Он замолчал и через минуту заговорил снова:
– Владыка, не много могу я тебе предложить – но благородное деяние таит награду в себе самом, и воспоминание о нем питает сердце в жизни и в смерти. Я обращаюсь к тебе, потому что ты благороден: сделай это, не ради награды, но ради доблести твоей.
– Почему ты сам не принес Зикали его проклятых листьев? – спросил я в бешенстве.
– Владыка, я не могу войти в сад Хоу-Хоу, где растет Древо Видений, и я не знал, что Властитель Духов нуждается в листьях его. Владыка, поступай, как велит твое доблестное сердце, слава о котором проникла в далекие края.
Сознаюсь, друзья, я был польщен. В тот момент мне не пришло в голову, что этот обаятельный сын Хама, представлявшийся мне переодетым принцем, обладающим даром читать в сердцах, просто повторял урок, преподанный ему карликом, который тоже умел читать в сердцах.
К тому же предлагаемая авантюра манила меня, как магнит, своей необычайностью. Каково мне будет в старости, подумал я, оглядываться на прошлое с сознанием, что пропустил такой блестящий случай, и сойти в могилу, так и не узнав, существует ли Хоу-Хоу, гроза прелестных Андромед, или Сабил – Хоу-Хоу, соединяющий в своем отвратительном облике качества бога-фетиша, привидения, демона и сверхгориллы?
Вправе ли я был зарывать в землю два своих таланта – искателя приключений и меткого стрелка? Конечно, нет. Как иначе сумел бы я смотреть в лицо моей совести? Но, с другой стороны, столько имелось возражений, о которых не стоит распространяться. В конце концов, не в состоянии остановиться на чем-нибудь определенном, я решил положиться на судьбу. Да, я решил прибегнуть к гаданию, употребив Ханса вместо пробной монеты.
– Ханс, – сказал я по-голландски (кроме нас двоих, никто не понимал этого языка), – отправимся ли мы в страну этого человека или останемся у себя? Ты все слышал; говори, и я подчинюсь твоему приговору. Понимаешь?
– Да, баас, – сказал Ханс, комкая шляпу. – Понимаю. Баас, по обыкновению, попав в яму, ищет помощи у Ханса, который воспитал его с детских лет и которому он обязан почти всеми своими знаниями; у Ханса, на которого отец бааса, преподобный проповедник, любил опираться, как на посох – конечно после того, как сделал из него доброго христианина. Но дело это серьезное, и, прежде чем вынести свое решение, я должен задать несколько вопросов.
Он крутанулся волчком и, обратившись к терпеливо ожидавшему Иссикору на своем жалком подобии арабского языка, сказал:
– Длинный баас – Горбатый Нос, скажи, знаешь ли ты обратную дорогу в свою страну, и если да – докуда туда можно проехать на волах?
– Дорогу я знаю, – ответил Иссикор, – а на волах можно проехать до первого горного прохода. Дичи и воды будет вдоволь всю дорогу – кроме пустыни, о которой я упоминал. Все путешествие будет продолжаться три луны – хотя один я совершил его за две.
– Хорошо, а если мой баас Макумазан явится в вашу страну, как он будет принят?
– Большинством народа благожелательно, а жрецами Хоу-Хоу враждебно, если они узнают, что явился он убить их бога. И, конечно, он должен приготовиться к войне с Волосатым Народом, что живет в лесах. Впрочем, пророчество говорит, что Белый Вождь их победит.
– А еды достаточно в вашей стране? Есть ли у вас табак и что-нибудь поинтереснее воды, для питья, длинный баас?
– Всех благ у нас в изобилии, о советник Белого Вождя, и все они будут предоставлены ему и тебе. Впрочем, – многозначительно прибавил он, – кто имеет дело со жрецами, тому лучше пить простую воду, дабы не застигли его спящим.
– Есть ли у вас ружья? – спросил Ханс, указывая на мой «экспресс».
– Нет, наше оружие – мечи и копья, а Волосатый Народ владеет лишь луками и стрелами.
Ханс зевнул, словно ему наскучил этот допрос, и уставился на небо, где парило несколько ястребов.
– Баас, – сказал он, – сколько там ястребов: семь или восемь? Я не считал, но думаю, что семь.
– Нет, Ханс, восемь: один залетел выше всех, за облако.
– Вы уверены, что восемь, баас?
– Уверен? – ответил я сердито. – Почему ты спрашиваешь такие глупости – не можешь сосчитать сам?
Ханс опять зевнул и сказал:
– В таком случае, мы едем с этим прекрасным горбоносым баасом в страну Хоу-Хоу. Решено.
– Что за чертовщина, Ханс? Причем тут число ястребов?
– Очень даже причем, баас. Тяжесть выбора давила мне на плечи, и я воздел руки к небу, вознося молитву к вашему преподобному отцу, и вот увидел ястребов. Это преподобный отец бааса послал мне ответ: «Если четное число ястребов, Ханс, тогда ступай; если нечетное – оставайся. Но ты, Ханс, сам не считай ястребов, а пусть их сосчитает мой сын, баас Аллан, дабы он не ругал тебя за последствия, утверждая, что ты ошибся при счете». А теперь, баас, с меня довольно – я лучше пойду займусь волами.
От негодования у меня отнялся язык. В своей трусости я прибег к гаданию, взвалив на Ханса выбор, – а этот плутишка, в свою очередь, загадал чет и нечет, да еще меня же заставил подсчитывать! Я так разозлился, что угрожающе поднял ногу, но Ханс вовремя отскочил и не попадался мне на глаза до самого моего возвращения в становище.
– Охо! Охо! – смеялся Зикали. – Охо! – между тем как величавый Иссикор с достоинством и кротким изумлением наблюдал эту сцену.
Затем я повернулся к Зикали и сказал:
– Как я раньше называл тебя мошенником, так и теперь скажу, что ты мошенник, со всеми твоими россказнями. Вот она, твоя летучая мышь, приносящая вести, она все время пряталась под твоей крышей. – И я указал на Иссикора. – Запутали меня, заставили дать обещание отправиться в это дурацкое путешествие, и теперь, так как я не могу отступиться от слова, мне приходится ехать.
– Ты дал слово, Макумазан? – наивно спросил Зикали. Ты говорил со Светом-Во-Мраке по-голландски – так что ни я, ни этот человек не поняли твоих слов. Но по благородству сердца твоего ты нам объяснил их, и мы, конечно, знаем, как это знает каждый, что твое слово значит больше, чем все письменные обязательства всех белых людей, вместе взятых, и что только смерть или болезнь могут теперь удержать тебя от поездки с Иссикором на его родину. Охо-хо. Все идет, как я хотел – по причинам, которыми я не стану докучать тебе, Макумазан.
Тут я понял, что вдвойне одурачен – и Хансом, и старым знахарем. По правде сказать, я совсем позабыл, что Зикали не понимает по-голландски. Но, во всяком случае, карлик знал человеческую натуру и умел читать мысли, так как он продолжал:
– Не кипятись, как прикрытый камнем горшок, Макумазан, из-за того, что немощная твоя нога поскользнулась и ты открыто повторил на одном языке сказанное тайно на другом – и таким образом дал обещание нам обоим. Все равно, Макумазан, обещание ты дал, и твое белое сердце не позволило бы взять его назад – именно потому не позволило бы, что мы не поняли его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45