Тяжко упала узкая голова жеребца, разом, будто перержавевшая, сломилась его шея. Вот и круп залило, и спину сдавило водой, комья разбитого льда выкатывались наверх, и крутило их в полынье.
В глазах Яшка унес далеко синеющий окоем леса, качающегося по горам, голый берег с пробуждающейся травой и рассеченное облако, в которое ввинтился жаворонок, — всё ушло к солнцу и расплавилось в нем.
Еще какое-то время желтела мокрая грива на ноздрястой пластушине льда, еще кружило, воду и мусор в полынье — это в последних судорогах бился жеребец Яшка, погружаясь вглубь.
Сползла, стянулась со льдины и желтая грива. Мелькнула ярким платом и исчезла, оставив на льду клочья обрезанных волос.
Наверх мячиками выкатились и лопнули пузыри, взбурлило раз-другой, и все успокоилось, стихло, и запорошенная полынья сомкнулась над Яшкой.
Все так же бился, трепетал жаворонок в небе, светило ярко солнце, рокотали и мчались из логов снеговые ручьи и курился дымком лес на горах. А на берегу с визгом, плачем, с мужицкими матюками били бабы бригадира. Мокрый, драный, он катался по земле, выливая воду из сапог, и взывал, как о милости:
— Убейте меня! Убейте меня!..
Жена не дала забить его насмерть, отобрала мужа, которому уж и не рада была и намаливала ему смерти. Но вот как дошло до нее, до смерти-то, она устрашилась, ползала на коленях по земле, молила освирепевших баб, заклинала их и успевала вырывать из рук дреколье, какое поувесистей.
Она спрятала избитого мужа на сеновале и носила ему туда еду, покудова село не успокоилось.
Через неделю сошел-таки лед с Камского моря, осел, затонул, растворился. Началась весенняя страда, и бригадир, снова пьяный, на другой уже лошади, ездил по полям заречным императором, крыл сверху всех по делу и без дела и, если ему напоминали о Яшке, скорее скрывался с глаз долой, грозясь и стегая лошадь.
А Яшку вынесло верстах в пяти ниже села на песчаный обмысок. Над ним закружились вороны, стали расклевывать его. Обмысок, на который вынесло Яшку, был возле пионерлагеря, и когда готовили его к сезону, то закопали дохлую лошадь в песок, а вскорости гидростанция начала копить воду, сработанную за зиму, и обмысок покрыло вместе с Яшкой водою, и он навсегда исчез от людей.
Бригадира отдали под суд, но на вызовы в суд он не являлся: то был пьян, то занят, и так вот проволынил лето.
Осенью, к юбилею нашего государства вышла амнистия, и дело о погублении коня Яшки-лося было закрыто.
1967

1 2 3 4