Разборные-то дома? Клади да клади!
- Спьяна-то все балки перепутаешь.
- Ты за меня будь спок! Я не перепутаю.
- А Миша Покой тебе спьяна подсунет не ту балку?
- Миша тоже завязал.
- А если он нечаянно пришибет тебя? Ты подумаешь, что он завязал, а
он вовсе и не завязал и пришибет тебя? Кто за вас будет отвечать? Новый
прораб?
- Веселые вы парни! - обиженно говорит Вася-разведчик. - А Ерофеич
ведь помер.
- Сурок?!
15
Ерофеич, по прозвищу Сурок, - Витькин отец. Витька здешний бич. Тот,
которого имел в виду директор совхоза, когда предупреждал Волова о здешнем
неприличном контингенте. Пахан - зовет его в глаза и за глаза Витька.
Когда появилась газета с материалом "Где край земли...", Сурок всем
показывал место, где говорилось о нем: упоминался _в_е_т_е_р_а_н_о_м_,
Сурок, - следовало из текста, - готовил эту богатую землю поколениям
нынешним, которые пришли и открыли недра земли. Поселок этот, как
явствовало из материала журналиста Квасникова, будет впоследствии городом,
а так вечным кругом пойдут поколения, а Ерофеич в этом круге не последний:
одним из первых ставил дома на этой суровой земле!
Квасников не предполагал, что за перечислением всех, скопом,
ветеранов, последует в поселке столько кривотолков.
Ерофеич-покойник жил тут действительно давно. Естественно, приехал не
по собственной воле. Он попал в свое время в железные лапы кагановичской
комиссии, которая в тридцать первом нагрянула на Кубань и подчистую
выметала там хлеб из сусеков и амбаров. Ерофеич и заступись за свой
кровный труд. Как избежал вышки - бог хранитель рядом стоял. Витька, когда
напивался, орал: кулак! Он считал, что отец сволочь, если народил его,
зная заведомо: будут считать кулацким сынком и дороги, конечно, в жизни не
дадут. Учился он в школе спустя рукава, рано стал пить и гулять с девками,
поймал в семнадцать лет скверную болезнь, выдержал трехдневное
издевательство над собой, и рассказывал об этом всегда гогоча, будто
подцепил не гонорею, а награжден был медалью за спасение человека.
- Сынов у меня три, - говаривал, выпив, - явно в ответ на выпады
младшего Ерофеич. - Они-то завоевали, а ты, четвертый, не справился...
Старший у Ерофеича воевал, средний тоже пошел в люди, а Витька все
ехал на дурачка.
Дней пять назад, перед самой смертью, Сурку вдруг полегчало. Он
поднялся на ноги, сходил за бутылкой к Кусеву. Тот дал без слов: как-никак
из могилы, гляди, выкарабкался. Витька куда-то завеялся. У него темных
делишек сколько угодно. Чудился Ерофеичу разговор чужой. Вроде даже
знакомый голос. Леха?! Сбежал из тюрьмы и тут, выходит. К Мамокову бы
пойти и заявить! Убьют ведь потом.
Сидел один за бутылкой, и вся жизнь проходила перед ним. Не сладкая
жизнь-то. Казаковал он бойко, воевал за белых, но вовремя спохватился - к
красным перешел. Если бы не этот его лояльный, как сказал один из
комиссии, шаг в сторону советской власти, быть бы ему на суку. Очутился на
севере, у этой речушки. Кулаком он никогда не был. Здесь - да. Здесь,
чтобы не помереть, он копил копейку к копейке. Власти советской Сурок
верить перестал вовсе после того, как трудом праведным, работая на
заготовке дров, построил себе дом, а его отняли для почты.
- Все вам можно, - плакал навзрыд, прося не отнимать собственным
горбом нажитое добро. Куда там!
- Ты кулак. Ты деньги схоронил от родной власти.
Потом он уже не был дураком. Дом новый поставил, но с виду
неказистый. Никто не забирал. И копил, копил.
Перед самой смертью Витька пришел с Валеркой Меховым, закадычным
своим дружком. Витька страшно удивился:
- Встал?! Ух, деляга! Почему не говоришь, старый хрыч, где закопал? С
учеными собаками найду!
- Хорошо бы, если бы я тебя застрелил! - спокойно ответил Сурок.
- Да я бы тебя и сам укокошил за милую душу, - пьяно отозвался
Витька. - Давай, кто кого!
- Давай!
Взялись за ружья. Но Валерка Мехов был потрезвее и стал советовать
Витьке: "Он убьет - старый, судить станут - помрет, а ты убьешь - сядешь
за убийство. Пускай расписку напишет: мол, так и так! Виноват во всем,
воспитывал плохо, прошу его не судить, ежели убьет".
- Видел, что предлагает? - спросил сын отца.
Сурок не стал спорить, написал: "Прошу этого гада не винить в случае
смертного исхода по гражданской дуэли между сыном и отцом. Убьет - так
надо, так его воспитал и вскормил..."
