.." -- вспомнилось ему бабушкино присловье. Вспомнилось, как стояла она на крыльце, глядя из-под ладони на ликующую ласточку, крестилась: "Вот еще одно лето нам ласточка на крылышках принесла..." И, не переставая умильно улыбаться, тыкала концом платка в уголки глаз.
Долго и недвижно сидел мальчик под черемухой над маленькой могилкой птички, не мог понять смерть, но первая четкая мысль все же вызрела в нем: "Я никогда никого не буду больше убивать".
Наивный мальчик! Если бы все в мире делалось по желанию и разуму детей, не ведающих зла!
За весну на птичьей могилке выросла трава, другим летом поднялась и кудряво зацвела пестрая саранка. "Это ласточкина душа вылетела из темной земли", -- подумал мальчик.
Много секретного в огороде! В межах, за постройками, за баней, за городьбой -- везде секреты, там вон, у глухой, сопрелой стены сарая, секрет особенный -- второй год там растет маленькая, но уже кудрявая бузина-пищалка, и никто-никто не знает, что она там растет, и только когда пищалка сделается выше мальчика и появятся на ней мелкие, алого цвета ягоды, он покажет ее деду. На дальней гряде, что против бани, после каждой пахоты мальчик находит костяные бабки. Ровно бы кто их рожает в земле, и весной они солдатиками выпрыгивают наверх. Еще из секретного сусликовая нора возле горы была, но веснами сверху катился снеговой кипун. Пьяно дурея, он летел в лог с гамом и лязгом, казалось, до того разойдется, что в конце концов не только мальчиково подворье, но и все село смоет в реку. Каждую весну кипуном вымывало сусликов из норы, и не выдержали терпеливые зверюшки мучений, умерли от простуды иль подались с худого места в горы, на пашню.
Весенними потоками в огород натаскивало всякой всячины: камешник, семена трав, диковинные выворотни, старые маральи рога, скелеты погибнувших птиц, луковки цветов.
Как-то уронило жерди и забросило и огород куст смородины. Мокрый был и живой куст, поймался корнем за бок бочажины, растет, жирея с каждым годом и раздаваясь, и черные ягоды начал рожать, не поспеешь их ощипать -- воронье или дрозды склюют, поздней осенью по воде бочажины гоняет листы смородины. Но вот беда -- лягушата под смородиной летуют, а на лягушат черная змеюга охотится. И прежде чем подступиться к смородине, мальчик швыряет камни в куст, топает ногами, кричит, сатанея от нагоняемого на себя гнева.
Целый мир живет, растит потомство, шевелится, поет, плачет, прячется в плотно сомкнувшейся зелени огорода. Кузнецы вон взялись за дело, секут по всей округе траву под корень.
Один кузнец проспал, видать, назначенное время и разогревает в себе машинку. Сердитый звук: "3-з-зык! 3-зык!" -- раздается в капусте. Сказывают, будто козявка эта прыгучая издает звуки крылами, но мальчик твердо верит -в брюхе у нее есть игрушечного размера сенокосилка.
***
Не все огороды на селе строги, деловиты, незыблемы. Наезжий народ со всячинкой селился в этих местах, и всяк распоряжался землей как хотел и умел.
Если крестьянская изба напоминала ликом хозяина, то огород всегда по хозяйке, по характеру ее и сноровке. Вроде бы вот они рядом, огороды, земля одинаковая, солнце одно и то же греет, дожди одни и те же на гряды с неба брызжут, воду на поливку из той же реки на коромыслах носят -- ан фасон и урожай огородов разный, значит, и ход жизни в двух семьях несхожий.
У одной хозяйки огород что светилица: грядки к грядкам ровненькими нарядными половиками расстелены, морковные гряды, присыпанные опилками, чтобы тля всякая не портила, поднимаются сдобными пирогами, борозды меж гряд глубокие, все посажено к месту, все рядком да ладком; которая овощь водолюбива -- поближе к воротцам; которая и от дождя вырастет, та подальше, чтоб не мять ее лишку, не топтать зазря землю и борозды не спускать ногами.
У другой бабенки на огород глянь и сразу определишь: растяпа, межедомка, может, и пьянчужка. Гряды так и сяк у нее в огороде, одна узкая, другая широкая, борозды не прокопаны, криво, кой-как натоптаны; овощь где густо плюнута, где ветром дунута; воду льет без разбора и смыслу, то два раза на дню, то по неделе ни росинки. Понятно: в таком огороде сорняк из низких борозд на гряды прет, давит всякое полезное растение, обескровливает его. Ребятишки, свои и чужие, партизанят в таком огороде, зеленцом еще овощь таскают, оголят огород, и живи как хочешь, ешь хлеб с кырлыком, с сорняком, стало быть, а на одном хлебе немного наработаешь, да и не хватит хлеба до нового урожая без хорошего приварка.
