– Я старею, И мне необходимо задумываться о таких вещах. Ведь хуже от этого не станет. Ну, и каков же ответ на мой вопрос?
Амфортас опустил глаза.
– Никто не знает, – тихо вымолвил он. – Мертвые ничего не могут нам рассказать. Все, что угодно, может произойти в такие минуты, – пояснил врач. – Человек может задохнуться от дыма прежде, чем до него доберется пламя. Может случиться сердечный приступ или смерть от шока. Кроме того, поток крови сразу же устремляется к жизненно важным органам в надежде как-то защитить их. Отсюда и сообщения о «немеющей коже». – Он пожал плечами. – Я не знаю. Мы можем только догадываться.
– А если все не так, как вы говорите? – засомневался следователь.
– Но ведь это только предположения и размышления, – напомнил Амфортас.
– Ну, пожалуйста, доктор, поразмышляйте еще немножко. Я весь внимание.
Подошел официант с заказом. Он хотел было поставить тарелку с супом перед Киндерманом, но лейтенант жестом указал на доктора: – Нет-нет, это ему, – а когда тот начал возражать, перебил его: – Не заставляйте меня звонить вашей матушке. Здесь куча витаминов и только те продукты, которые упоминаются в Торе. Не упрямьтесь. Вы должны поесть. Эта лапша – просто кладезь полезных веществ.
Амфортас сдался, и официант поставил перед ним тарелку.
– Кстати, мистер Маккуи сейчас здесь? – поинтересовался Киндерман.
– Да, по-моему, он у себя наверху, – подтвердил официант.
– Вы бы не могли позвать его на минуточку сюда? Однако если он очень занят, то не стоит его беспокоить. Это не так уж важно.
– Хорошо, сэр. Я его позову. Как ваше имя?
– Уильям Ф. Киндерман. Он знает меня. Но если он занят, то не надо.
– Хорошо, я передам. – Официант удалился. Амфортас смотрел на лапшу.
– От первых ощущений боли до самой смерти проходит двадцать секунд. Так вот, когда сгорают нервные окончания, они, естественно, перестают выполнять свои функции, и боль сразу же прекращается. Когда именно это происходит, мы тоже можем лишь догадываться. Однако не позднее, чем через десять секунд. Но в течение этих десяти секунд боль действительно невыносима и неописуема. Вы находитесь в полном сознании и понимаете, ЧТО происходит. Адреналин поступает в избытке.
Киндерман, уставившись себе под ноги, качал головой.
– Как же Бог допускает такое? Это еще одна тайна. – Он поднял глаза и посмотрел на доктора. – А вы никогда об этом не задумывались? Это вас не злит?
Амфортас какое-то время колебался, а потом заглянул в глаза следователю.
«Да этот человек просто горит желанием что-то рассказать мне, – подумал Киндерман. – Что за тайну схоронил он в себе?» Лейтенанту внезапно показалось, что Амфортас испытывает нечеловеческую боль, которой хочет поделиться с ним, но что-то продолжает его удерживать.
– Наверное, я ввел вас в заблуждение, – спохватился Амфортас. – Я ведь пытался исходить из ваших собственных предположений. И забыл сказать вам, что в тот момент, когда боль становится невыносимой, нервная система испытывает перегрузку. Она отключается, и боль прекращается.
– А, понимаю.
– Боль – очень странная штука, – задумчиво произнес Амфортас. – Если у человека боль длится долгое время, а потом его неожиданно лишают этой боли, то обычно развиваются серьезные душевные заболевания. Можно вспомнить эксперименты над собаками, – продолжал он. – И результаты этих опытов довольно-таки занимательны.
Амфортас рассказал следователю об опытах над скотч-терьерами, проведенных еще в 1957 году. Собак выращивали в изоляции, в специальных вольерах. Брали маленьких щенят и содержали их там до полового созревания. Они никогда не общались ни с другими собаками, ни с людьми. Их оберегали от всяческих травм, ушибов и даже царапин. Когда щенки подросли, им причиняли боль, и реакция на нее была весьма неадекватной. Многие щенки совали нос в горящие спички, затем инстинктивно отдергивали его, но через секунду снова пытались понюхать пламя. Если оно случайно затухало, точно так же собаки реагировали и на вторую спичку, и на третью. Другие щенки вообще не обращали на огонь внимания, однако тоже не пытались избежать контакта с огнем, когда ученые пытались обжечь их. И неважно, сколько раз это повторялось. К такому же результату пришли экспериментаторы во время опытов по укалыванию собак булавками. С другой стороны, такие же терьеры, но выращенные в естественной среде, сразу же понимали, откуда может исходить опасность, и при повторном появлении булавки или спички в руках ученого пытались увернуться.
– Боль – загадочное явление, – подытожил Амфортас.
– Скажите мне откровенно, доктор, как вы считаете, Бог мог бы защитить нас как-нибудь иначе? Скажем, придумать некую сигнальную систему, которая предупреждала бы нас о возможной опасности?
– Вы имеете в виду безусловный рефлекс?
– Ну, что-то вроде колокольчика, который звенел бы каждый раз у нас в голове.
– Представьте себе, что случится, если у вас, скажем, повреждена артерия, – произнес Амфортас. – Вы что, сразу же кинетесь накладывать жгут, или решите слегка повременить и закончить игру в карты? А если это произойдет с ребенком? Нет, это вряд ли поможет.
– Тогда почему не сотворить человеческое тело невосприимчивым к повреждениям?
– Об этом спросите у Бога.
– Но я спрашиваю вас.
– Я не знаю ответа.
– А чем вы занимаетесь у себя в лаборатории, доктор?
– Стараюсь выяснить, как можно отключить боль, когда в ней нет необходимости.
Киндерман затаил дыхание, но Амфортас так ничего больше и не сказал:
– Ешьте суп, – нарушил, наконец, молчание следователь и пододвинул к нему тарелку с супом. – А то он остынет. Как любовь Бога.
Амфортас взял ложку, но тут же отложил ее в сторону. Ложка тихонько звякнула, стукнувшись о край тарелки.
– Я тоже не голоден, – произнес врач. – Я вспомнил кое-что. Мне надо идти. – Он поднял глаза и уставился на Киндермана.
– Странно, что вы вообще верите в Бога, – отозвался Киндерман. – С вашими знаниями о мозге и его функциях.
– Мистер Киндерман? – послышался вдруг голос официанта. Он уже стоял перед столиком. – Мистер Маккуи, похоже, очень занят сейчас. Я подумал, что лучше его не беспокоить. Извините.
Подумав немного, следователь проговорил:
– Нет, пожалуй, побеспокойте его.
– Но вы же сами сказали, что это не так важно.
– Так-то оно так. Но все равно побеспокойте его. Я ужасно капризный человек, у меня свои причуды. Я старенький.
– Хорошо, сэр. – Официант немного постоял, но потом все же отправился наверх за хозяином кафе. Киндерман снова повернулся к Амфортасу:
– А вам не кажется, будто все, что мы называем «душой», на самом деле – не более, чем процессы, протекающие в нейронах?
Амфортас посмотрел на часы.
– Я вспомнил кое-что, – повторил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73