Барыня прижала платок к лицу и зарыдала.
- Я прошу вас! - слышалось сквозь ее рыданья. - Вы же ведь разорили и погубили мужа, спасите его... Вы не имеете к нему сострадания, но дети... дети... Чем дети виноваты?
Паша вообразила маленьких детей, которые стоят на улице и плачут от голода, и сама зарыдала.
- Что же я могу сделать, сударыня? - сказала она. - Вы говорите, что я мерзавка и разорила Николая Петровича, а я вам, как пред истинным богом... заверяю вас, никакой пользы я от них не имею... В нашем хоре только у одной Моти богатый содержатель, а все мы перебиваемся с хлеба на квас. Николай Петрович образованный и деликатный господин, ну, я и принимала. Нам нельзя не принимать.
- Я прошу вещи! Вещи мне дайте! Я плачу... унижаюсь... Извольте, я на колени стану! Извольте!
Паша вскрикнула от испуга и замахала руками. Она чувствовала, что эта бледная, красивая барыня, которая выражается благородно, как в театре, в самом деле может стать перед ней на колени, именно из гордости, из благородства, чтобы возвысить себя и унизить хористку.
- Хорошо, я отдам вам вещи! - засуетилась Паша, утирая глаза. Извольте. Только они не Николая Петровичевы... Я их от других гостей получила. Как вам угодно-с...
Паша выдвинула верхний ящик комода, достала оттуда брошку с алмазами, коралловую нитку, несколько колец, браслет и подала всё это даме.
- Возьмите, ежели желаете, только я от вашего мужа никакой пользы не имела. Берите, богатейте! - продолжала Паша, оскорбленная угрозой стать на колени. - А ежели вы благородная... законная ему супруга, то и держали бы его при себе. Стало быть! Я его не звала к себе, он сам пришел...
Барыня сквозь слезы оглядела поданные ей вещи и сказала:
- Это не всё... Тут и на пятьсот рублей не будет.
Паша порывисто вышвырнула из комода еще золотые часы, портсигар и запонки и сказала, разводя руками:
- А больше у меня ничего не осталось... Хоть обыщите!
Гостья вздохнула, дрожащими руками завернула вещи в платочек, и, не сказав ни слова, даже не кивнув головой, вышла.
Отворилась из соседней комнаты дверь, и вошел Колпаков. Он был бледен и нервно встряхивал головой, как будто только что принял что-то очень горькое; на глазах у него блестели слезы.
- Какие вы мне вещи приносили? - набросилась на него Паша. - Когда, позвольте вас спросить?
- Вещи... Пустое это - вещи! - проговорил Колпаков и встряхнул головой. - Боже мой! Она перед тобой плакала, унижалась...
- Я вас спрашиваю: какие вы мне вещи приносили? - крикнула Паша.
- Боже мой, она, порядочная, гордая, чистая... даже на колени хотела стать перед... перед этой девкой! И я довел ее до этого! Я допустил!
Он схватил себя за голову и простонал:
- Нет, я никогда не прощу себе этого! Не прощу! Отойди от меня прочь... дрянь! - крикнул он с отвращением, пятясь от Паши и отстраняя ее от себя дрожащими руками. - Она хотела стать на колени и... перед кем? Перед тобой! О, боже мой!
Он быстро оделся и, брезгливо сторонясь Паши, направился к двери и вышел.
Паша легла и стала громко плакать. Ей уже было жаль своих вещей, которые она сгоряча отдала, и было обидно. Она вспомнила, как три года назад ее ни за что, ни про что побил один купец, и еще громче заплакала.

1 2