Я правильно изложил ход ваших рассуждений?
Табачников смутился. Действительно, одна из версий в предварительной разработке выглядела именно так, с той разницей, что вместо наивной симуляции предполагалось принятие Рассоновым ослабленного штамма вируса или препарата, вызывающего временное расстройство здоровья. Однако при кропотливой проверке связей и личности полковника не выявилось ровным счетом ничего, что подтверждало бы эту гипотезу. Ныне рассматривались две возможности — случайное совпадение и отравление либо заражение Рассонова с целью заменить его Зиминым.
— Мы не подозреваем вас, Андрей Николаевич, — спокойно сказал Табачников. — Речь пойдет не столько о вас, сколько о вашем дублере.
— О Зимине? Вот теперь действительно озадачили. — Рассонов сел на диван напротив гостя. — Его можно обвинить разве что в эффектном самоубийстве…
— Да? Он что, обладал неустойчивой психикой?
— Да нет, — усмехнулся Рассонов. — Такие люди к нам не попадают… Просто я не возьму в толк, почему мертвый интересует вас больше живого…
— Мы собираем информацию, только и всего. Вы же понимаете, эта катастрофа выглядит не совсем обычно. Будь там один «Магеллан», ладно, но «Элис»…
— Что за «Элис»? — поднял брови Рассонов.
— Вы ничего не знаете?
— Нет.
Табачников был более чем удивлен. Ему и в голову не могло прийти, что основной претендент на полет оставался в неведении о секретной миссии шаттла.
— А, да, — вспомнил Рассонов. — Игорь Шевцов говорил что-то такое, но меня не успели разыскать, а потом я заболел, и нужда во мне отпала.
— Может, и так… — Табачников мысленно сделал отметку в воображаемой записной книжке: запросить генерала Казимова, кого командировали в Звездный для оповещения экипажа об изменениях в программе полета. — Чтобы вы не переживали: «Магеллан» снял с орбиты отработанный военный спутник американцев. Официально предупреждаю, что это секретные сведения.
— И только-то?
Табачникова обрадовало, что Рассонов не придал особого значения его словам.
— Так я о Зимине, — возвратился он к исходной теме. — Вы хорошо его знали?
— Как сказать… — Космонавт задумался. — Его никто не знал хорошо. Он был… Немного особенным.
— Подробнее, пожалуйста…
— Я не хочу бросать на него тень, вроде того, что это был человек с двойным дном и все такое. Но отряд космонавтов — маленькое сплоченное сообщество. Каждый уверен, что на орбите и на земле его не подведут, понимаете? И Зимин никогда никого не разочаровывал. Но все же была в нем какая-то закрытая дверь. Он жил по правилам.
— Что же тут особенного? — не понял Табачников. — Люди определенных профессий, и вашей, и моей, живут по правилам. Никто нас за уши не тянул и не мешал идти в свободные художники.
— Нет… Наверное, я неточно выразился. Как бы вам объяснить… Вот закон, уголовный кодекс. Одни не нарушают его из страха наказания, а другие просто не мыслят, как можно причинить человеку вред.
— Ага, — подключился Табачников. — Следовательно, Зимин был поставлен в рамки и держался под их силовым давлением?
— Вы спросили мое мнение о Зимине, я вам ответил. К несчастью, он погиб. И мы никогда не узнаем, как бы он повел себя вот в такой-то ситуации… Или мне следовало повествовать о мертвых по римскому принципу: хорошо или ничего?
— По роду деятельности мне важна истина, а не римские принципы… Теперь давайте вспомним день, когда вы заболели.
— День как день… Проснулся, позавтракал…
— Минуту. Завтракали где?
— Здесь, дома.
— Придется изъять посуду, которой вы пользовались, для экспертизы.
— Мне подсыпали какой-нибудь дряни? — Рассонов недоверчиво улыбнулся. — Но что тогда покажет экспертиза? По-вашему, я никогда не мою посуду?
— Покажите мне посуду, — попросил Табачников. Они прошли на кухню, Рассонов открыл буфет.
— Вот тарелки. Они все одинаковые, и, как вы догадываетесь, неизвестно, какую я взял в то утро. С вилками то же самое. Но вот моя чашка, я всегда пью чай только из нее.
Он осторожно передал Табачникову огромную синюю чашку в золотистых узорах, треснувшую, с отбитой ручкой.
— Кто знал об этой вашей привычке?
— Да надо мной весь отряд смеется. Эта чашка — притча во языцех. Она у меня вроде талисмана. Космонавты — народ суеверный…
Может статься, подумалось Табачникову, что талисман на сей раз уберег вас от смерти в буквальном смысле, Андрей Николаевич.
— Я заберу ее немного позже, — сказал он. — Не беспокойтесь, через пару дней вы получите ее обратно. Тарелки и вилки тоже.