Вышли из дому.
- Ерофеич, - проблеял Валерка Мехов, - скажи напоследок где зарыл? Ну
чё темнишь-то? Ведь сын он тебе, папаша! Скажи честно, где искать после
твоей смерти?
- Я нажил сам. А вы - голоштанники! Ничему не научились. Только на
глотку брать. Дровосеки вы и более никто!
- Ладно, - махнул рукой Витька. - Сказал, найдем - найдем.
Поселок уже спал. Пьяно покачиваясь, разошлись в разные стороны.
Витька залег у крайней хаты, ближе к речке, где жинка киномеханика помои
выливает. Отец окопался у катуха Вальки-молочницы, поближе к звероферме
(чтобы бабы, ежели что, нашли тело).
Стрелялись по всем правилам. Ерофеич, дрожа всем телом (нахлынули из
дальних лет воспоминания, былая взыграла кровь), окопался. Но и Витька не
дурак. Как в армии его один придурок учил, пошел на военную хитрость:
выставил свою фуражку. Отец в волнении ахнул не тогда, когда фуражка
гарцевала, а когда Витька, перемещаясь из одной позиции в другую, открыл
свой тощий зад. Он бахнул солью. При похоронах Витька хромал, все трогая
правую ягодицу, куда угодила большая часть соли.
Уж и побесилась Валька-молочница, старательно составив акт в Москву,
в Верховный суд: скотина ее могла быть расстреляна по дурости кулацкой.
Она грозила и сыну, и отцу действительным расстрелом.
После семейной дуэли и помер Сурок. Своей смертью.
Пошел Витька на почту деньги снимать, чтобы старика похоронить.
Встретил Вальку-молочницу, рыкнул: "Ладно, не ори! Заплачу за моральный
урон! От отыщу, куда спрятал деньги, и заплачу..."
Новый прораб Волов попытался найти шарагу Кубанцева. Оказывается,
пьют у Витьки. Могилу копать Витька поначалу решил сам, да куда там одному
справиться! Долго торговался с Кубанцевым, сошлись на трехстах новыми.
Кубанцев как раз и шел от Витьки. Увидев Волова, сказал:
- Не такой снился, Сашок, рубль, когда мы сюда нанимались по
договору. Обманул директор.
- Почему не приступаете к работе?
Засмеялся Кубанцев:
- С нас всегда, выходит, спрос. А ведь такая печальная
действительность. Тушенка на первое, тушенка на второе и тушенка на
третье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
- Спьяна-то все балки перепутаешь.
- Ты за меня будь спок! Я не перепутаю.
- А Миша Покой тебе спьяна подсунет не ту балку?
- Миша тоже завязал.
- А если он нечаянно пришибет тебя? Ты подумаешь, что он завязал, а
он вовсе и не завязал и пришибет тебя? Кто за вас будет отвечать? Новый
прораб?
- Веселые вы парни! - обиженно говорит Вася-разведчик. - А Ерофеич
ведь помер.
- Сурок?!
15
Ерофеич, по прозвищу Сурок, - Витькин отец. Витька здешний бич. Тот,
которого имел в виду директор совхоза, когда предупреждал Волова о здешнем
неприличном контингенте. Пахан - зовет его в глаза и за глаза Витька.
Когда появилась газета с материалом "Где край земли...", Сурок всем
показывал место, где говорилось о нем: упоминался _в_е_т_е_р_а_н_о_м_,
Сурок, - следовало из текста, - готовил эту богатую землю поколениям
нынешним, которые пришли и открыли недра земли. Поселок этот, как
явствовало из материала журналиста Квасникова, будет впоследствии городом,
а так вечным кругом пойдут поколения, а Ерофеич в этом круге не последний:
одним из первых ставил дома на этой суровой земле!
Квасников не предполагал, что за перечислением всех, скопом,
ветеранов, последует в поселке столько кривотолков.
Ерофеич-покойник жил тут действительно давно. Естественно, приехал не
по собственной воле. Он попал в свое время в железные лапы кагановичской
комиссии, которая в тридцать первом нагрянула на Кубань и подчистую
выметала там хлеб из сусеков и амбаров. Ерофеич и заступись за свой
кровный труд. Как избежал вышки - бог хранитель рядом стоял. Витька, когда
напивался, орал: кулак! Он считал, что отец сволочь, если народил его,
зная заведомо: будут считать кулацким сынком и дороги, конечно, в жизни не
дадут. Учился он в школе спустя рукава, рано стал пить и гулять с девками,
поймал в семнадцать лет скверную болезнь, выдержал трехдневное
издевательство над собой, и рассказывал об этом всегда гогоча, будто
подцепил не гонорею, а награжден был медалью за спасение человека.
- Сынов у меня три, - говаривал, выпив, - явно в ответ на выпады
младшего Ерофеич. - Они-то завоевали, а ты, четвертый, не справился...
