- размышлял Александр остервенело мочась на кирпичные,
покрытые жёлтой краской останки стены.
Краска сильно облупилась и свисала рваными хлопьями, как бы показывая
своим видом, что не желает иметь с кирпичём ничего общего. Застегнув
штаны Александр лениво осмотрелся вокруг: было какое-то странное время
года, не такое готическое как зима, но всё же слишком напряжённое и
выжидающее. Ездили разноцветные машины, и возвращаться на работу
совсем не хотелось.
-Работа, опять спускаться в грязный туннель носящий гордое имя
"Городской транспорт". И до вечера сидеть около чуда
техники-эскалатора, наблюдая как всеразличные дауны и идиоты пытаются
понять его и совладать с ним. И знать, что только ты, лёгким движением
руки, можешь остановить движение, и с усмешкой смотреть, как злые твои
сограждане ругаясь и плюясь идут по внезапно умершему чуду. Понимать,
что ты, в некотором роде, Бог. Локального масштаба. Только вот скучно
тебе, боженьке, работать лениво, да и просто всё надоело. И вот стоишь
ты, ответственный за вознесения и спуски простых смертных, так сказать
идол, и усугубляешь разрушения останков здания. А что если оно
памятник? Хотя на хрен кому нужны такие памятники. За такие памятники
надо сжигать как минимум!
Мысли летали в чистовымытой голове как птицы: широко разбрасывая
крылья, громко крича и гадя на землю и её поселенцев.
- И какой только идиот придумал взорвать в станционном туалете бочку
мазута. Ну какой, это понятно, даже не какой, а какие - "Нагорные"
скорее всего. Всё им, сукам, неймётся. И ведь тонкий расчёт: туалет
закрыт, надо бежать до универмага, а там то они нас по одиночке и
перестреляют. Но Дежурный тоже не дурак, быстро смекнул что к чему. В
развалинах завсегда укрыться можно. А сторожа ихние, развалинские,
завсегда нашему брату помочь готовы. За соответсвующую плату,
разумеется.
Александр попытался вспомнить, зачем же он думал о Кортасаре. Но
ничего дельного в голову не шло. Слабо вспоминалось, что Кортасар -
это писатель, а вот дальше вспомнить, увы, не получалось.
Раздосованный этим он в сердцах пнул трухлявую кладку. Которая
повинуясь тяжёлому ботинку накренилась, вспухла и рассыпалась грязной
кучкой. Из под кучки, нагло пробиваясь сквозь красновато-жёлтые
кусочки, выглядывал своей белой частью непонятный предмет.
- Всё. Допрыгался. Мина. - сверкнуло в уме Александра и он крепко
зажмурил глаза, суеверно боясь увидеть смерть. Зажмурил - и не увидел.
Так как смерти не было. Была только липкая, упавшая как подбитая птица
тишина. Стоя с закрытыми глазами Александр внимательно вслушивался в
неё, и ему даже показалось, что он слышит как протекают химические
реакции в мине. Слышал, что она смотрит на него снизу своим белым
глазом и как бы ухмыляется выжидающе. Но потом рациональное в его
голове взяло вверх и подумалось, что чему быть, тому не миновать. И
вообще, надо ещё посмотреть, мина ли это или просто хлам убитых
ополченцев. Он медленно открыл глаза и прислушался к результату - было
тихо. Тогда он опустился на корточки и плавными круговыми движениями
рук принялся разгребать кирпичную крошку. Глаза же его в это время
смотрели прямо перед собой, пытаясь заранее увидеть идущую старушку с
косой, или кто там ещё, и передав сигнал рукам защитить себя во
всеоружии. Кирпич разгребался плохо. Но всё же дело плавно
продвигалось вперёд. Пальцы уже всё чаще касались гладкой, кажется
даже отполированной поверхности и словно испугавшись чего то рывком
слетали с неё, продолжая свои методичные движения. В горле у
Александра пересохло и запершило от пыли, но он непридал этому
значения. А руки всё разгребали. От долгого смотрения в одну точку -
прямо перед собой, глаза стали слезится как от горячего песка. А руки
продолжали свою работу. Где то не очень далеко раздался детский смех,
как издёвка над возможной смертью, как многоточие. Под ногти набилось
много крупинок кирпича, и поэтому надавливать пальцами для того что бы
больше сгрести было не очень приятно. Рот неожиданно наполнился слюной
и проглотив её Александр понял насколько далеко он зашёл в своих
действиях. Под однообразные движения рук он вдруг понял, что ему
совершенно не интересно, что лежит под этой кучей прошлого. На хрен
такое любопытство. И никогда не было интересно, но что то заставило его
разгребать. Какая-то сила или мысль, которая хочет своей погибели.