— Понимаю…
Табачников попрощался с Рассоновым и покинул квартиру. До ресторана, где Смолин назначил рандеву, было недалеко, и, несмотря на пасмурную погоду, он предпочел автобусу прогулку. Надо было проанализировать полученные сведения… Но приводить в систему было почти нечего. Фигура Зимина по-прежнему оставалась загадкой. Привыкший к точности и лаконичности итогов, Табачников честно ответил себе на вопрос, в какой точке он находится. В той же, где все и начиналось.
25
Вечерний Чикаго играл брызгами подмигивающих, зовущих, броских огней, как рождественская елка на Пенсильвания-авеню. Пыхтящий «додж», отвыкший от городской суматохи, с трудом прокладывал путь среди важных лакированных лимузинов, деловитых фургонов, суетливых такси. Шерон с плохо скрываемым страхом смотрела в окно машины. Ей мнилось, что каждый прохожий и тем более полицейский пристально разглядывает именно ее. Шевцов вел себя внешне невозмутимо, сосредоточившись на борьбе со скрежещущей коробкой передач, но на душе у него было не легче. Он вспоминал разговор с Шерон в ее доме.
— Есть один человек в Чикаго, — говорила она. — Если он нам не поможет, остается только уповать на Господа Бога… Его зовут Барни Кемп. Он пилот международных авиалиний.
— И он спрячет нас в грузовом отсеке своего самолета?
— Ты не дослушал, — укоризненно сказала Шерон. — У нас был с ним роман четыре года назад… Ему можно верить, он отличный парень.
— Вот как. — Шевцов ощутил удививший его самого укол ревности. — Тогда почему же ты ушла от мистера Кемпа?
— Я не ушла. — Девушка опустила голову. — Мы расстались. Это не одно и то же. Он был женат и сделал выбор, но мы по-прежнему друзья.
Шевцов в раздумье гонял стрелку по шкале настройки выключенного приемника.
— Шерон, если ты веришь в надежность Кемпа, я не буду оспаривать то, что очевидно для тебя… Подумай, а не могли бы мы воспользоваться его связями здесь, в Америке, вместо того чтобы пытаться попасть во Францию?
— У него нет никаких связей. Откуда они у рядового пилота «Транс Уорлд»? Но он не выдаст нас и при возможности поможет. Разве этого мало?
— В нашем положении это очень много, — согласился Шевцов.
Больше они не говорили о Кемпе, а теперь прибыли в Чикаго, чтобы встретиться с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Табачников смутился. Действительно, одна из версий в предварительной разработке выглядела именно так, с той разницей, что вместо наивной симуляции предполагалось принятие Рассоновым ослабленного штамма вируса или препарата, вызывающего временное расстройство здоровья. Однако при кропотливой проверке связей и личности полковника не выявилось ровным счетом ничего, что подтверждало бы эту гипотезу. Ныне рассматривались две возможности — случайное совпадение и отравление либо заражение Рассонова с целью заменить его Зиминым.
— Мы не подозреваем вас, Андрей Николаевич, — спокойно сказал Табачников. — Речь пойдет не столько о вас, сколько о вашем дублере.
— О Зимине? Вот теперь действительно озадачили. — Рассонов сел на диван напротив гостя. — Его можно обвинить разве что в эффектном самоубийстве…
— Да? Он что, обладал неустойчивой психикой?
— Да нет, — усмехнулся Рассонов. — Такие люди к нам не попадают… Просто я не возьму в толк, почему мертвый интересует вас больше живого…
— Мы собираем информацию, только и всего. Вы же понимаете, эта катастрофа выглядит не совсем обычно. Будь там один «Магеллан», ладно, но «Элис»…
— Что за «Элис»? — поднял брови Рассонов.
— Вы ничего не знаете?
— Нет.
Табачников был более чем удивлен. Ему и в голову не могло прийти, что основной претендент на полет оставался в неведении о секретной миссии шаттла.
— А, да, — вспомнил Рассонов. — Игорь Шевцов говорил что-то такое, но меня не успели разыскать, а потом я заболел, и нужда во мне отпала.
— Может, и так… — Табачников мысленно сделал отметку в воображаемой записной книжке: запросить генерала Казимова, кого командировали в Звездный для оповещения экипажа об изменениях в программе полета. — Чтобы вы не переживали: «Магеллан» снял с орбиты отработанный военный спутник американцев. Официально предупреждаю, что это секретные сведения.
— И только-то?
Табачникова обрадовало, что Рассонов не придал особого значения его словам.
— Так я о Зимине, — возвратился он к исходной теме. — Вы хорошо его знали?
— Как сказать… — Космонавт задумался. — Его никто не знал хорошо. Он был… Немного особенным.
