер; и давай всем рассказывать, что он коммивояжер, что он, мол, ботинки продает. Ну, я-то его сразу раскусил.
- Вон что, - сказал Дон. - Уже, значит, приехал. Так почему же он не прекратил... почему он разрешил им...
- Ну, а вы, - сказал я, - откуда вы знаете, что он из полиции?
Официант посмотрел на меня.
- А я не знаю. Да и знать не хочу, молодой человек. Что вам больше понравится - думать про кого-нибудь, что он шпик, да ошибиться? Или наоборот?
- Правильно, - сказал Дон. - Так вот, значит, что тут у вас болтают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10