– Я американец.
– Правда? Вот смешно!
Слегка уязвленный, Лекок спросил:
– Позвольте узнать, почему?
– Вам не понять.
– Представьте, я и сам начинаю так думать?
Некоторое время они шли молча, затем Сайрус А. Вильям снова заговорил:
– Вы замужем, синьорита... или синьора?
– Нет.
Лекок не мог бы сказать, почему, но ответ его обрадовал. На пьяцца Бра Молинари девушка остановилась.
– Здесь нам надо расстаться, синьор. Я вам очень признательна...
– Это невозможно!
– Что невозможно?
– Чтобы мы уже расстались!
– Но, синьор, я задержалась, и мои родители ждут и волнуются. Мама, конечно, не отходит от окна, и если она увидит, что меня провожают, будет скандал!
– Послушайте, синьорина... Не знаю, как бы это получше сказать, но если то, что я американец, само по себе вам не противно... я бы очень хотел снова увидеться с вами.
– Не знаю, синьор...
– Прошу вас!
Она колебалась, но он казался таким славным...
– Я работаю у Маджина и Хольпса на виколо Сорте... Может быть, встретимся завтра у Гробницы?
– Вы назначаете свидание на кладбище?
Она залилась звонким и свежим смехом, совершенно очаровавшим Сайруса А. Вильяма.
– Да нет же! У гробницы Джульетты!
– А! Хорошо.
– До свиданья!
– Доброй ночи, синьорина!
Она легко пустилась бежать, но Лекок окликнул ее:
– Синьорина!
Она обернулась.
– Скажите хотя бы ваше имя!
– Джульетта!
Ну конечно...
* * *
Сайрус А. Вильям, окончательно побежденный, больше не боролся с обаянием Вероны, которое с самого его приезда в город подтачивало его упорство, как ни был он уверен в себе. Он не мог не признать, что счастлив сейчас, как никогда в жизни. Он не задавался вопросом ни о своем отношении к Джульетте, ни о том, как увязать свое восхищение этой девушкой с официальной преданностью Валерии Пирсон, только жалел, что не с кем поделиться переполнявшей его радостью. Но редкие прохожие, которые ему попадались, так спешили домой, что Легко было угадать, как мало улыбается им роль наперсников, даже предложенная с величайшей учтивостью.
Однако ангел, хранивший его (ангел, несомненно, веронский) привел его в маленькую улочку недалеко от пьяцца Эрбе, где синьор Атилло Чирандо, проводив последнего клиента, закрывал окна ставнями. Сайрус А. Вильям, поклонившись, обратился к нему:
– Синьор, неужели вы откажете в стакане граппы человеку, нуждающемся в друге, с которым он мог бы чокнуться?
У Атилло было доброе сердце, и он признал, что, несмотря на время и закон, нельзя отклонить подобную мольбу, не подвергнув серьезной опасности спасение своей души. Он впустил симпатичного клиента в пустое кафе, прошел за стойку и, налив два стакана граппы, чокнулся с неожиданным гостем.
– Синьор, за ваше здоровье!
– За ваше, синьор, и за здоровье прекраснейшей девушки Вероны!
Они выпили, но когда Сайрус А. Вильям хотел заплатить, тот отказался от денег.
– Нет, синьор, это будет нарушением закона, ведь в такой час заведение уже закрыто. В вашем лице я принимаю не клиента, а друга!
В Бостоне ни один хозяин бара не проявил бы подобной чуткости. Растроганный Лекок вынул из бумажника банкноту в тысячу лир со словами:
– Разрешите, синьор, вручить вам эти деньги для ваших нуждающихся друзей.
Хозяин взял бумажку и торжественно объявил:
– Синьор, вы истинный джентльмен! Прошу вас считать эту бутылку граппы своей!
Полчаса спустя, почти осушив бутылку, новые друзья потеряли представление не только о времени, но и о всей вселенной, которую они окончательно презрели. Не сойдясь, однако, во мнениях, кого считать прекраснейшей девушкой Вероны – что еще затруднялось полным отсутствием общих знакомых – они так расшумелись, что полицейский Тино Валеччиа, совершая обход, заинтересовался несвоевременным криком и светом, пробивающимся из кафе, вошел и сказал Чирандо:
– Что это тебе, Атилло, Рождество, чтоб всю ночь торговать?
Вторжение представителя власти в разгар страстного спора с американцем показалось верхом наглости:
– Если б сейчас было Рождество, Валеччиа, Господь не допустил бы, чтоб уроды вроде тебя мозолили глаза честным людям!
Полицейский, вошедший без всяких враждебных намерений, был оскорблен таким приемом. Озлившись, он двинулся к стойке:
– Повтори, Атилло, что ты сказал?
– Что ты урод? Пожалуйста!
Он призвал Лекока в свидетели:
– Урод он или кет?
Сайрус А. Вильям важно оглядел представителя власти и подтвердил:
– Не подлежит ни малейшему сомнению, что он урод.
Рассерженный неожиданной атакой, Валеччиа принялся за Лекока:
– Ваши документы!
– Я гражданин Соединенных Штатов!
– Это не помешает мне упрятать вас в кутузку!
Атилло поспешил на защиту своего гостя:
– Смотри, Валеччиа! Ох, смотри! Что это ты затеваешь? Думаешь, раз ты в форме, тебе все можно? Ты собираешься нарушить Атлантический Пакт!
Полицейский оторопел, стараясь понять, какое отношение имеет Атлантический Пакт к тому, что Атилло Чирандо нарушает правила содержания питейных заведений. Видя его растерянность, Атилло таинственно добавил:
– А кое-кто может решить, что ты работаешь на Советы!
Валеччиа подскочил.
– Ты оскорбил меня при свидетеле, Атилло! Ты обвинил меня в измене родине! Это тебе даром не пройдет!
Он перегнулся через стойку, пытаясь достать противника, но тот отскочил, схватил бутылку и предупредил:
– Я человек мирный, Валеччиа, но предупреждаю тебя: если ты не перестанешь валять дурака, быть беде!
– Это я валяю дурака?
Сайрус А. Вильям счел своим долгом поддержать приятеля в затруднительном положении:
– Именно дурака!
И в свою очередь вооружился бутылкой с остатками граппы. Полицейский отскочил и, достав пистолет, закричал:
– Шевельните хоть пальцем, банда убийц, и прольется кровь!
Ситуация была более чем напряженная, но тут дверь, ведущая в жилую часть дома Чирандо, распахнулась, и на пороге показалась нелепая фигура старика в длинной ночной рубашке. При виде противников, готовых схватиться врукопашную, он замер на месте и, вскинув руку в фашистском салюте, хрипло выкрикнул:
– Viva il Duce!
Страсти утихли. Валеччиа спрятал пистолет, a Лекок и Чирандо отставили бутылки. Последний, несколько смущенный, постучал себя по лбу и шепнул остальным:
– Это дедушка... У него не все дома. Он все думает, что сейчас старые времена...
Он взял старика под руку и стал уговаривать:
– Дедушка, ты простудишься... Побереги себя!
Старик вырвался.
– Атилло, ты хороший мальчик, но не впутывайся в такие дела, ты до них еще не дорос! И никто при мне не скажет дурного слова про Дуче! Впрочем, извините, я должен вас покинуть, у меня назначена встреча с ним. Мне надо собраться, а из-за тебя я теряю время!
И, подмигнув, шепнул ошарашенным слушателям:
– Он интересуется моим мнением о намерениях фюрера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43