Была ли то случайность, или же серьезность предмета несколько пробудила интуицию леди Гленорчи, но именно на этих словах ее что-то осенило.
— Что ж, если доктор Кэмпбелл нам ничего не скажет, я думаю, мы должны остаться каждый при своем подозрении, — произнесла она. — Не знаю, любите ли вы курить за обедом, а у меня это вошло в обычай.
На этом пункте своего повествования мистер Понд откинулся на стуле с большим нетерпением, нежели позволял себе обычно.
— Разумеется, они это делают, — сказал он взволнованно. — Они в восторге и думают, что очень тактичны, когда они делают это.
— Кто и что делает? — спросил Уоттон. — Что вы такое говорите?!
— Я говорю о хозяйках, — ответил Понд, явственно страдая. — О добрых хозяйках, по-настоящему умелых хозяйках. Они вмешиваются в беседу, чувствуя, что можно ее прервать. Хорошая хозяйка, по определению, та, что заставит двоих гостей общаться, когда они к этому не расположены, и разлучить их, как только они начнут входить во вкус. Но иногда они причиняют самый ужасный вред. Понимаете, они останавливают разговор, который не стоит того, чтобы начинать его сызнова. А это ведь не лучше, чем убийство!
— Если разговор не стоит того, чтобы начинать его снова, почему же так ужасно его остановить? — спросил Уоттон, добросовестно докапываясь до истины.
— Почему? А вот почему, — ответил Понд почти раздраженно, вопреки присущей ему вежливости. — Беседа — это святое, ибо она столь легка, столь тонка, столь пустячна, если позволите; она так хрупка и бесполезна, и ее так просто разрушить. Укоротить ей жизнь — хуже, чем убийство, это детоубийство! Все равно что убить младенца, который пытается появиться на свет. Ей никогда не вернуться к жизни, не восстать из мертвых. Добрая и легкая беседа вновь не наладится, она разрушена, вам не удастся собрать обломки. Я помню великолепную беседу у Трэфьюзисов, которая началась из-за того, что над домом загремел гром, в саду замяукала кошка, и кто-то пошутил, что это — крах и конец. А Гэхеген тут же создал просто очаровательную теорию, непосредственно вытекавшую из кошек и крахов, и затеял с нами великолепную беседу о положении на континенте.
— В Каталонии, я полагаю, — сказал Гэхеген, смеясь, — боюсь, я уже позабыл свою очаровательную теорию.
— Именно о том я и говорю, — мрачно продолжал Понд. — Тогда беседа только началась, и это было святое дело, ибо его не стоило бы затевать вновь. Хозяйка же сбила нас с панталыку, а потом имела наглость заявить, что мы сможем побеседовать об этом в другой раз. Сможем ли? Можно ли договориться с тучей, чтобы она снова разверзлась прямо над крышей, и привязать кошку в саду, да еще вовремя дернуть ее за хвост, и дать Гэхегену довольно шампанского, дабы вдохновить его на такую глупую теорию? Это могло произойти тогда и никогда больше; и все же дурные последствия не замедлили, едва разговор был прерван, — но это, как говорится, другая история.
— Вы должны ее рассказать нам в другой раз, — сказал Гэхеген. — А теперь меня все еще разбирает любопытство насчет человека, который убил другого, потому что согласился с ним.
— Да, — подтвердил Уоттон. — Мы слишком отклонились от темы.
— Так и сказала миссис Трэфьюзис, — печально пробормотал Понд. — Не все умеют почувствовать святость по-настоящему хрупкой беседы. Но раз уже вас занимает другой предмет, то я не против, поговорим о нем — правда, я не могу в точности рассказать вам, каким образом мне стало все известно. Предмет, пожалуй, требует того, что именуют исповедальностью. Простите мою маленькую интерлюдию о тактичной хозяйке — это имеет какое-то отношение к последующему и я имел основания об этом упомянуть.
Леди Гленорчи беззаботно перевела разговор от убийства к сигаретам, и поначалу мы все ощутили, что нас лишили увлекательной стычки насчет десяти заповедей. Простой пустяк, слишком незначительный, чтобы вспомнить о нем в другое время. Но был и другой пустячок, который вспомнился мне позднее и приковал мое внимание к убийству, которое, быть может, не так уж занимало меня в те времена, по выражению Де Квинси. Я припомнил, как однажды, найдя в «Кто есть кто?» фамилию Гленорчи, узнал, что он женился на дочери весьма состоятельного помещика из Лоустофта в Саффолке.
— Лоустофт, Саффолк… Что за туманные намеки? — сказал Гэхеген. — Есть ли в них указание на какой-то ужасный, подозрительный факт?
— В них, — отвечал Понд, — есть указание на тот ужасный факт, что леди Гленорчи — не шотландка. Если бы она предложила сигареты за обеденным столом своего отца в Саффолке, то такой пустяк, как десять заповедей, выветрился бы из памяти гостей моментально. Но я-то знал, что нахожусь в Шотландии и все только начинается. Я уже сказал вам, что старик Кэмпбелл наставлял и готовил юного Ангуса к медицинскому званию. Для такого, как Ангус, большая честь иметь репетитором Кэмпбелла; но и для такого, как Кэмпбелл, видимо, приятно иметь такого питомца, как Ангус. Тот всегда был самым трудолюбивым, целеустремленным и сообразительным учеником, и старик вполне мог ему доверять. А после всего, о чем я рассказываю, стал еще трудолюбивей и целеустремленней. И впрямь, он столько времени провел со своим репетитором, что провалился на экзамене. Как раз это меня впервые убедило, что моя догадка верна.
— А также ясна и прозрачна, — оскалился Гэхеген. — Он так упорно работал со своим репетитором, что провалился на экзамене. Еще одно утверждение, которое надо бы растолковать.
— Это на самом деле очень просто, — невинно ответил мистер Понд. — Но чтобы все объяснить, нам следует вернуться на минуту к загадке убийства. В округе уже распространилась детективная лихорадка; все шотландцы обожают спорить, а тут действительно была зачаровывающая тайна. Важной в этой тайне была рана, которую, как сперва казалось, нанесли чем-то вроде кинжала, однако потом эксперты обнаружили, что применен другой инструмент, весьма необычной формы. В поисках разных ножей прочесали всю округу, и первое подозрение пало на каких-то диких парней с северных окраин, сохранявших исторически сложившуюся тягу к собственным кинжалам. Все медицинские авторитеты согласились, что инструмент несколько тоньше, чем кинжал, хотя ни один из них не мог даже предположить, что же это такое. Люди непрестанно обыскивали дворик и церковь в поисках следов. И как раз в это время Ангус, строгий приверженец этого прихода, который даже склонил однажды старшего друга и наставника послушать проповедь на вечерней службе, случайно направился туда — вообще-то он просто пошел в церковь. Так мне стало ясно, что я напал на правильный след.
— Вот как? — тупо сказал Уоттон. — Так вам стало ясно, что вы напали на след?
— Боюсь, мне вот не стало ясно, — сказал Гэхеген.
1 2 3 4 5 6