Везде и во всем любовь нужна, раденье, в огородном же деле особенно. Красота, удобство, разумность в огороде полезностью и во всем хозяйстве оборачиваются. Есть хлеб, есть овощи, сыты работники и дети, обихожена скотина, значит, и в семье порядок, ни ругани, ни раздоров, все довольны собой и жизнью, уважительны к соседям, независтливы, гостя посадят не за полый стол, и самим не стыдно на люди показаться. А чем одежда, обувь и уважение людей добыто? Раденьем! Трудом! Уверенность, солидность в жизни дает человеку земельный упорядоченный труд!
Надо сказать, что землей баловались и вели хозяйство как попало все больше поселенцы -- перекати-поле. Они и городьбу-то порой не ладили, вместо огурцов и помидор, требующих труда, каждодневной поливки и прополки, сажали цветы. Один бывший каторжник, веселый человек, ягоду посадил. Отроду ягоды в той местности носили из лесу, и вот тебе на: огородную землю ягодой заняли! И называлась та ягода не черницей, не земляницей и не брусницей -вик-то-ри-ей!
Викторию ту лихие деревенские "огородники" еще зеленую выдрали с корнями и съели, ничего ягода, хрушкая, однако с лесной не сравнишь -- воды в ней много и духом слаба.
Больше в селе викторию садить никто не решался, и постепенно о ней все забыли. И не случалось бы огородных причуд, если бы бабка мальчика не была выдумщицей и не приплавила бы из города чудные какие-то семечки: одно плоское, сердечком, на огуречное похожее, но гораздо больших размеров. Посадила бабака то семечко на самом конце гряды, возле бани, и поскольку не верила в его полезные свойства, забыла про него. Другое семя -- хлеще того! -- смахивало па дедушкин зуб, коричневый от табаку, костяной твердости. Бабка размочила семя в чашке вместе с бобами и небрежно воткнула меж луковиц.
Долго ничего не появлялось из земли. Сорная трава мушиной гущиной по всему огороду расползлась. Людское и ребячье наказанье -- трава. Поли ее, проклятую, ломай все лето поясницу, отсиживай ноги, истязай до трещин руки, жалься о крапиву до пузырей...
Крестьянское дитя как-то само собой и и огороде оказывалось -- не на кого оставить в избе, на дворе грязно, скот, собаки, вот бабка или тетки и прихватят мальчика с собой. Лазит малый словно в непроходимых дебрях, того и гляди потеряется насовсем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Долго и недвижно сидел мальчик под черемухой над маленькой могилкой птички, не мог понять смерть, но первая четкая мысль все же вызрела в нем: "Я никогда никого не буду больше убивать".
Наивный мальчик! Если бы все в мире делалось по желанию и разуму детей, не ведающих зла!
За весну на птичьей могилке выросла трава, другим летом поднялась и кудряво зацвела пестрая саранка. "Это ласточкина душа вылетела из темной земли", -- подумал мальчик.
Много секретного в огороде! В межах, за постройками, за баней, за городьбой -- везде секреты, там вон, у глухой, сопрелой стены сарая, секрет особенный -- второй год там растет маленькая, но уже кудрявая бузина-пищалка, и никто-никто не знает, что она там растет, и только когда пищалка сделается выше мальчика и появятся на ней мелкие, алого цвета ягоды, он покажет ее деду. На дальней гряде, что против бани, после каждой пахоты мальчик находит костяные бабки. Ровно бы кто их рожает в земле, и весной они солдатиками выпрыгивают наверх. Еще из секретного сусликовая нора возле горы была, но веснами сверху катился снеговой кипун. Пьяно дурея, он летел в лог с гамом и лязгом, казалось, до того разойдется, что в конце концов не только мальчиково подворье, но и все село смоет в реку. Каждую весну кипуном вымывало сусликов из норы, и не выдержали терпеливые зверюшки мучений, умерли от простуды иль подались с худого места в горы, на пашню.
Весенними потоками в огород натаскивало всякой всячины: камешник, семена трав, диковинные выворотни, старые маральи рога, скелеты погибнувших птиц, луковки цветов.
Как-то уронило жерди и забросило и огород куст смородины. Мокрый был и живой куст, поймался корнем за бок бочажины, растет, жирея с каждым годом и раздаваясь, и черные ягоды начал рожать, не поспеешь их ощипать -- воронье или дрозды склюют, поздней осенью по воде бочажины гоняет листы смородины. Но вот беда -- лягушата под смородиной летуют, а на лягушат черная змеюга охотится. И прежде чем подступиться к смородине, мальчик швыряет камни в куст, топает ногами, кричит, сатанея от нагоняемого на себя гнева.