Ладони два раза прошлись по гладкой поверхности сметая последние
крошки и остановились. Сметать уже было нечего. Надо было
предпринимать более решительные действия. Или встать, отряхнуть брюки,
не оглядываясь уходя на ставшую уже родной станцию. Александр завёл
руки с двух сторон от невидимого предмета и превознемогая боль
погрузил кисти рук в кирпичную крошку, плотно обхватил предмет руками
и начал плавно поднимать вертикально вверх. - Сейчас или увижу свою
смерть, или потом буду в бункере рассказывать анекдоты. Или анекдоты
будут рассказывать про меня. - произнёс он в кромешной тишине внезапно
севшим голосом. Перед глазами его предстал человеческий череп. Белый и
как бы покрытой поверх золотой паутинкой. Лицо Александра скривилось и
он облегчённо вздохнув сел на зад, уже не беспокоясь о своей
безопасности. Он небрежно поворачивал череп в руках и мысленно ругал
себя за непроходимую тупость, трусость и свой извечный даунизм. Судя
по черепу, это человек был один из десяти. И чрезвычайно странно, что
его голова оказалась здесь, в кирпичной стене, на богом забытой
стройке. Ведь 70% из десяти погибло в течении двух недель, а за
остальными была установленна слежка. Следовательно это место должно
быть обведено на карте у мэра красным кружочком со всеми вытекающими
отсюда часовыми, вышками и системами допусков.
- Блин! А я тут сижу!! И ничего не делаю. - возмутился собой Александр
вставая с зада и опускаясь на колени. Он отбросил череп в сторону и
начал быстро разгребать ямку в которой лежал череп. Десять - это не
шутки! Их захоронения это единственный шанс за всю жизнь выйти вперёд
и разнести наконец всех врагов. Неизвестной властям захоронение - тем
более. Он торопился и поэтому когда порезал руку о неровно обломанный
позвоночник, только выругался сквозь зубы и продолжил работу. Что
может значит собственная смерть в сравнении с победой всей станции?
Ничто! Жалкий жучок под гранитным постаментом. Выкопанные кости он
раскидывал в разные стороны, не очень заботясь о следах своего
пребывания и тем более о таких смешных вещах как отпечатки пальцев.
Судя по всему труп в стене стоял в очень неудобной позе - присев на
корточки и обхватив руками ноги под коленками.
1 2 3 4 5
покрытые жёлтой краской останки стены.
Краска сильно облупилась и свисала рваными хлопьями, как бы показывая
своим видом, что не желает иметь с кирпичём ничего общего. Застегнув
штаны Александр лениво осмотрелся вокруг: было какое-то странное время
года, не такое готическое как зима, но всё же слишком напряжённое и
выжидающее. Ездили разноцветные машины, и возвращаться на работу
совсем не хотелось.
-Работа, опять спускаться в грязный туннель носящий гордое имя
"Городской транспорт". И до вечера сидеть около чуда
техники-эскалатора, наблюдая как всеразличные дауны и идиоты пытаются
понять его и совладать с ним. И знать, что только ты, лёгким движением
руки, можешь остановить движение, и с усмешкой смотреть, как злые твои
сограждане ругаясь и плюясь идут по внезапно умершему чуду. Понимать,
что ты, в некотором роде, Бог. Локального масштаба. Только вот скучно
тебе, боженьке, работать лениво, да и просто всё надоело. И вот стоишь
ты, ответственный за вознесения и спуски простых смертных, так сказать
идол, и усугубляешь разрушения останков здания. А что если оно
памятник? Хотя на хрен кому нужны такие памятники. За такие памятники
надо сжигать как минимум!
Мысли летали в чистовымытой голове как птицы: широко разбрасывая
крылья, громко крича и гадя на землю и её поселенцев.
- И какой только идиот придумал взорвать в станционном туалете бочку
мазута. Ну какой, это понятно, даже не какой, а какие - "Нагорные"
скорее всего. Всё им, сукам, неймётся. И ведь тонкий расчёт: туалет
закрыт, надо бежать до универмага, а там то они нас по одиночке и
перестреляют. Но Дежурный тоже не дурак, быстро смекнул что к чему. В
развалинах завсегда укрыться можно. А сторожа ихние, развалинские,
завсегда нашему брату помочь готовы. За соответсвующую плату,
разумеется.
Александр попытался вспомнить, зачем же он думал о Кортасаре. Но
ничего дельного в голову не шло. Слабо вспоминалось, что Кортасар -
это писатель, а вот дальше вспомнить, увы, не получалось.
