Он позвонил жене,
а потом весь вечер бродил в треугольном брезентовом плаще вокруг скульптур
и подозрительно разглядывал всякого, кто к ним приближался.
Какой-то молодой кандидат наук проходил мимо девицы, остановился,
закурил и начал ее разглядывать.
- Проходи, чего уставился? - сказал ему Коробейников. - Никогда не
видел?
- Дед, что с тобой?! - весело изумился кандидат наук. - Ты откуда
такой взялся? Из какой эпохи? Я тут стою, понимаешь, и облагораживаюсь
искусством, как вдруг выползает какой-то динозавр и спрашивает, чего я тут
стою.
"В самом деле, - смутился Коробейников. - Человек облагораживается, а
я на него рычу".
- Вот вы, извиняюсь, ученый человек, да? - примирительно спросил
Коробейников. - Тогда объясните мне про атомы. Они что, везде одинаковые?
- Обязательно.
- И в камне, и в живом теле? - уточнил Коробейников.
- Обязательно. А в чем дело?
- Выходит, камень может ожить? Вот, к примеру, эта статуя... вы не
смейтесь... она может ожить?
- Ожить? - переспросил веселый кандидат наук. - Отчего же не может.
Может. Были даже исторические прецеденты. Например, у скульптора
Пигмалиона...
Коробейников затаил дыхание.
- ...который проживал в Древней Греции, однажды ожила мраморная
статуя по имени Галатея. Под воздействием любви... Знаете, есть такое
сильное чувство. Факт. А статуя Командора у Пушкина?
- А что с ним случилось? - жадно спросил Коробейников.
- С кем?
- С Командором... С Пушкиным я знаю.
- Ожил Командор. От ревности. Тут все дело в биополе. Сильное чувство
порождает сильное биополе, и тогда оживают даже камни. Или возьмем портрет
Дориана Грея...
- Портреты, значит, тоже?! - восхитился Коробейников.
Кандидат наук задумался.
- Нет. Портреты оживать не могут. У них нет третьего измерения.
Портреты - нет, а статуи - могут. Это не противоречит законам природы.
Вроде давно доказано, что живое возникло из неживого. Более того, это не
противоречит современному научному мироощущению.
- Значит, не противоречит? - обрадовался Коробейников.
- Не противоречит.
- Спасибо за консультацию!
Когда поздним вечером дождь прекратился и отдыхающий народ со всего
санатория потянулся в летний кинозал смотреть на разбушевавшегося
Фантомаса, Коробейников прихватил одеяло, спустился на пляж и спрятался в
лодочной будке. На него упало весло, перед ним в темноте плескалось Черное
море, а сверху из санатория доносились отчаянные вопли Луи де Фюнеса. Под
плеск волн и доносившиеся вопли он уснул.

Проснулся он, когда Фантомас кого-то душил.
Коробейников спросонья выглянул в окошко и тут же испуганно
пригнулся. У лодки с отброшенным брезентом стояли три громадные тени, а
женский голос читал по слогам статью из энциклопедии на "П":
- "Пи-гма-ли-он из-ва-ял ста-ту-ю жен-щи-ны не-обык-но-вен-ной
кра-со-ты и на-звал ее Га-ла-те-ей". А мой называл меня Машкой. Я,
говорит, свою Машку слепил за три дня и за три тысячи.
Коробейников боялся дышать, это был не сон.
- Не плачь, Маша, - отвечал ей необыкновенный мужской бас. - Я твоего
деятеля найду и прихлопну, как муху.
- Не надо тут никого хлопать, а надо отсюда удирать, - сказала третья
тень в облегающем комбинезоне. - Надо отчаливать, пока не закончился
фильм.
- Это точно, - вздохнул каменный шахтер. - Нет времени за ним бегать.
Подадимся на Донбасс.
- Нет! Только в Таврию! - строго ответил женский голос. - Там
понимают искусство.
- Как хочешь, дорогая, - испугался шахтер. - В Таврию так в Таврию. Я
только хотел сказать, дорогая, что на Донбассе...
- Уже дорогая... - ревниво перебил парень-ядерщик.
- Потом разберемся, кто кому дорогая! - прикрикнул женский голос. -
Взломайте склад, возьмите там сапоги и плащ, надоело голой ходить. В
библиотеке прихватите энциклопедию на "Т". Но осторожно, завхоз где-то
здесь крутится. А я найду весла и якорь. А кувшин утоплю... не тащить же
его в Таврию.
- И молоток утопи, - сказал шахтер.
- И эту рухлядь тоже, - сказал парень.
Две громадные тени вышли за ворота лодочкой станции и начали
подниматься к санаторию. Коробейникова трясло: он представил, что будет,
если ожившая Галатея войдет сейчас в будку за веслами.
Но женский силуэт с кувшином направился не к будке, а к морю. Это
спасло завхоза. Галатея на берегу размахнулась и швырнула кувшин за
волнорез, а Коробейников выбрался из будки и побежал в санаторий.
В санатории выли собаки от страха перед ожившими статуями.
Коробейников мчался к летнему кинотеатру, ничего не соображая. Фантомас
бушевал из последних сил. Материальный склад был уже взломан -
Коробейников чувствовал это всеми фибрами своей завхозной души. Сейчас
скульптуры лезли в библиотеку...
Где этот заслуженный деятель? Он один сможет остановить свою Галатею!
Народ уже выходил из кинотеатра. Там все закончилось благополучно -
Фантомаса опять не поймали.
- Старика в берете не видел? С хвостиком? - спросил Коробейников у
Бори, не пропускавшего ни одного фильма.
- А вон идет со старухой.
Заслуженный деятель искусств выходил из кинотеатра с молодой дамой и,
что называется, вешал ей на уши лапшу. Она глядела ему в рот, а он
рассказывал, как много у него врагов и соперников в творческом плане. Не
дают работать. Ломают статуи. Им бы только заказ урвать. Везде завистники,
под каждым кустом. В прошлом году, например, ему заказали скромный поясной
бюст начальника книготорга. Надо было сразу лепить! Но пока достал глину,
то-се... ни книг, ни торга, ни начальника. Заслуженный работник, кто бы
мог подумать.
- Она ожила! - вскричал Коробейников, налетая на заслуженного деятеля
и размахивая руками. - Быстрей! На пляж! Ваша Галатея ожила!
Заслуженный деятель внимательно оглядел Коробейникова, постучал
пальцем по своему лбу и повернулся к даме.
Коробейников схватил его за куртку:
- Они собрались плыть в Таврию!
- Чего ты кричишь? - тихо сказал заслуженный деятель, вырываясь и
оглядываясь. - Я завтра уезжаю в Брюссель на симпозиум, пусть себе
оживает. Пусть что хочет, то и делает. Пусть ее вдребезги разобьют. Я
работу сделал. Что я вам нанялся ее сторожить?
Он отбросил руку Коробейникова, забыл про свою даму и пошел по аллее,
громко бормоча:
- Галатея... Таврия... Химволокно... Я говорил на худсовете -
преждевременно! Народ не поймет! Нет... голую бабу им подавай!
С этого момента Коробейников стал разбираться в искусстве. Он хотел
крикнуть вслед: "Катись отсюда, Пигмалион!", но в его сердце будто
врубился отбойный молоток.
1 2 3 4 5