— Подробнее, пожалуйста…
— Я не хочу бросать на него тень, вроде того, что это был человек с двойным дном и все такое. Но отряд космонавтов — маленькое сплоченное сообщество. Каждый уверен, что на орбите и на земле его не подведут, понимаете? И Зимин никогда никого не разочаровывал. Но все же была в нем какая-то закрытая дверь. Он жил по правилам.
— Что же тут особенного? — не понял Табачников. — Люди определенных профессий, и вашей, и моей, живут по правилам. Никто нас за уши не тянул и не мешал идти в свободные художники.
— Нет… Наверное, я неточно выразился. Как бы вам объяснить… Вот закон, уголовный кодекс. Одни не нарушают его из страха наказания, а другие просто не мыслят, как можно причинить человеку вред.
— Ага, — подключился Табачников. — Следовательно, Зимин был поставлен в рамки и держался под их силовым давлением?
— Вы спросили мое мнение о Зимине, я вам ответил. К несчастью, он погиб. И мы никогда не узнаем, как бы он повел себя вот в такой-то ситуации… Или мне следовало повествовать о мертвых по римскому принципу: хорошо или ничего?
— По роду деятельности мне важна истина, а не римские принципы… Теперь давайте вспомним день, когда вы заболели.
— День как день… Проснулся, позавтракал…
— Минуту. Завтракали где?
— Здесь, дома.
— Придется изъять посуду, которой вы пользовались, для экспертизы.
— Мне подсыпали какой-нибудь дряни? — Рассонов недоверчиво улыбнулся. — Но что тогда покажет экспертиза? По-вашему, я никогда не мою посуду?
— Покажите мне посуду, — попросил Табачников. Они прошли на кухню, Рассонов открыл буфет.
— Вот тарелки. Они все одинаковые, и, как вы догадываетесь, неизвестно, какую я взял в то утро. С вилками то же самое. Но вот моя чашка, я всегда пью чай только из нее.
Он осторожно передал Табачникову огромную синюю чашку в золотистых узорах, треснувшую, с отбитой ручкой.
— Кто знал об этой вашей привычке?
— Да надо мной весь отряд смеется. Эта чашка — притча во языцех. Она у меня вроде талисмана. Космонавты — народ суеверный…
Может статься, подумалось Табачникову, что талисман на сей раз уберег вас от смерти в буквальном смысле, Андрей Николаевич.
— Я заберу ее немного позже, — сказал он. — Не беспокойтесь, через пару дней вы получите ее обратно. Тарелки и вилки тоже.
— Понимаю…
Табачников попрощался с Рассоновым и покинул квартиру. До ресторана, где Смолин назначил рандеву, было недалеко, и, несмотря на пасмурную погоду, он предпочел автобусу прогулку. Надо было проанализировать полученные сведения… Но приводить в систему было почти нечего. Фигура Зимина по-прежнему оставалась загадкой. Привыкший к точности и лаконичности итогов, Табачников честно ответил себе на вопрос, в какой точке он находится. В той же, где все и начиналось.
25
Вечерний Чикаго играл брызгами подмигивающих, зовущих, броских огней, как рождественская елка на Пенсильвания-авеню. Пыхтящий «додж», отвыкший от городской суматохи, с трудом прокладывал путь среди важных лакированных лимузинов, деловитых фургонов, суетливых такси. Шерон с плохо скрываемым страхом смотрела в окно машины. Ей мнилось, что каждый прохожий и тем более полицейский пристально разглядывает именно ее. Шевцов вел себя внешне невозмутимо, сосредоточившись на борьбе со скрежещущей коробкой передач, но на душе у него было не легче. Он вспоминал разговор с Шерон в ее доме.
— Есть один человек в Чикаго, — говорила она. — Если он нам не поможет, остается только уповать на Господа Бога… Его зовут Барни Кемп. Он пилот международных авиалиний.
— И он спрячет нас в грузовом отсеке своего самолета?
— Ты не дослушал, — укоризненно сказала Шерон. — У нас был с ним роман четыре года назад… Ему можно верить, он отличный парень.
— Вот как. — Шевцов ощутил удививший его самого укол ревности. — Тогда почему же ты ушла от мистера Кемпа?
— Я не ушла. — Девушка опустила голову. — Мы расстались. Это не одно и то же. Он был женат и сделал выбор, но мы по-прежнему друзья.
Шевцов в раздумье гонял стрелку по шкале настройки выключенного приемника.
— Шерон, если ты веришь в надежность Кемпа, я не буду оспаривать то, что очевидно для тебя… Подумай, а не могли бы мы воспользоваться его связями здесь, в Америке, вместо того чтобы пытаться попасть во Францию?
— У него нет никаких связей. Откуда они у рядового пилота «Транс Уорлд»? Но он не выдаст нас и при возможности поможет. Разве этого мало?
— В нашем положении это очень много, — согласился Шевцов.
Больше они не говорили о Кемпе, а теперь прибыли в Чикаго, чтобы встретиться с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94