Раздосованный этим он в сердцах пнул трухлявую кладку. Которая
повинуясь тяжёлому ботинку накренилась, вспухла и рассыпалась грязной
кучкой. Из под кучки, нагло пробиваясь сквозь красновато-жёлтые
кусочки, выглядывал своей белой частью непонятный предмет.
- Всё. Допрыгался. Мина. - сверкнуло в уме Александра и он крепко
зажмурил глаза, суеверно боясь увидеть смерть. Зажмурил - и не увидел.
Так как смерти не было. Была только липкая, упавшая как подбитая птица
тишина. Стоя с закрытыми глазами Александр внимательно вслушивался в
неё, и ему даже показалось, что он слышит как протекают химические
реакции в мине. Слышал, что она смотрит на него снизу своим белым
глазом и как бы ухмыляется выжидающе. Но потом рациональное в его
голове взяло вверх и подумалось, что чему быть, тому не миновать. И
вообще, надо ещё посмотреть, мина ли это или просто хлам убитых
ополченцев. Он медленно открыл глаза и прислушался к результату - было
тихо. Тогда он опустился на корточки и плавными круговыми движениями
рук принялся разгребать кирпичную крошку. Глаза же его в это время
смотрели прямо перед собой, пытаясь заранее увидеть идущую старушку с
косой, или кто там ещё, и передав сигнал рукам защитить себя во
всеоружии. Кирпич разгребался плохо. Но всё же дело плавно
продвигалось вперёд. Пальцы уже всё чаще касались гладкой, кажется
даже отполированной поверхности и словно испугавшись чего то рывком
слетали с неё, продолжая свои методичные движения. В горле у
Александра пересохло и запершило от пыли, но он непридал этому
значения. А руки всё разгребали. От долгого смотрения в одну точку -
прямо перед собой, глаза стали слезится как от горячего песка. А руки
продолжали свою работу. Где то не очень далеко раздался детский смех,
как издёвка над возможной смертью, как многоточие. Под ногти набилось
много крупинок кирпича, и поэтому надавливать пальцами для того что бы
больше сгрести было не очень приятно. Рот неожиданно наполнился слюной
и проглотив её Александр понял насколько далеко он зашёл в своих
действиях. Под однообразные движения рук он вдруг понял, что ему
совершенно не интересно, что лежит под этой кучей прошлого. На хрен
такое любопытство. И никогда не было интересно, но что то заставило его
разгребать. Какая-то сила или мысль, которая хочет своей погибели.
Ладони два раза прошлись по гладкой поверхности сметая последние
крошки и остановились. Сметать уже было нечего. Надо было
предпринимать более решительные действия. Или встать, отряхнуть брюки,
не оглядываясь уходя на ставшую уже родной станцию. Александр завёл
руки с двух сторон от невидимого предмета и превознемогая боль
погрузил кисти рук в кирпичную крошку, плотно обхватил предмет руками
и начал плавно поднимать вертикально вверх. - Сейчас или увижу свою
смерть, или потом буду в бункере рассказывать анекдоты. Или анекдоты
будут рассказывать про меня. - произнёс он в кромешной тишине внезапно
севшим голосом. Перед глазами его предстал человеческий череп. Белый и
как бы покрытой поверх золотой паутинкой. Лицо Александра скривилось и
он облегчённо вздохнув сел на зад, уже не беспокоясь о своей
безопасности. Он небрежно поворачивал череп в руках и мысленно ругал
себя за непроходимую тупость, трусость и свой извечный даунизм. Судя
по черепу, это человек был один из десяти. И чрезвычайно странно, что
его голова оказалась здесь, в кирпичной стене, на богом забытой
стройке. Ведь 70% из десяти погибло в течении двух недель, а за
остальными была установленна слежка. Следовательно это место должно
быть обведено на карте у мэра красным кружочком со всеми вытекающими
отсюда часовыми, вышками и системами допусков.
- Блин! А я тут сижу!! И ничего не делаю. - возмутился собой Александр
вставая с зада и опускаясь на колени. Он отбросил череп в сторону и
начал быстро разгребать ямку в которой лежал череп. Десять - это не
шутки! Их захоронения это единственный шанс за всю жизнь выйти вперёд
и разнести наконец всех врагов. Неизвестной властям захоронение - тем
более. Он торопился и поэтому когда порезал руку о неровно обломанный
позвоночник, только выругался сквозь зубы и продолжил работу. Что
может значит собственная смерть в сравнении с победой всей станции?
Ничто! Жалкий жучок под гранитным постаментом. Выкопанные кости он
раскидывал в разные стороны, не очень заботясь о следах своего
пребывания и тем более о таких смешных вещах как отпечатки пальцев.
Судя по всему труп в стене стоял в очень неудобной позе - присев на
корточки и обхватив руками ноги под коленками.
1 2 3 4 5