Целый мир живет, растит потомство, шевелится, поет, плачет, прячется в плотно сомкнувшейся зелени огорода. Кузнецы вон взялись за дело, секут по всей округе траву под корень.
Один кузнец проспал, видать, назначенное время и разогревает в себе машинку. Сердитый звук: "3-з-зык! 3-зык!" -- раздается в капусте. Сказывают, будто козявка эта прыгучая издает звуки крылами, но мальчик твердо верит -в брюхе у нее есть игрушечного размера сенокосилка.
***
Не все огороды на селе строги, деловиты, незыблемы. Наезжий народ со всячинкой селился в этих местах, и всяк распоряжался землей как хотел и умел.
Если крестьянская изба напоминала ликом хозяина, то огород всегда по хозяйке, по характеру ее и сноровке. Вроде бы вот они рядом, огороды, земля одинаковая, солнце одно и то же греет, дожди одни и те же на гряды с неба брызжут, воду на поливку из той же реки на коромыслах носят -- ан фасон и урожай огородов разный, значит, и ход жизни в двух семьях несхожий.
У одной хозяйки огород что светилица: грядки к грядкам ровненькими нарядными половиками расстелены, морковные гряды, присыпанные опилками, чтобы тля всякая не портила, поднимаются сдобными пирогами, борозды меж гряд глубокие, все посажено к месту, все рядком да ладком; которая овощь водолюбива -- поближе к воротцам; которая и от дождя вырастет, та подальше, чтоб не мять ее лишку, не топтать зазря землю и борозды не спускать ногами.
У другой бабенки на огород глянь и сразу определишь: растяпа, межедомка, может, и пьянчужка. Гряды так и сяк у нее в огороде, одна узкая, другая широкая, борозды не прокопаны, криво, кой-как натоптаны; овощь где густо плюнута, где ветром дунута; воду льет без разбора и смыслу, то два раза на дню, то по неделе ни росинки. Понятно: в таком огороде сорняк из низких борозд на гряды прет, давит всякое полезное растение, обескровливает его. Ребятишки, свои и чужие, партизанят в таком огороде, зеленцом еще овощь таскают, оголят огород, и живи как хочешь, ешь хлеб с кырлыком, с сорняком, стало быть, а на одном хлебе немного наработаешь, да и не хватит хлеба до нового урожая без хорошего приварка.
Везде и во всем любовь нужна, раденье, в огородном же деле особенно. Красота, удобство, разумность в огороде полезностью и во всем хозяйстве оборачиваются. Есть хлеб, есть овощи, сыты работники и дети, обихожена скотина, значит, и в семье порядок, ни ругани, ни раздоров, все довольны собой и жизнью, уважительны к соседям, независтливы, гостя посадят не за полый стол, и самим не стыдно на люди показаться. А чем одежда, обувь и уважение людей добыто? Раденьем! Трудом! Уверенность, солидность в жизни дает человеку земельный упорядоченный труд!
Надо сказать, что землей баловались и вели хозяйство как попало все больше поселенцы -- перекати-поле. Они и городьбу-то порой не ладили, вместо огурцов и помидор, требующих труда, каждодневной поливки и прополки, сажали цветы. Один бывший каторжник, веселый человек, ягоду посадил. Отроду ягоды в той местности носили из лесу, и вот тебе на: огородную землю ягодой заняли! И называлась та ягода не черницей, не земляницей и не брусницей -вик-то-ри-ей!
Викторию ту лихие деревенские "огородники" еще зеленую выдрали с корнями и съели, ничего ягода, хрушкая, однако с лесной не сравнишь -- воды в ней много и духом слаба.
Больше в селе викторию садить никто не решался, и постепенно о ней все забыли. И не случалось бы огородных причуд, если бы бабка мальчика не была выдумщицей и не приплавила бы из города чудные какие-то семечки: одно плоское, сердечком, на огуречное похожее, но гораздо больших размеров. Посадила бабака то семечко на самом конце гряды, возле бани, и поскольку не верила в его полезные свойства, забыла про него. Другое семя -- хлеще того! -- смахивало па дедушкин зуб, коричневый от табаку, костяной твердости. Бабка размочила семя в чашке вместе с бобами и небрежно воткнула меж луковиц.
Долго ничего не появлялось из земли. Сорная трава мушиной гущиной по всему огороду расползлась. Людское и ребячье наказанье -- трава. Поли ее, проклятую, ломай все лето поясницу, отсиживай ноги, истязай до трещин руки, жалься о крапиву до пузырей...
Крестьянское дитя как-то само собой и и огороде оказывалось -- не на кого оставить в избе, на дворе грязно, скот, собаки, вот бабка или тетки и прихватят мальчика с собой. Лазит малый словно в непроходимых дебрях, того и гляди потеряется насовсем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16