– Вы правы.
– Боже мой! Боже мой!
– Только невежды в математике могут допустить это… Но я не допускаю. Слышите, я не допускаю этого!
– А вы помните розовенькое платьице и голенькую шейку?
– И цветы. Ландыши, с которых не высохла роса, фиалки и зеленую травку.
– Не трогайте, девушки, не трогайте цветов.
Тихо смеются.
– Боже мой! Боже мой!
Пьяницы все ушли, и их места заняты Старухами в странных покрывалах. Свет становится ровным и очень слабым. Резко выделяется фигура Неизвестного и седая голова Человека, на которую сверху падает слабый свет.
Разговор старух
– Здравствуйте!
– Здравствуйте. Какая славная ночь!
– Вот мы и снова собрались. Как ваше здоровье?
– Покашливаю.
Тихо смеются.
– Теперь недолго. Он сейчас умрет.
– Взгляните на свечу. Пламя синее, узкое и стелется по краям. Уже нет воска, и фитиль догорает.
– Не хочет гаснуть.
– А когда вы видели, чтобы пламя хотело гаснуть?
– Не спорьте! Не спорьте! Хочет оно гаснуть или не хочет, а время идет.
– А вы помните его автомобиль? Он однажды чуть не задавил меня.
– А его пятнадцать комнат?!
– Я сейчас только была там. Меня чуть не съели крысы, и я простудилась от сквозняков. Кто-то украл рамы, и ветер ходит по всему дому.
– А вы полежали на кровати, где умерла его жена? Не правда ли, какая она мягкая?!
– Да, я обошла все комнаты и помечтала немного. У них такая милая детская. Жаль только, что и там выбиты рамы и ветер шуршит каким-то сором. И кроватка детская такая милая. В ней крысы теперь завели свое гнездо и выводят детей.
– Таких миленьких, голеньких крысяток.
Тихо смеются.
– А в кабинете на столе лежат игрушки: бесхвостая лошадка, кивер, красноносый паяц. Я немного поиграла с ними. Надевала кивер – он так ко мне идет. Только пыли на них ужасно много, вся перепачкалась.
– Но неужели вы не были в зале, где давался бал? Там так весело.
– Да, я была там, но, представьте, что я увидела! Темно, стекла выбиты, ветер шуршит обоями…
– Это похоже на музыку.
– А у стен, в темноте, на корточках сидят гости, но в каком виде, если бы вы знали!
– Мы знаем!
– И, ляская зубами, лают отрывисто: как богато, как пышно!
– Вы шутите, конечно?
– Конечно, я шучу. Вы знаете мой веселый характер.
– Как богато! Как пышно!
– Как светло!
Тихо смеются.
– Напомните ему.
– Как богато! Как пышно!
– Ты помнишь, как играла музыка на твоем балу?
– Он сейчас умрет.
– Кружились танцующие, и музыка играла так нежно, так красиво. Она играла так.
Становятся полукругом около Человека и тихо напевают мотив музыки, что играли на его балу.
– Устроим бал! Я так давно не танцевала.
– Вообрази, что это дворец, сверхъестественно красивый дворец.
– Зовите музыкантов. Нельзя же хороший бал давать без музыки.
– Музыкантов!
– Ты помнишь?
Напевают. В то же мгновение по ступеням спускаются те три музыканта , что играли на балу. Тот, кто со скрипкой, аккуратно подстилает на плечо носовой платок, и все три начинают играть с чрезвычайной старательностью.
Но звуки тихи и нежны, как во сне.
– Вот бал, как пышно!
– Как светло!
– Ты помнишь?
Тихо напевая под музыку, начинают кружиться вокруг Человека, манерничая и в дикой уродливости повторяя движения девушек в белых платьях, танцевавших на балу. При первой музыкальной фразе они кружатся, при второй – сходятся и расходятся грациозно и тихо. И тихо шепчут:
– Ты помнишь?
– Ты сейчас умрешь, а ты помнишь?
– Ты помнишь?
– Ты помнишь?
– Ты сейчас умрешь, а ты помнишь?
– Ты помнишь?
Танец становится быстрее, движения резче. В голосах поющих Старух проскальзывают странные, визгливые нотки; такой же странный смех, пока еще сдержанный, тихим шуршанием пробегает по танцующим. Проносясь мимо Человека, бросают ему в ухо отрывистый шепот:
– Ты помнишь?
– Ты помнишь?
– Как нежно, как хорошо!
– Как отдыхает душа!
– Ты помнишь?
– Ты сейчас умрешь, сейчас умрешь, сейчас умрешь…
– Ты помнишь?
Кружатся быстрее, движения резче. Внезапно все смолкает и останавливается. Застывают с инструментами в руках музыканты, в тех же позах, в каких застало их безмолвие, замирают танцующие. Человек встает, выпрямляется, закидывает седую, красивую грозно-прекрасную голову и кричит неожиданно громко, призывным голосом, полным тоски и гнева. После каждой короткой фразы короткая, но глубокая пауза.
– Где мой оруженосец? – Где мой меч? – Где мой щит? – Я обезоружен! – Скорее ко мне! – Скорее! – Будь прокля… (Падает на стул и умирает, запрокинув голову.)
В то же мгновение, ярко вспыхнув, гаснет свеча, и сильный сумрак поглощает предметы. Точно со ступенек ползет сумрак и постепенно заволакивает все. Только светлеет лицо умирающего Человека. Тихий, неопределенный говор Старух, шушуканье, пересмеивание.
Некто в сером . Тише! Человек умер!
Молчание, тишина. И тот же холодный, равнодушный голос повторяет из глубокой дали, как эхо:
– Тише! Человек умер!
Молчание, тишина. Медленно густеет сумрак, но еще видны мышиные фигуры насторожившихся Старух. Вот тихо и безмолвно они начинают кружиться вокруг мертвеца, потом начинают тихо напевать, начинают играть музыканты. Сумрак густеет, и все громче становится музыка и пение, все безудержнее дикий танец. Уже не танцуют, а бешено носятся они вокруг мертвеца, топая ногами, визжа, смеясь непрерывно диким смехом. Наступает полная тьма. Еще светлеет лицо мертвеца, но вдруг гаснет и оно. Черный, непроглядный мрак.
И во мраке слышно движение бешено танцующих, взвизгивания, смех, нестройные, отчаянно громкие звуки оркестра. Достигнув наивысшего напряжения, все эти звуки и шум быстро удаляются куда-то, замирают.
Тишина.
Опускается занавес
23 сентября 1906
Приложение
Поздний вариант пятой картины пьесы «Жизнь человека»
Высокая мрачная комната, в которой умерли сын и жена Человека. На всем лежит печать разрушения и смерти. Стены покосились и грозят падением: в углах раскинулась паутина – правильные светлые круги, включенные безысходно один в другой; грязно-серыми прядями спускается мертвая паутина и с нависшего потолка. Точно под упорным давлением мрака, черной безграничностью объявшего дом Человека, подались внутрь и покривились два высоких окна: если окна не выдержат и провалятся, то мрак вольется в комнату и погасит слабый, умирающий свет, которым озаряется она.
В задней стене коленчатая лестница, ведущая наверх, в те комнаты, где происходил когда-то бал; внизу видны кривые погнувшиеся ступени, дальше они теряются в густой насупившейся мгле. У той же стены под искривленным, порванным балдахином кровать, на которой умерла жена Человека.
Справа темное жерло холодного, давно потухшего огромного камина; большая куча мертвой золы, в которой белеет полуобгорелый лист какой-то бумаги, по-видимому, чертежа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17