Старший у Ерофеича воевал, средний тоже пошел в люди, а Витька все
ехал на дурачка.
Дней пять назад, перед самой смертью, Сурку вдруг полегчало. Он
поднялся на ноги, сходил за бутылкой к Кусеву. Тот дал без слов: как-никак
из могилы, гляди, выкарабкался. Витька куда-то завеялся. У него темных
делишек сколько угодно. Чудился Ерофеичу разговор чужой. Вроде даже
знакомый голос. Леха?! Сбежал из тюрьмы и тут, выходит. К Мамокову бы
пойти и заявить! Убьют ведь потом.
Сидел один за бутылкой, и вся жизнь проходила перед ним. Не сладкая
жизнь-то. Казаковал он бойко, воевал за белых, но вовремя спохватился - к
красным перешел. Если бы не этот его лояльный, как сказал один из
комиссии, шаг в сторону советской власти, быть бы ему на суку. Очутился на
севере, у этой речушки. Кулаком он никогда не был. Здесь - да. Здесь,
чтобы не помереть, он копил копейку к копейке. Власти советской Сурок
верить перестал вовсе после того, как трудом праведным, работая на
заготовке дров, построил себе дом, а его отняли для почты.
- Все вам можно, - плакал навзрыд, прося не отнимать собственным
горбом нажитое добро. Куда там!
- Ты кулак. Ты деньги схоронил от родной власти.
Потом он уже не был дураком. Дом новый поставил, но с виду
неказистый. Никто не забирал. И копил, копил.
Перед самой смертью Витька пришел с Валеркой Меховым, закадычным
своим дружком. Витька страшно удивился:
- Встал?! Ух, деляга! Почему не говоришь, старый хрыч, где закопал? С
учеными собаками найду!
- Хорошо бы, если бы я тебя застрелил! - спокойно ответил Сурок.
- Да я бы тебя и сам укокошил за милую душу, - пьяно отозвался
Витька. - Давай, кто кого!
- Давай!
Взялись за ружья. Но Валерка Мехов был потрезвее и стал советовать
Витьке: "Он убьет - старый, судить станут - помрет, а ты убьешь - сядешь
за убийство. Пускай расписку напишет: мол, так и так! Виноват во всем,
воспитывал плохо, прошу его не судить, ежели убьет".
- Видел, что предлагает? - спросил сын отца.
Сурок не стал спорить, написал: "Прошу этого гада не винить в случае
смертного исхода по гражданской дуэли между сыном и отцом. Убьет - так
надо, так его воспитал и вскормил..."
Вышли из дому.
- Ерофеич, - проблеял Валерка Мехов, - скажи напоследок где зарыл? Ну
чё темнишь-то? Ведь сын он тебе, папаша! Скажи честно, где искать после
твоей смерти?
- Я нажил сам. А вы - голоштанники! Ничему не научились. Только на
глотку брать. Дровосеки вы и более никто!
- Ладно, - махнул рукой Витька. - Сказал, найдем - найдем.
Поселок уже спал. Пьяно покачиваясь, разошлись в разные стороны.
Витька залег у крайней хаты, ближе к речке, где жинка киномеханика помои
выливает. Отец окопался у катуха Вальки-молочницы, поближе к звероферме
(чтобы бабы, ежели что, нашли тело).
Стрелялись по всем правилам. Ерофеич, дрожа всем телом (нахлынули из
дальних лет воспоминания, былая взыграла кровь), окопался. Но и Витька не
дурак. Как в армии его один придурок учил, пошел на военную хитрость:
выставил свою фуражку. Отец в волнении ахнул не тогда, когда фуражка
гарцевала, а когда Витька, перемещаясь из одной позиции в другую, открыл
свой тощий зад. Он бахнул солью. При похоронах Витька хромал, все трогая
правую ягодицу, куда угодила большая часть соли.
Уж и побесилась Валька-молочница, старательно составив акт в Москву,
в Верховный суд: скотина ее могла быть расстреляна по дурости кулацкой.
Она грозила и сыну, и отцу действительным расстрелом.
После семейной дуэли и помер Сурок. Своей смертью.
Пошел Витька на почту деньги снимать, чтобы старика похоронить.
Встретил Вальку-молочницу, рыкнул: "Ладно, не ори! Заплачу за моральный
урон! От отыщу, куда спрятал деньги, и заплачу..."
Новый прораб Волов попытался найти шарагу Кубанцева. Оказывается,
пьют у Витьки. Могилу копать Витька поначалу решил сам, да куда там одному
справиться! Долго торговался с Кубанцевым, сошлись на трехстах новыми.
Кубанцев как раз и шел от Витьки. Увидев Волова, сказал:
- Не такой снился, Сашок, рубль, когда мы сюда нанимались по
договору. Обманул директор.
- Почему не приступаете к работе?
Засмеялся Кубанцев:
- С нас всегда, выходит, спрос. А ведь такая печальная
действительность. Тушенка на первое, тушенка на второе и тушенка на
третье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33